Одна волна так сильно ударила в спину сидевшего на носу, что тот свалился в шлюпку. И ни одной улыбки, ни одного слова по этому поводу, все молча продолжали работу. Когда шлюпка приближалась к шхуне, Бутаков закричал: “Спасательные машины!” Нам были брошены на веревках пустые бочки, но мы ими не воспользовались и собственными усилиями добрались до шхуны».
Во время описных работ моряки много раз встречались с местными жителями. Не все встречи были дружелюбными. Приходилось постоянно быть бдительными, чтобы не оказаться по дороге в Хиву с арканом на шее и в качестве раба. Русских рабов в Хиве имелось немало.
Записки полного тёзки Бутакова, Алексея Ивановича Макшеева, были опубликованы в 1896 году, уже после его смерти. Возможно, поэтому мы встречаем в них фамилию Кобзаря. Бутаков в своих печатных трудах нигде не упомянул Тараса Григорьевича Шевченко, в отличие от других помощников: «Считаю приятнейшим долгом воздать печатно-полную справедливость г. Поспелову, за добросовестную и прекрасно выполненную опись восточного берега; г.г. Рыбину и Христофорову, топографам на шхунах “Константин” и “Николай”; фельдшеру Истомину, который, кроме своих медицинских обязанностей, был моим подштурманом и замечал, по хронометру, мои наблюдения, и унтер-офицеру Вернеру, также исправлявшему должность подштурмана и бывшему моим геологом и ботаником…» Как можно было забыть о человеке, выполнившем столь важную часть работы, с которым жил в одной каюте? Мне представляется, что, с одной стороны, Бутаков поосторожничал, чтобы не писать о ссыльном, а с другой, возможно, это связано с неприятностями, о которых расскажу ниже. Тем не менее будем считать, что к поэту, вполне справедливо и в полной мере, относятся тёплые слова, которые Алексей Бутаков нашёл для всех своих рядовых подчинённых: «Благодаря Богу, все удалось нам как нельзя лучше, при неутомимом, исполненном самоотвержения, усердии всех наших сподвижников.
Невзирая на риски, нередко дерзкие, неизбежные при описной экспедиции на водах бурливых и вовсе не известных, невзирая на все лишения, удары о мели и подводные камни, мы возвратились от трудов наших в целости и с полными комплектами здоровых команд. Вообще говоря, для подобных экспедиций никто не может сравниться с русским человеком, он сметлив, расторопен, послушен, терпелив и любит приключения — мудрено обескуражить его, он смеется над лишениями, и опасности имеют в глазах его особенную прелесть. Команды моих судов состояли из матросов пополам с пехотными солдатами: последние очень скоро привыкли к новому для них делу, и двое из них выучили даже компас и сделались рулевыми».
Претерпели они, действительно, немало: штормы, болезни, мучения от комаров, тучи которых постоянно вились и на берегу, и на шхуне. Начались сильные осенние штормы, поэтому 6 октября Бутаков завершил кампанию и решил остаться зимовать на небольшом острове Кос-Арал близ устья Сырдарьи. Там находился русский форт, обеспечивавший охрану артели русских рыбаков, организованную купцами из Оренбурга. Они поставляли рыбу с Аральского моря в Оренбург для войск и населения. Штабс-капитан Макшеев распрощался со своими товарищами и отправился в Оренбург, везя с собой результаты береговых съёмок. Впоследствии это уберегло его от неприятностей, связанных с Шевченко. Зиму Бутаков использовал для обработки полученных результатов. У Тараса Григорьевича, не обременённого служебными обязанностями, получилась настоящая «болдинская» зима у моря на краю пустыни.
Он целиком посвятил себя творчеству, создав свыше трёхсот акварелей и сепий. Бутаков разрешил ему для творчества пользоваться материалами, привезёнными из Петербурга для нужд экспедиции. Помимо картин, Тарас Григорьевич написал большое количество поэм и стихотворений. Стихотворение, описывающее быт экспедиции, начинается так:
Мы долго в море пропадали.
Пришли в Дарью, на якорь встали.
