Эта ночь, та самая ночь, когда “заморские черти” празднуют память Воскресения своего Бога, обещавшего им, что придет день и час, когда все веровавшие в Него тоже воскреснут… Вернее всего, что сказка, но… как знать? Чего только нельзя достигнуть колдовством?.. А вдруг в самом деле?..
Люди почтенные… ну хотя бы Миягэ Сенсабуро, переживший всех своих сыновей, у которого седые волосы сделались желтыми, как сухая трава, но еще такой бодрый, что и посейчас водит в море свою старозаветную “фунэ”, он прямо говорит, что “видел”…
Придет эта ночь, и запенятся волны над местом гибели русской эскадры, и всплывут на поверхность моря обезображенные, без мачт, без труб, с истерзанными бортами громады броненосцев… Всплывут и держатся на воде каким-то чудом. Потом таинственный, перебегающий свет забрезжит сквозь пушечные порты, иллюминаторы и бесчисленные пробоины… Чем ближе к полночи, тем ярче…
А в самую полночь, когда лучезарная Аматерасу[446] всего дальше от своего народа, на каждом броненосце поверх обломков, загромождающих палубу, на гребне бесформенных груд железа, в которые под огнем детей Страны восходящего солнца превратились их мостики и надстройки, является странная тень в длинном черном одеянии и, высоко подняв над головою магический жезл, который они зовут крестом, произносит формулу великого заклятия:
— Христос Воскрес!
И сама бездна, несметные голоса из бездны, даже обломки стали и меди ответствуют ему:
— Во истину Воскрес!
В тот час бессильна Аматерасу перед чарами жрецов западного Бога. Свершается великое чудо, и если милостивая Кванон[447] сохранит жизнь нечаянного его свидетеля, то уж никогда не забыть ему виденного!..
Все воскресает! Не люди только!
Воздвигаются сбитые трубы и мачты. Сращиваются плиты брони. Становятся на места развалившиеся, взорванные башни. Тянутся из амбразур и портов дула исковерканных пушек. В призрачном свете гордо веют над самыми клотиками вражеские флаги…
Ужас сковывает мысль. Смертный холод проникает в сердце… Какою силою возможно бороться против воскресших? А они идут! Идут к берегам мирно дремлющего, беззащитного Ниппона!..
Трепетно мерцает маяк Коцусимы. Смотритель и сторожа забились в подвалы здания. Падают ниц и покорно ждут неизбежной гибели рыбаки, по легкомыслию или по несчастью оставшиеся в эту ночь в море…
Покорно расступаются волны перед стальными громадами; не смеют преградить им путь боги-покровители, боги-создатели славного царства Ямато[448]…
Но не близок путь!.. А на востоке, куда стремится чудом воскресший враг, сначала едва приметно, потом все ярче и ярче разгорается алая заря. То спешит на выручку лучезарная Аматерасу!.. И кто осмелится спорить с восходящим солнцем?.. Какое заклятие восторжествует над ним?!
Бледнеют, тают в прозрачном воздухе очертания труб и мачт. Вновь раскрываются гигантские пробоины: тонкие обломки пушек уже не грозят врагу, а как-то беспомощно торчат из-под развалин. Глубже и глубже садятся избитые корпуса. Труднее и труднее становится им идти вперед…
Но все же идут, пытаются бороться, словно надеются успеть…
Старый Миягэ, которому благоволение предков дало силу быть свидетелем этого зрелища и не погибнуть, сознавался, что трепетал от ужаса… Ближе и ближе цветущие берега его родины… А вдруг дойдут?..
Не успели!.. И только брызнули из-за гор золотые стрелы богини-прародительницы — бесследно исчезли призраки, а Миягэ упал на колени и, полный священного восторга, воскликнул: “Ейо, Аматерасу! Ейо, Ниппон!..”[449]
Так было из года в год.
Так, хоть и не совсем так, было и нынче.
Почему не совсем? А потому, что с корабля на корабль передавалась радостная весть:
— Адмирал на “Суворове” и сам поведет эскадру![450]
Поведет, доведет и даст решительный бой!.. Ведь только б дорваться! Только б сойтись грудь с грудью!.. Или и ему этого не удастся?.. Да нет! Сумеет!..
Ярче и ярче разгорается алая заря… Тают в лучах ее воскрешенные великим заклятием громады броненосцев…
— И ведь что досадно! — сердито топая ногой и, как всегда, оживленно жестикулируя, восклицает командир “Суворова”. — Ведь мы сами идем навстречу восходящему солнцу! Сами спешим растаять, исчезнуть в его лучах!
