избавились.
Кучка заговорщиков объединила в своих руках такую власть, какой не было даже у царя, — и законодательную, и исполнительную, и военную, и верховную!
Но кто же тогда «узаконил» Временное правительство, кто придал ему статус «легитимности»? Не народ. Никакой общенародной поддержки оно не имело. Не Дума. Она прекратила существование. Это сделали западные державы. Дипломаты докладывали, что в правящих кругах Англии радость по поводу революции «была даже неприличной». Ллойд Джордж, узнав о свержении царя, воскликнул: «Одна из целей войны теперь достигнута!» Сентиментальные французы сперва жалели «бедного русского царя», еще помнили о спасении в 1914 и 1916 гг. Боялись и насчет русских долгов. Но убедились, что Временное правительство от долгов не отказывается, и успокоились. А газеты быстренько подправили «общественное мнение», французы начали радоваться «освобождению» России. Америка вообще встретила переворот бурным ликованием, торжественными собраниями высшей элиты в огромном Карнеги-холле и Манхэттен-опере. Президент Вильсон гневно осудил «автократию, которая венчала вершину русской политической структуры столь долго».
США признали новую российскую власть в рекордные для своей внешней политики сроки, 22 марта (через два дня после постановления об аресте царя). Временному правительству с ходу пообещали кредит в 325 млн долл. 24 марта последовало признание со стороны Англии, Франции и Италии. Ну кто после этого усомнился бы, что Временное правительство самое что ни на есть «законное»? На церемонии вручения верительных грамот посол Бьюкенен поздравил «русский народ» с революцией. Подчеркнул: главное достижение России — это то, что «она отделалась от врага». Под «врагом» понимался не кто иной, как Николай II. Совсем недавно награжденный высшим британским орденом и произведенный в чин британского фельдмаршала «в знак искренней дружбы и любви». 6 апреля США вступили в войну. Как и планировали Вильсон с Хаусом — после переворота в России. Впрочем, пока вступили чисто декларативно, американская армия насчитывала лишь 190 тыс. человек, меньше, чем у Болгарии или Румынии. Полки и дивизии, которым предстояло воевать, только начали формироваться.
А с царем за его рыцарскую честность, верность союзническому долгу западные «друзья» расплатились сполна. Николай Александрович обратился к Львову, хотел выехать в Англию, а после войны поселиться в Ливадии частным лицом. Вроде бы и Временное правительство не возражало. Запросили англичан, и они соглашались, но… указали на препятствие, опасность морских перевозок. Новые российские власти через посредничество Дании связались с Германией, чтобы она пропустила Николая II и его близких. Немецкое командование повело себя благородно, заверило: «Ни одна боевая единица германского флота не нападет на какое-либо судно, перевозящее государя и его семью».
Но тут выезд тормознуло само Временное правительство, начало следствие об «измене» Николая Александровича и царицы. Впрочем, развалившееся — невзирая на предвзятость, не нашедшее ни одной зацепки для таких обвинений. Группа офицеров-монархистов, в том числе состоявших в охране государя, подготовила его побег в Швецию, это еще можно было сделать. Но он отказался. Не хотел быть беглецом из родной страны, ждал обещанной отправки в Англию. Однако британцы выдвинули новое препятствие. Мелочно озаботились, кто будет содержать и кормить гостей?
У царя денег не оказалось. Все личные средства, хранившиеся на его банковских счетах, около 200 млн руб., он в годы войны пожертвовал на нужды раненых, увечных и их семей. Переговоры тянулись до июня, а потом Лондон резко отказался от всех обещаний, Бьюкенен передал Временному правительству ноту, что не может «оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны». Оболгали и отвернулись. А когда Временное правительство вместо Львова возглавил Керенский, он вместо Англии или Крыма сослал царскую семью в Сибирь. Без всякого суда, не предъявив никаких обвинений, которые так и не смогли накопать. Хотя Керенский-то был адвокатом — защищал революционеров и даже шпионов от «царского произвола».
Под флагом «свобод» Временное правительство одним махом смело структуры царской администрации, жандармерии, полиции (а они выполняли в России много функций — охраны порядка, сбора налогов, санитарного контроля и т. п.). Провозглашались неограниченные свободы слова, печати, митингов и демонстраций, отменялась смертная казнь. Была объявлена общая амнистия, на волю вышли политические всех мастей и 100 тыс. уголовников. Преступность подскочила в 6 раз. Революционных эмигрантов новая власть зазывала на родину, оплачивала им дорогу. Из Швейцарии через Германию поехал Ленин со своей командой. А из Нью-Йорка отчалил Троцкий, успевший стать британским агентом. Правда, в Канаде его арестовали как германского шпиона. Но ненадолго. Подержали и выпустили. По замыслам его английских и американских покровителей, первым в Петроград должен был попасть Ленин — именно через Германию, замаранный связями с ней. Собственную подрывную работу они рассчитывали свалить исключительно на немцев.
Но и само Временное правительство стало послушным орудием западных держав. Бьюкенен и Палеолог распоряжались министрами, как своими приказчиками. Каждое их слово становилось указанием, обязательным к исполнению. Министр иностранных дел Милюков устраивал патриотические демонстрации… под окнами британского посольства! Сам шел с манифестантами, выкрикивал лозунги «верности союзникам», а Бьюкенен свысока, из окошка, «принимал парад». В речах Милюков не уставал расшаркиваться: «Опираясь на принципы, выдвинутые президентом Вильсоном, равно как и державами Антанты…» В США был назначен новый посол Бахметьев, и он даже просил… чтобы Вильсон взял на себя ведущую роль в мировой политике и «позволил России следовать за ним». Однако новые властители России вовсе не были добренькими идеалистами. Они расстилались перед иностранцами, выпустили на свободу бандитов и террористов, зато угодили за решетку царские министры, контрразведчики из комиссии Батюшина.
Разрушительная буря не обошла стороной и армию. Приказ № 1 Петроградского Совета вводил солдатские комитеты с правом вмешиваться в командование, отменил чинопочитание. А Временное правительство объявило мятежный столичный гарнизон и погромщиков Кронштадта «защитниками революции», обещало не посылать на фронт. Военный министр Гучков распространил многие «демократические» положения Приказа № 1 уже не только на тыловые петроградские части, а на всю действующую армию. Провел и крутую чистку. Поувольнял всех, кого отнес к «реакционерам», — Юденича, Сахарова, Эверта, Куропаткина, командующих армиями, корпусами. Заменял их военачальниками либеральных взглядов. Верховным Главнокомандующим стал Алексеев. И одновременно в армию, растерянную, сбитую с толку, хлынули правительственные комиссары с «революционными» разъяснениями, делегации из питерского гарнизона, агитаторы большевиков, меньшевиков, эсеров. Алексеев слал отчаянные телеграммы, требовал пресечь подобное явление, однако новая власть их игнорировала. Во фронтовые части вливались пополнения, разложившиеся в тылу. А где-то сами же офицеры, увлекшись «свободами», заражали ими подчиненных.
Была и еще одна реформа. В 1900 г. царь ввел в армии боевые знамена нового образца — с вышитым на них образом Спаса Нерукотворного и надписью «С нами Бог». Их освящали по особому чину, под этими знаменами наши воины сдержали японцев в Маньчжурии, освобождали Галицию, брали неприступный Эрзерум, поднимались в атаки Брусиловского прорыва. Гучков издал приказ спороть императорские вензеля на погонах солдат и офицеров, а все знамена якобы для снятия вензелей сдать в Интендантское управление. С погонами многие солдаты предпочитали не возиться, снимали сами погоны. Но со знаменами дело почему-то зависло.
