Ознакомительная версия.
Ненависть к врагу так сильна, что, как говорят бойцы, даже трофейные сигареты фашистом пахнут. Нечего их жалеть, ребята… Были б люди, а то…
14 октября 1941 года.
Бои продолжаются. Только что с дежурства вернулись курсанты Никитин и Кореневский. С большим удовольствием пожал им руки. Смутились. А ведь герои. Фашисты решили провести наши войска: переоделись в шинели, которые сняли с убитых курсантов. Думали пронюхать расположение. Надеялись, не поймем. Врагов в любом обличье узнаем!
Иду проверять посты».
В этот день у деревни Ивановка немцы устроили самую настоящую «психическую атаку». Шли, как на параде. Впереди колонны ровной линией двигались бронетранспортеры, оглашая все вокруг воем сирен. Д. Панков хорошо запомнил эту жуткую картину 14 октября: «Сидевшие в кузовах солдаты держали портреты Гитлера, плакаты, полотнища со свастикой. Из-за флангов вышли, занимая место в боевом порядке, танки с крестами.
И тогда последовала команда: «По фашистским гадам, огонь!»
Было видно, как упали первые гитлеровцы. Загорелся танк, подбитый полубатареей артиллерийского училища.
Но враг все ближе и ближе.
— Рус, капут! — кричали из колонны. Огонь курсантских винтовок, пулеметов становится интенсивнее. Артиллеристы подожгли еще один танк, будто о невидимую преграду споткнулись два бронетранспортера. Еще некоторое время фашисты двигались на наши позиции, а затем, не выдержав огня, стали пятиться назад».
В этот же день И.А. Авдышев отбивал немецкую атаку несколько раз: «Здесь пошел слух, что мы окружены и Малоярославец уже взят. Это было 14 октября. С позиции нас сняли — один политрук сказал, что есть только одна дорога на Москву, и по ней нас повел. Шли один день и одну ночь. В одной деревне остановились посушиться. Ночью в деревню вошла немецкая стрелковая дивизия. Политрука они расстреляли, а нас забрали в плен.
Нас погнали в Малоярославец — из взвода нас осталось человек 16».
И в этот же день один из командиров подольских курсантов наконец-то допишет свое длинное… письмо: «Очнулся от страшной боли. Кто-то нес меня на себе. Это был курсант Палыгин, который пишет сейчас под мою диктовку. Продержался я на этой войне недолго, жаль!
Еще много во мне сил и знаний, которые пригодились бы в борьбе с врагами. Какая ненависть кипит в крови! Я никогда не был трусом в бою, никогда не поддавался панике, поэтому и смерть встречаю спокойно. Я счастлив, что был бойцом в этой великой битве за Москву, за Родину.
Закрываю глаза и вижу свою улицу, зеленые деревья, цветы в саду, яркие-яркие…
У вас, мои родные, после войны будет жизнь такая же яркая, красочная, как эти цветы, счастливая… За нее умереть не страшно. Наденька, милая, не плачь. Хорошо умирать, когда знаешь, что о тебе помнят, тебя любят и никогда не забудут.
Алеша! Помни: жить для Родины, для русского свободолюбивого народа, бороться за честь и свободу его — в этом вся прелесть жизни. Ты мой заместитель, мой сынок, с матерью вы одни остаетесь. Не бросай ее, помогай ей — она тебе лучший друг и советчик.
Очень хочу, чтобы ты был настоящим моим сыном, таким, каким бы я хотел тебя видеть… Верю в это…
Через смерть, через небытие я обнимаю вас, мои дорогие, я целую вас как живой и родной вам папка и муж! Прощайте!»
5 16 октября немцы захватили оборонительные рубежи на Ильинском боевом участке. «Подольское пехотное училище, — сообщалось в оперативной сводке № 118 штаба 43-й армии 16.10.41 к 23 часам. — На участке Подольского военного училища противник силою до двух рот, усиленных автоматами, 8–10 станковыми пулеметами и минометами 15.10 прорвался на участке БОЛ. и МАЛ. ШУБИНКА и занял ЧЕРКАСОВО, совхоз КУДИНОВО. ИЛЬИНСКОЕ, КУДИНОВО удерживается Подольским пехотным училищем. ЧЕРКАСОВО и шоссе зап. ЧЕРКАСОВО удерживается противником».
Но курсанты держались… И это несмотря на то, что «…с выходом из Подольска горячей пищи не получали. До 40% артиллерии выведено из строя огнем автоматчиков, гранатометчиков и артиллерии. Тяжелая 152-мм артиллерия осталась без снарядов. Эвакуация раненых и подвоз боеприпасов и предметов хозяйственного снабжения прекращены».
