В лагере для советских военнопленных — в Даугавпилсе (шталаге № 340) — за три года погибло от голода, истязаний и расстрелов свыше 124 тыс. человек.
В лагере в Цайтхайне (в 20 км юго-восточнее Мюльберга) от болезней и истощения умерли до 60 тысяч военнопленных. Всего же там было захоронено около 140 тысяч советских военнопленных.
Безусловно, такая высокая смертность советских военнопленных, их болезни не могли не раздражать прежде всего хозяев немецких предприятий, где постоянно требовалась самая дешевая рабочая сила, трудившаяся с полной отдачей.
Например, в письме правления завода «Фарбен» в Ландсберге командующему военным округом Франкфурт от 24 января 1942 года с большой обеспокоенностью говорилось: «Вы знаете, что в конце ноября 1941 г. в наше распоряжение прибыли 500 советско-русских военнопленных. Из прилагаемого отчета вы узнаете о положении, которое сложилось в связи с этим на строительной площадке. Вы поймете, что необходимо немедленно изменить существующие условия.
С самого начала советско-русские рабочие мало работали из-за плохого питания. За истекшее время многие советско-русские умерли, а еще большее число не появляется на строительной площадке по болезни. Например, 22 января 1942 г. картина была такова: прибыли 500 советско-русских военнопленных. Двое сразу же возвращены в основной лагерь (шталаг), 33 работают в лагере, 82 умерли, 198 больны.
Осталось 315. Из них пригодны для работы 185.
Из этого списка видно, что только 37% из прибывших рабочих заняты на строительной площадке. Большое количество больных, которое превышает число работающих, естественно, препятствует использованию русских военнопленных в военной промышленности.
Работа, которую выполняют упомянутые выше 37%, становится все хуже изо дня в день. Вы получите подтверждение этих сообщений в отчетах отрядов безопасности, но это лишь единичные примеры инцидентов, происходящих все время. Мы хотим подчеркнуть, что существующее положение оказывает самое пагубное влияние на дисциплину. Немецкие рабочие возмущены мягким отношением к русским. Воздействие русских на сербских и французских рабочих также ужасно, так как они следуют примеру русских и все больше и больше уклоняются от работы, часто издеваясь над приказами охраны. В этих условиях, если не последует вмешательства вооруженных сил, мы должны будем возвратить советско-русских военнопленных в основной лагерь, ибо боимся пагубного влияния и отказываемся брать на себя ответственность за дальнейшее…»
Чем хуже становилось положение Германии на Восточном фронте, тем больше ей требовалось дешевой рабочей силы.
Например, 8 июля 1943 года начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии Кейтель подписал распоряжение о направлении военнопленных на работу в угольную промышленность. В нем указывалось: «7 июля фюрер приказал с целью проведения расширенной программы производства чугуна и стали во что бы то ни стало обеспечить добычу необходимого количества угля, для чего покрыть имеющуюся потребность в рабочей силе за счет военнопленных.
Фюрер требует срочного принятия следующих мер, направленных на предоставление угольной промышленности дополнительно 300 тыс. рабочих.
1. Из имеющихся в наших руках советских военнопленных (исключая находящихся в Финляндии и Норвегии, а также на работах в армии) генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы совместно с начальником штаба верховного главнокомандования вооруженными силами (отдел военнопленных) должны направить в горную промышленность до 1 сентября 1943 г. непрерывно следующими друг за другом партиями 200 тыс. военнопленных, способных к работе на шахтах. Если им требуется замена, она будет предоставляться генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы.
2. При дальнейшем поступлении новых советских военнопленных потребности угольной промышленности должны удовлетворяться в первую очередь.
Все военнопленные, взятые на Востоке после 5 июля 1943 г., должны быть переданы в лагеря военного ведомства и оттуда непосредственно или в порядке обмена на работающих у других потребителей рабочей силы для применения в угольной промышленности. Председатель имперского объединения угольной промышленности с настоящего времени имеет право набирать через свои органы людей в лагерях военного ведомства.
3. Все без исключения советские горняки, работающие в любых местах использования военнопленных, должны быть направлены в соответствии со своей профессией, при условии замены, в горную промышленность через генерального уполномоченного по использованию рабочей силы».
Далее в документе следует 4-й пункт, в котором в очередной раз подтверждается использование оккупантами в качестве военнопленных абсолютно гражданских лиц:
«Мужчины в возрасте от 16 до 55 лет, захваченные в борьбе с бандами в зоне военных действий, фронтовых тылах, комиссариатах восточных областей, генерал-губернаторстве и на Балканах, отныне считаются военнопленными. То же самое относится к мужчинам этой категории во вновь завоеванных областях Востока.
