Не приходится сомневаться
«До отхода эскадры из Либавы Рожественского, очевидно, предупредили, что японцы закупили несколько эсминцев в Великобритании, построенных для одной южноамериканской страны, и что они намерены спровоцировать инцидент в Северном море, который либо ввяжет нас в войну с Великобританией, либо заставит немедленно вернуть эскадру в Россию.
Если все было именно так, то это был блестящий политический ход со стороны японцев. Адмирал вышел в поход, готовый к любой неожиданности такого рода.
Не приходится сомневаться в том, что среди траулеров без опознавательных огней, встреченных им в Доггер-банке, был ряд судов, напоминавших эсминцы. Это подтверждается независимыми показаниями моряков наших кораблей и экипажей некоторых траулеров, представленными Международному суду, который рассматривал этот инцидент.
Если бы эти подозрительные корабли, — один из которых оставался на месте происшествия в течение нескольких часов, когда уже все без исключения наши эсминцы приближались к Данджнессу, — атаковали русскую эскадру первыми, то адмиралу бы пришлось отвечать как за повреждения наших кораблей, так и за собственную халатность, из-за которой произошло нападение.
Если бы он, с другой стороны, напал первым, что он фактически и сделал, то при большом скоплении траулеров, сосредоточенных в том месте, и отсутствии огней на подозрительных кораблях, ущерб был бы нанесен судам нейтральной страны, что поставило бы нас в затруднительное положение. Такой план был бы достоин Макиавелли!
И если дело обстояло именно так, а тому есть немало свидетельств, значит, адмирал нашел правильный выход из возникшей дилеммы, и ни его, ни наш флот нельзя ни в чем обвинять».
Особое место в мировой истории
«Эта эпопея обреченного флота, стоявшего насмерть после беспрецедентно долгого перехода, занимает особое место в мировой истории.
В неравном бою 14/27 мая 1905 года в Цусимском проливе наши посудины героически сражались с хорошо оснащенными кораблями противника и, прежде чем быть потопленными, нанесли им значительный урон.
Во время сражения адмирал получил серьезные ранения и был на грани смерти, а когда после японского плена он возвращался домой, то даже революционеры восторженно приветствовали его и подбегали к поезду, чтобы взглянуть на этого самоотверженного человека.
А что же власти? Они отдали адмирала под трибунал! И только за то, что он по их же приказу дошел с грузом металлолома до берегов Японии и там потерял его.
Власти осудили Рожественского за честное и безупречное выполнение их собственных планов, достойных комического пера сэра Вильяма Гилберта[444]. В это было бы трудно поверить, не будь это правдой!»
Будь у нас снаряды, как у японцев
«В заключение могу добавить, что в Цусимском бою наши артиллеристы показали себя с наилучшей стороны. Они с редким умением наводили орудия и метко поражали корабли противника, о чем свидетельствует большое количество попаданий, зарегистрированное самими японцами.
Будь у нас такие же снаряды, как у японцев, то бой мог бы иметь совсем другой исход.
Японские снаряды взрывались при малейшем соприкосновении с целью, даже если касались поверхности моря, а наши разрывались только при ударе о броню и разлетались на крупные обломки. Японские снаряды производили при взрыве ужасный эффект, разрываясь на мельчайшие раскаленные осколки, поджигавшие все, что могло гореть.
Сила их взрывного удара была такова, что тяжелая броня скручивалась в штопор, а крыши башен артиллерийских орудий разлетались как деревяшки. К тому же они содержали химическое вещество, предвосхитившее изобретение ядовитого газа.
Именно из-за этих снарядов, а не из-за отсталости наших кораблей, наш флот с самого начала оказался в невыгодном положении…»
Вопреки людским замыслам и капризам погоды
«Все это время меня не оставляла мысль возобновить службу на Дальнем Востоке, как только позволит здоровье. Я намеревался поехать во Владивосток, где у нас еще находилось несколько первоклассных кораблей и где я хотел дождаться прибытия Балтийской эскадры, чтобы продолжить службу.
Известия, доходившие с эскадры Рожественского, были хорошие. Пока все обстояло благополучно, и он уже подходил к японским водам.
