Так что ее вполне устраивало, что Гэри гуляет с друзьями по полям и паркам в Шотландии…
– Я не хотела тебя обидеть, Зоэ, – сказала она с ноткой раскаяния в голосе. – Но не надо за мной следить, ладно?
– Я тоже не хотела тебя обидеть… Даже не знаю, почему я так сказала…
– Ну и все. На том и порешим. Я пойду работать. Если тебе захочется что-то сказать мне, пошли имейл или смску.
* * *
Последнее время они только так и общались.
Гортензия ни за что на свете не хотела, чтобы ее беспокоили. «Я должна сосредоточиться, просьба меня не беспокоить!» Она находит идею, работает над ней, крутит во всех направлениях, бросается вперед, осуществляет ее, а потом бросает, объявляя, что, если ты творческая личность, ты не должен бояться ошибок!
На полу валяются журналы, фотографии, книги, рисунки, обертки от шоколадных батончиков, старые рекламные проспекты, чайные пакетики, обертки «Нескафе», ленты, кружева. Посреди комнаты царит блюдо с керамикой из Валлориса: Гортензию привлекают цвета росписи. Старые свитера с узорами, купленные на развале в Ванве, валялись рядом с рулонами ткани, вещами, купленными у старьевщика, на развалах, распродажах, в винтажных магазинах. На стенах для вдохновения висели репродукции Матисса, Мане, Сезанна – любимых художников Гортензии.
Она напитывалась деталями. Проводила долгие моменты в размышлении, затем открывала компьютер и рисовала, рисовала.
Распечатывала и правила копию. Доставала фломастеры, цветные карандаши, подправляла, смягчала, стирала. Злилась и выбрасывала все в мусорное ведро.
– Можно подумать, ты вновь сдаешь экзамен на бакалавра, – сказала Зоэ, открывая дверь в ее комнату.
– А ну-ка подойди, я померяю одну штуку.
– Мне прямо больше нечем заняться! Это уже перебор, прости!
– Но ты ведь хочешь, чтобы я добилась успеха?
Зоэ неохотно кивнула.
– Тогда подойди и молчи.
Зоэ подошла, втянула живот и замерла. Гортензия начала пришпиливать булавками ткань, Зоэ затаила дыхание, опасаясь, что та ее случайно уколет.
– Тебе надо поменьше есть! С тобой стало сложно работать…
– Да я уже и не ем ничего! Я сбросила три кило с тех пор, как ты приехала!
– Ну и что, этого недостаточно. Поголодай!
Гортензия включила музыку на полную мощность, наморщила брови, высунула язык, отступила, чтобы поглядеть, как легла ткань.
– Но у тебя же есть твой манекен из «Стокманна»! Ты что, не можешь примерять на нем?
– Ничто не может заменить живую модель. На тебе ткань живет и дышит, на манекене она мертва.
– А обязательно ставить музыку так громко?
– Да.
– И что ты сделаешь, когда модель будет такой, как надо?
– Я отправлю ее на пошив в ателье.
– А у тебя есть ателье?
– Да, – рявкнула Гортензия, которую раздражали вопросы сестры. – Его оплачивает Елена, если тебе так интересно.
Гортензия поправила ткань. Она ликовала. Подходит время, когда можно будет позвонить Пикару и сказать: «Все получилось, вы можете приехать и посмотреть!»
Ее первое произведение. Короткое платье, декольтированное на спине и на груди, с юбкой, скроенной по косой. Очень трудновыполнимая модель. Гортензия хотела сразу сделать что-то поразительное.
Она вынула булавку из подушечки, поправила на Зоэ юбку. Вот в этом-то вся разница. Прямая юбка на таком платье – это было бы обычно, то есть заурядно. А косая юбка приближала платье к совершенству.
– Я могу идти? – спросила Зоэ.
– Да. Мне нужно остаться одной, чтобы поразмыслить.
– Ну спасибочки! Больше никогда я не открою дверь твоей комнаты!
Обратиться к Гортензии с какими-то словами можно было лишь тогда, когда она закончит работу. За завтраком, иногда за ужином.
Расписание ее было нерегулярным. Дни и ночи смешались в кучу. Квартира была заставлена швейными машинами, завалена рулонами ткани, ножницами, булавками, лентами, метровыми линейками. Она сшила для Дю Геклена розовые тапочки, чтобы попробовать новую ткань на прочность. Бедняга ходил по квартире, поднимая лапы, как цирковая собака, и пристыженно опускал голову. Вид у него был крайне растерянный и при этом идиотский.
За завтраком с ней можно было поговорить. В этот момент она делала паузу, перед тем как пойти немного поспать и вновь начать работу.
«Вообще, конечно, странная ситуация: когда ты живешь с сестрой под одной крышей и вынуждена разговаривать с ней по электронной почте, – думала Зоэ. – Но вообще это не так уж плохо. Это даже романтично. Это похоже на то, как маркиза разговаривала со своей дочерью. Они, правда, не жили вместе, но рассказывали друг другу о своей повседневной жизни в длинных письмах».