Они должны отправляться в лагеря военнопленных, а оттуда на работу в Германию. Об учете членов их семей и дальнейшем обращении с ними начальник генерального штаба сухопутных сил и рейхсфюрер СС издадут каждый в пределах своей компетенции необходимые согласованные распоряжения…»
В феврале 1944 года Управление по распределению рабочей силы Германии издало распоряжение, в котором 104 английских военнопленных рабочей команды № Е-351, работающих на бумажной фабрике «Генрихсталь», должны были быть заменены 160-ю советскими военнопленными.
В самом распоряжении такая замена объяснялась довольно просто: «Пополнение команды до 160 человек английскими военнопленными невозможно, так как при осмотрах лагеря в течение последних месяцев представителями соответствующих военных округов было установлено, что имеющегося помещения едва хватает для 104 английских военнопленных, тогда как русских военнопленных оно без затруднений могло бы вместить 160 человек. Пополнить недостаток в рабочей силе, образовавшийся вследствие мобилизации рабочих и служащих предприятия в армию и естественной убыли, из местных ресурсов невозможно, так как таковых не имеется и в ближайшем будущем не предвидится…»
Стоит отметить, что этапов смерти для советского военнопленного было немало, но пройти их всем, по понятным причинам, никогда не удавалось. Сам момент пленения, движение в колонне в лагерь, голод, болезни, тяжелейший и изнуряющий труд, истязания и избиения — все это без всяких исключений можно назвать этапами смерти. Это была не просто неволя, а неволя под зверьми-оккупантами.
Итак, советские военнопленные прибывали в лагерь (шталаг), находящийся за границей: в Польше или в Германии.
Вновь прибывших размещали в специальном первом блоке, где держали в течение недели. Выживших после долгого переезда направляли в третий санитарный блок, где они проходили через душ и отделение обработки одежды, а затем их держали в карантинном блоке до трех недель.
Пленные размещались в бараке по 150—200 человек. Расположившись на голом полу, они принимали пищу и на нем же спали, разместившись ногами друг к другу.
После окончания карантина военнопленных регистрировали, заводя на них личное дело. Абсолютно на каждого заводилась учетная карточка. В ней указывались: фамилия, имя и отчество, вероисповедание, дата и место рождения, имя матери (гражданство), национальность, семейное положение, место последнего жительства, фамилия, имя и адрес близкого человека — для разных сообщений, в частности, о смерти. Отмечалось также состояние, в каком пленный доставлен в лагерь — здоровым, заболевшим или легко раненым, но способным работать. Указывалась гражданская специальность или профессия, род войск и номер войсковой части, в которых служил пленный, и военное звание. Записывали также рост, цвет волос и наличие особых примет. Кроме того, на карточке делали (снизу справа) чернильный отпечаток указательного пальца правой руки и приклеивали фотографию пленника размером 3x4 см (…). Перед фотографированием вешали на бечевке на грудь черную фанерную доску, на которой записывали мелом личный лагерный номер. Его стирали перед съемкой другого пленного. После фотографирования следовала выдача металлического жетона с личным номером, который полагалось всегда носить надетым на шее или на руке, как часы. Из воспоминаний Ю.В. Владимирова известно, что после регистрации пленных направляли на вещевой склад. Там выдавали целое и чистое, но ношеное нижнее белье с очень длинной рубашкой. Взамен тонких советских гимнастерок и брюк — галифе или полугалифе — пленные получали перекрашенные в темно-зеленый цвет старые (даже времен Первой мировой войны) немецкие и трофейные — французские, бельгийские, британские или другие — суконные мундиры и брюки, которые немцы предусмотрительно приберегли. Обычно наши люди не сменяли лишь добротные серые шинели и шапки-ушанки. Многим, однако, приходилось расстаться со своими изношенными старыми шинелями из тонкого сукна, которые зимой почти не грели. Таким же образом обстояло дело и с пилотками. Снимали и старую обувь, но вместо нее получали ботинки с деревянной не сгибающейся подошвой. Были в ходу даже деревянные колодки, доставляющие великие муки. Пленных обеспечивали чистыми, но чаще всего заштопанными хлопчатобумажными носками и коротенькими портянками. Каждому полагались полотенца и носовые платки, а к зиме — рукавицы.