Казалось, адмирал успешно преодолевал все препятствия на своем пути вопреки людским замыслам и капризам погоды, и в запасе у него, на мой взгляд, оставался один, правда весьма хрупкий, шанс, который, обрати он его в свою пользу, помог бы ему избежать тисков Того.
Насколько я знал по собственному опыту, Японское море и все пространство между ним и Владивостоком из-за встречи теплого и холодного течений подвержено частым туманам. При благоприятных обстоятельствах адмирал мог пройти узкими морями между Японией и Кореей в густом тумане и таким образом достичь цели, избежав столкновения».
Все решил один день
«И адмирал чуть не прошел через Цусимский пролив незаметно для японского флота.
Все решил один день.
Если бы он прошел через пролив 13/26 мая, когда был густой туман, а не 14/27-го, как он это сделал, то он с успехом прорвался бы к своим, потому что в тот день видимость была чрезвычайно плохой.
Но 13/26-го ему пришлось ползти вместе со своей эскадрой со скоростью в несколько узлов из-за неполадок в двигателе на одном из его видавших виды кораблей, которые присоединились к нему в Кохинхине, где он целый месяц ждал их прибытия.
Когда вести о катастрофе дошли до нас, моя поездка на Дальний Восток потеряла всякий смысл».
Создается впечатление
Стоит прочесть полностью весьма недлинные воспоминания Кирилла Владимировича, по своей форме и отбору материала предназначенные в первую очередь для семейного круга, чтобы понять, насколько необычно большое место в них отведено событию, в котором сам Великий Князь все же не принимал непосредственного участия.
Создается впечатление, что из всех знакомых ВК Кирилла, а знаком он был практически со всеми выдающимися и просто заметными людьми предреволюционной эпохи в буквальном смысле в масштабах всей Земли, наибольшее впечатление произвел на него именно морской Ганнибал — адмирал Зиновий Петрович Рожественский.
А подвиг 2-й эскадры не смогли закрыть и умалить даже события Великой войны и революции.
Были прекрасно известны
Великий Князь подчеркивает по разным поводам, что никогда чересчур не интересовался тем, что не входило в пределы его непосредственной компетенции, да это и прямо следует из многих мест его воспоминаний, где его информированность и понимание событий мало превышают таковые обыкновенного образованного человека. Вспомним хотя бы занятие Порт-Артура.
Тем более дорогого стоят свидетельства Кирилла Владимировича об адмирале Рожественском и его эскадре. Удивительным образом Великий Князь подтверждает все «узловые» места нашего описания похода и боя 2-й эскадры.
Это и несомненное присутствие миноносцев или очень похожих на них судов среди рыбачьих шаланд на Доггер-банке.
И блестящая стрельба нашей эскадры в ее первом и последнем боях.
И невероятная взрывная сила «цусимских» японских снарядов. И содержащееся в них химическое вещество, ставшее предтечей боевых ядовитых газов за десять лет до Ипра.
Задолго до Александровского, Вествуда и Чистякова и практически одновременно с адмиралами Пэкинхэмом и Шталем русский военный моряк Кирилл ясно и отчетливо сказал слова правды, которую не хотят слышать до сих пор.
«Будь у нас такие же снаряды, как у японцев, то бой мог бы иметь совсем другой исход… Именно из-за этих японских снарядов, а не из-за отсталости наших кораблей (или плохой якобы стрельбы наших артиллеристов. — Б.Г.), наш флот с самого начала оказался в невыгодном положении…»
Не обойден вниманием Великого Князя даже такой малоизвестный факт, как суточная задержка эскадры накануне битвы из-за очень своевременного повреждения в машине известного нам «Адмирала Сенявина», в результате которого 2-й эскадре не суждено было пройти Цусиму в густом тумане 13 мая 1905 года[445].
Уж последний-то случай, я искренне считал, мог быть известен только самым внимательным читателям всех донесений о бое и показаний в Следственной Комиссии. А значит, и этот случай с «Сенявиным» и его значение для судьбы эскадры, равно как и остальные приведенные контр-адмиралом Кириллом свидетельства и факты, были прекрасно известны именно и уже тогда, когда писались незабываемое по своей изощренной лживости Заключение Следственной Комиссии и основанные на нем или во всяком случае соответствующие ему по духу труды капитанов Смирнова, Немитца, Капниста и прочих критиков адмирала Рожественского и его эскадры.