17 октября командный пункт подольских курсантов был перемещен в Лукьяново. Еще в течение двух дней мальчишки обороняли Лукьяново и Кудиново. В этот день вечером 17 танков противника проскочили на Малоярославец через Черкасово. «Вести борьбу с танками нам было нечем, — свидетельствуют курсанты. — Командование полка решило пропустить танки, а пехоту задержать. Бутылок с КС и керосином у нас не было. Пехоту мы задержали и оттеснили в Черкасове Танки прошли в Малоярославец и через некоторое время стали проходить обратно». Когда были обнаружены 40 бутылок с КС, тут же организовали группу подрывников. Первый танк удалось повредить при помощи связки гранат, однако все бутылки были брошены неудачно… Все же немцы ушли, утащив за собой на буксире поврежденный танк.
19 октября курсанты были окружены в Кудинове, но сумели выйти из кольца. В этот же день в Москве было объявлено осадное положение. А на следующий день, после приказа командующего 43-й армией, поступившего в 16 часов, оставшиеся в живых мальчишки начали отходить на соединение с войсками, занимавшими оборону на реке Наре.
Командир взвода курсантов И.И. Кривой в своих воспоминаниях подчеркивает: «Не добившись успеха в лобовых атаках вдоль Варшавского шоссе и потеряв до 5 тысяч убитых и раненых солдат и офицеров и около 100 танков, гитлеровцы обошли Ильинский укрепрайон и устремились в наш тыл на Москву.
Подольские училища еще три дня вели боевые действия в полном окружении и только 19 или 20 октября 1941 г. получили приказ на выход из окружения. По лесам, в распутицу, окруженные со всех сторон фашистами, курсанты выходили из окружения, неся на себе многих тяжелораненых своих товарищей и командиров, а также вооружение и боевую технику. В этих боях я впервые услышал залп дивизиона «катюш» и увидел опустошающие результаты его залпов.
23 октября 1941 г. Подольское пехотное училище вышло из окружения и к исходу дня 24 октября 1941 г. возвратилось в Подольск; а в дальнейшем училище маршем ушло в г. Иваново для продолжения учебы, а офицеры, прикомандированные к училищу, были отправлены в распоряжение коменданта г. Подольска».
Из 3,5 тысячи подольских курсантов выжил (примерно) один из десяти. И на сегодняшний день цифры потерь мальчишек неточные: погибло 80%, погибло более двух тысяч, погибло две с половиной тысячи… Почему? Да, потому что погибшие курсанты были похоронены частью только в декабре, а частью весной и летом аж 1942 года, когда опознать их уже было уже невозможно. Большинство подольских курсантов по документам навсегда остались «пропавшими без вести»! Но ведь они выполнили фактически невыполнимую боевую задачу, продержавшись на указанных им высшим командованием рубежах не пять-шесть дней, а почти целых ТРИ НЕДЕЛИ! И в том числе ОНИ, ПОДОЛЬСКИЕ КУРСАНТЫ, заставили, как говорил маршал М. Катуков, «ЗАБУКСОВАТЬ МОЩНУЮ ВОЕННУЮ МАШИНУ ВРАГА».
Д. Панков пишет: «Более двух тысяч курсантов погибли в тех боях. Среди них были подлинные герои, подвиги которых удивляли даже бывалых воинов.
Рота курсантов во главе с командиром В. Иваниным почти вся полегла на своем боевом рубеже, сражаясь до последнего.
Взвод лейтенанта М. Симкина, находясь в боевом охранении, трое суток сдерживал врага, отбивая атаку за атакой.
Курсант В. Супонин проник в занятое фашистами село и выпустил из хранилища бензин, оставив танки врага без горючего.
Лейтенант А. Мирошниченко, уничтожив немецкого мотоциклиста, захватил портфель с важными документами 34-й пехотной дивизии врага.
Санитарка пехотного училища М. Карпова осталась в лесу с нетранспортабельными ранеными, чтобы облегчить им последние минуты, и погибла, до конца выполнив свой долг…»
Они все были героями!
В своем, как оказалось, последнем письме командир курсантов предельно откровенно, но в то же время чрезвычайно трогательно напишет своему сыну Алеше: «В минуты затишья так хочется поговорить с тобой, сын. Сейчас глубокая ночь. Сижу в большой избе. Вокруг меня спят мои дорогие товарищи. Они спят в полной выкладке: в шинелях, затянутые в ремни, обнимая винтовку и пулемет; спят так, чтобы по тревоге немедленно, не теряя времени, броситься на оборонительные рубежи. Мне не спится, под тусклым светом ночника пишу тебе эти строки. За столом напротив меня — комиссар. Он так же, как и я, не спит четвертую ночь.
Сегодня особенно много думал о тебе, сынок, хотя не забывал тебя в эти страшные дни ни на минуту.
Москва в опасности. До нее, а значит, и до тебя, Алеша, — около 200 километров. Если удержим врагов на подступе к столице, значит, ты будешь жить, значит, сохраним Родину (а без нее у тебя нет будущего).
Пять дней я был в ужаснейшей переделке, а рядом со мной моя рота, мои курсанты, чуть старше тебя, с детскими лицами, но глазами взрослых, видавших жизнь людей; необстрелянные, не подготовленные к кочевым военным условиям, они стойко переносят все трудности. Не все ребята вернулись из боя, многие остались лежать в сырой земле. От личного состава осталось 13 человек…
Ознакомительная версия.