С Ватаги письма принесли,
И все тихонько их читали…
Не знаю, кому как, а мне оно показалось очень похожим на лермонтовские строчки:
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики…
Впрочем, я совершенно не разбираюсь в поэзии, а потому не беру на себя смелость судить, шедевр или нет, стихотворение Тараса Григорьевича. Алексей Иванович Бутаков, как уже упоминалось, почувствовал тягу к естественным наукам ещё во время плавания на «Або». Он писал, что когда они находились на Никобарских островах, ему горько было убедиться в своём невежестве в области растительного и животного миров. Перед назначением на Аральское море Бутаков прочитал массу литературы по естествознанию, истории и геологии. Во время плавания по его заданию подчинённые собирали образцы по этим областям наук и в результате получились довольно приличные коллекции. Между Оренбургом и Кос-Аралом существовала почтовая связь, разумеется, очень редкая и нерегулярная, но и такая была достижением. Алексей Иванович отправил по ней сведения о своей работе не только начальству, но и в Русское географическое общество.
В начале весны почта доставила радостные для Бутакова сообщения: о присвоении ему звания капитан-лейтенанта и о том, что на основании его исследований в январе его избрали действительным членом Русского географического общества. Бутаковы были дружной семьёй, переписка между родными никогда не прекращалась, только письма шли долго. Интересно, что занятия братьев Алексея и Григория совпали, только один описывал берега Чёрного моря и был на виду у начальства, чего не скажешь о втором, занятом описью Аральского моря. 5 мая 1849 года, после тщательной подготовки, Алексей Иванович Бутаков продолжил исследования на Арале. Аральское море было неспокойным, частые ветры вызывали сильное волнение.
Обе шхуны, построенные непрофессиональными строителями, оказались плохо управляемыми, и плавать на них было довольно рискованно. Алексей Иванович не знал, что в том же году его однокашник Геннадий Иванович Невельской возглавил экспедицию на Дальний Восток и Амур. Описные работы на Чёрном море, на берегах Восточной Сибири и в устье Амура проводились по заданию и под контролем высших морских начальников, поэтому исполнителей знали в Петербурге, что способствовало их продвижению по службе и наградам. Алексей Бутаков находился в подчинении военного министерства, и то, чем он занимался, особенного внимания великого князя Константина или начальника главного морского штаба Меншикова не привлекало.
Это обстоятельство в какой-то степени стало для него роковым Так сложилось, что в военном министерстве считали его прикомандированным, а потому полагали, что заботиться о нём должны морские начальники, а в Морском министерстве о нём и не вспоминали, уверенные, что им занимается армейское командование. Между тем служба Алексея была уж точно не легче, чем у брата Григория на Чёрном море. Об условиях плавания на Аральском море можно судить даже по короткой строчке в записках Бутакова о своём коллеге Поспелове: «18 мая он бедствовал так же, как я: у него также рвались канаты, и он, как; и я, был на краю гибели». Помимо естественного риска мореплавания на ненадёжных судах в неисследованном море, экспедицию подстерегала и другая опасность: в любой момент можно было ожидать нападения как хивинских войск, так и бандитов. Вот упоминание об этом начальника экспедиции: «…Чтоб не возбудить подозрений хивинцев, я отправил ночью гг. прапорщиков Поспелова и Акишева на шлюпке, чтобы промерить далее к югу, дав им глухой фонарь, компас, достаточное количество огнестрельного и белого оружия, и приказав обвертеть вальки весел, чтоб не было слышно гребли. Сам же я остался на судне, приведя его в совершенную готовность отразить всякое нападение…»
Как командир, Бутаков поступил совершенно верно, но, чтобы не сложилось впечатление, будто самые рискованные дела он поручал подчинённым, приведём ещё одну цитату из записок Алексея Ивановича: «Ночью, приготовив шлюпку со всеми предосторожностями тайны и военными, и выбрав гребцов, умевших хорошо плавать, я взял с собою прап. Акишева (оба мы также умели плавать), и мы потихоньку направились к берегу. Приблизясь настолько, что шлюпка не могла дальше идти, мы с прап. Акишевым разделись и таким образом с футштоком перешли поперек через все устья, готовые пуститься вплавь, если б глубина которого-нибудь из них оказалась слишком велика… Глубоких устьев, однако мы не нашли, хотя в одном из них, имевшем 3 ф., быстрина была так сильна, что сбивала нас с ног… Мы возвратились из этой поездки за час до рассвета, не замеченные никем…» Очень важным открытием оказалось обнаружение залежей каменного угля. Это позволяло использовать на Арале и реках пароходы. Раньше предполагали, что топливом для них может служить только саксаул — кустарники или небольшие деревья, произрастающие в пустыне. Саксаул рубить намучаешься, дерево очень прочное.