«И потом, – думала Зоэ, – я же ведь люблю писать тексты».
Историю с Гаэтаном Гортензия тоже узнала из электронного письма. У нее не хватило терпения выслушать ее. Она, перебив Зоэ, вздохнула: «Давай, Зоэ, доводи дело до конца. А у меня есть чем заняться, помимо этих проблем!»
Гаэтан.
Он получил свою степень бакалавра. Без всяких отличий, правда.
А Зоэ получила диплом с отличием.
Но он это не оценил.
Как бы не заметил.
Но сначала это вроде как было совсем не важно. Это была просто деталь, была у нее отметка об отличии или нет.
Но потом все испортилось.
Друзья начали их спрашивать: «Ну что, получили? Получили?» Гаэтан сказал да, Зоэ сказала да, все кричали, поздравляли друг друга, прыгали, говорили «дай пять» и все такое…
И только потом, только потом зашла речь об отличиях.
Гаэтан сказал нет, Зоэ пробормотала: «Ну да, с отличием».
– Ну а что, какая пометка-то? Что написали-то?
– Написали «очень хорошо».
Ей было почти стыдно, что она так хорошо сдала экзамен.
И тогда он пожал плечами, отвернулся, сжал губами соломинку, через которую пил кока-колу из стакана. Замкнулся в себе на два оборота. Перестал с ней разговаривать. А потом ушел, не сказав ни слова.
Сперва она стеснялась. Пыталась скрыть свои достижения. Не отвечала на вопросы.
Она отправила имейл Гортензии. Объяснила ей ситуацию. Ответ был четким и ясным: «Прекрати извиняться. Пометка «очень хорошо» на дипломе – это гениально! Ты ДОЛЖНА гордиться. Пусть позлится, оставь его в покое. Это пройдет».
Но это не прошло.
Он вел себя просто смешно, буквально как маленький. Она не решилась бы произнести это вслух, но он напоминал ощипанного петуха. В пуху, без перьев, кукарекающего и помахивающего миниатюрными крылышками.
Она вела себя так…
…так, как будто все наладится.
Но ничего не налаживалось.
Пока как-то однажды…
Однажды случилось ЭТО. Ужасная вещь, которую она даже не могла себе представить. Самая поразительная, самая необъяснимая, самая удивительная, самая загадочная…
Она написала Гортензии длинное письмо.
Гортензия, Гортензия! Прочти внимательно мое письмо.
Случилась одна странная, удивительная штука.
Не знаю, что об этом и думать.
Надо, чтобы ты мне объяснила.
Ну вот, недавно вечером… мы были в комнате. Собирались спать.
Я читала, а Гаэтан тыкал в кнопочки на телефоне. Я не знала, с кем он переписывается, мне было все равно. Я была погружена в письма маркизы и не обращала на него внимания.
И потом в какой-то момент он положил руку мне на ляжку, и я захотела, чтобы он ее снял. Это было не просто так, ощущение было более глубоким: он меня обременяет. Стесняет, мешает мне жить.
Это чувство появилось внезапно, без предупреждения.
Я посмотрела на него, и внутри меня ничего не шевельнулось.
Не то чтобы он показался мне уродливым или глупым, нет, просто мне больше не было охоты быть с ним вместе.
Конец.
Я посмотрела на свои ролики, те, что мама подарила мне в награду за хорошие оценки. Они стояли возле кровати. Шнурки были развязаны, мне захотелось надеть ролики и убежать далеко, далеко от него. Я сидела и смотрела на них, пока он гладил меня по ляжке, а я при этом ничего не чувствовала.
Гортензия! Я при этом ничего не чувствовала!
Разве так возможно? Раз – и все?
Мне захотелось уйти, бегать по улицам наперегонки с другими мальчиками на коньках, танцевать, выделывать балетные па. Я подумала, что с Гаэтаном я буксую на месте, что не происходит ничего нового, нужного для меня, что я уже все знаю наизусть.
История с этой пометкой на дипломе меня добила.
Я на него по-настоящему обиделась.
Думаю, что я уже больше не люблю его.
Мне больше не хочется жить размеренной жизнью со своим парнем и проводить все вечера дома с ним вдвоем. Я даже не понимаю, что на меня нашло, когда я выбрала такую жизнь. Тоскливая, скучная жизнь, однообразная и невыразительная.
И я больше не вижу ничего восхитительного и возбуждающего в семейной жизни. Ты помнишь? Я так боялась, что он уйдет, а теперь освободилась. Я хочу скользить, скользить… Хочу делать арабески, праздновать, веселиться, кокетничать с парнями, встречаться с разными людьми. Мне стало скучно с Гаэтаном, вот что…