— А другого пути нет… — отзывается старший флаг-офицер[451]… — Вот разве, кабы солнце взошло с запада, со стороны России…
— О чуде мечтаете? — перебивает его командир. — Когда-то дождетесь! А вот что и сегодня не поспеем — так это верно!..
Ярче и ярче пылает заря… Воскрешенные броненосцы опять превращаются в бесформенные груды исковерканного металла… Люди еще толпятся вокруг любимого вождя, ждут его слов… Они исчезнут последними…
Но он молчит…
И выступил перед ним иеромонах Назарий, высоко поднял золотой крест, звездою сияющий в лучах приближающейся всепобедной Аматерасу, и спросил его:
— Почему и ты, долгожданный, не принес с собой новой силы? Ты, милостью Божией сохраненный для Родины на целых три года! Ты, живший среди пославших! Ты научил ли их разумению? Ты им поведал ли о претерпении посланных?.. Сказал ли правду, всю правду?
— Они и сами знают ее[452]… Я ждал…
— Чего ждал? Или ждал, что “камни возопиют”? Ждал чуда?
— Ждал чуда и жду его! — резко ответил тот. — Жду и буду ждать того дня, когда встанет солнце и над Россией!..»
Ждем до сих пор этого дня и мы.
12. Цусима с точки зрения вечности
Черемуха мимо
Прокралась, как сон.
И кто-то — «Цусима!»
Сказал в телефон.
Скорее, скорее —
Кончается срок:
«Варяг» и «Кореец»
Пошли на Восток…
Срок наступления конца
Говорят, великие поэты не сочиняют, а записывают то, что Некто вкладывает им в души. Поэтому бывает, что неверующий и мятущийся Александр Блок вдруг пишет строки, почти со сверхчеловеческой точностью говорящие о конце Времен:
Я видел сон: мы в древнем склепе
Схоронены, а жизнь идет
Вверху — всё громче, всё нелепей;
И день последний настает.
Чуть брезжит утро Воскресенья
Труба далекая слышна.
Над нами — красные каменья
И мавзолей из чугуна.
И Он идет из дымной дали;
И Ангелы с мечами — с Ним;
Такой, как в книгах мы читали,
Скучая и не веря им.
Какой же срок стал кончаться у Ахматовой, когда на Восток пошли «Варяг» и «Кореец», мистически олицетворяющие в этом стихе погибшие за Россию Тихоокеанские эскадры? Не тот ли срок, который увидел в своем сне Александр Блок?
Срок наступления конца. Конца времен.
Недаром финал Цусимского боя — сдача части русской эскадры «презренным Небогатовым»[453] — так напоминает, видимо духовным сродством своим, события Февральской революции, когда свой флаг перед врагом — внутренним! — спустил сверхдредноут Третий Рим. Четвертому же — не быть.
Гибель Исторической России в 1917 году означала конец мировой истории в ее содержательном, жизненном смысле. И вот знамение, предчувствие конца всего и уловил великий поэт — слово поэтесса к таким не подходит — в словах «Варяг» и «Цусима».
В геополитических неудачах и во внутренних катаклизмах
Дух проявляется в нашем мире через материю. Духовные ошибки мы можем замечать по сопутствующим и соответствующим проявлениям в земном мире. Ошибки в духовном пути страны реализуются в геополитических неудачах и во внутренних катаклизмах.
Так, наслушавшись в 1685 году иезуитских советов, московское правительство предпочло угробить в походе на Крым для поддержки «католической лиги» — «мирового сообщества» тех лет — 100-тысячную русскую армию, послав при этом в Сибирь вместо требуемых казачьего полка и стрелецкой роты стольника Головина с «мирными инициативами».
Так, в конце XIX — начале XX века почти весь военный бюджет Империи тратился на подготовку к провоцируемой мировым масонством самоубийственной схватке трех последних старейших монархий Европы, о чем загодя предупреждал товарищ Энгельс. На Западе готовилось военное и политическое самоубийство России, а на Восток, где действительно мог быть открыт наконец свободный выход к морям, средств умышленно не хватало.
Или вот уже в новейшие времена вложил кто-то{490},[454] в голову последнего генсека идею консенсуса с «мировым сообществом», и что ж? Уже через 6 лет раскололся вдребезги несокрушимый и несокрушенный никакими военными силами и средствами геополитический правопреемник Российской Империи Советский Союз, а возникшее ублюдочное государственное формирование, именуемое Российской Федерацией, оказалось в границах худших, чем границы Российского Царства того самого 1685 года, не считая пока еще неприсоединенного в тот год Приамурья.
