Коротков, безусловно, был слабым командиром дивизии, но в той ситуации и любой другой на его месте вряд ли бы что смог сделать…
Вина комдива заключается прежде всего в растерянности и потере управления частями своей дивизии. Он виноват и в том, что не все сделал заблаговременно для того, чтобы попытаться отразить контрудар противника. Хотя, еще раз повторяю, сделать он мог немного. И все же…
Предполагаю, что накануне наступления командир корпуса пообещал в случае чего выделить ему корпусной противотанковый резерв, а потом подло обманул и подставил…
Безусловно, вина Короткова заключается и в том, что он в состоянии алкогольного опьянения ничего лучшего не придумал, как расстреливать своих солдат и офицеров. Но и здесь надо разбираться по каждому расстрелянному в отдельности.
Могу лишь предположить, что гораздо большая вина лежит на тех, кто стоял выше Короткова: на командире корпуса, на командующем армией, на командующем фронтом. Но они предпочли сделать крайним недавно назначенною на должность командира дивизии полковника. Причем командира дивизии, личный состав которой давно нуждался в отдыхе и пополнении. Который не мог ни наступать, ни обороняться. По всей видимости, такова правда одного фрагмента из истории Вошкой Отечественной войны.
Последний раз с Александром Захаровичем Лебединцевым мы встретились поздней осенью 2008 года на проспекте Мира. Он тогда только что вернулся из поездки по родным местам, побывал на могилах родителей, посетил библиотеку, в которой работал до войны.
Мы долго говорили, и почему-то впервые не о войне. Говорят, человек предчувствует свою смерть… Выглядел ветеран в этот серый и мрачный день неважно. Все больше говорил про свои болячки и перечислял все свои диагнозы. У него даже вырвалось:
— Вот съездил на родину и чувствую, что больше там никогда не побываю, видимо, скоро деревянный бушлат примерять.
— Да что вы, Александр Захарович, — возразил я, — живите, не надо туда спешить, ведь вы еще не все сделали.
— Мы не выбираем, нас выбирают, — улыбнувшись, ответил он и как-то легко перешел к другой теме. Теперь мы уже беседовали о книгах военно-исторической тематики. Вспомнили Суворова-Рсзуна. А когда неторопливо возвращались к метро, Александр Захарович вдруг остановился, повернулся ко мне и, необычно странно посмотрев мне в глаза, сказал:
— Вы помните, как вы меня спрашивали про следователя военной прокуратуры фронта, который вея дело Короткова?
— Да, помню.
— Так вот. Их было двое.
— Как двое? — удивился я.
— Двое! Почему, сам не знаю. Но двое. Это точно. Я вам даже назову сейчас их фамилии. Вы запомните их или запишите.
— Я запомню.
— Один по фамилии Мацкевич. Именно он был следователем. А второй по фамилии Прут. Если мне не изменяет память, в 44-м он был помощником военного прокурора фронта.
— Как же вам удалось узнать эти фамилии? — спросил я.
— Эти фамилии назвал мне один из ветеранов нашей дивизии, который лично сам видел следственные документы. Видимо, общался он и с этими двумя работниками военной прокуратуры 1-го Украинского фронта.
После этих слов, Александр Захарович сделал короткую паузу, посмотрел по сторонам и добавил:
— Вы обязательно поищите их биографии. Возможно, там найдется ключ к пониманию следствия и приговора нашего комдива.
Прошли годы, и я, откровенно скажу, забыл про эти фамилии. Но, уже завершая книгу, вдруг случайно в буквальном смысле наткнулся на них в одной из своих записных книжек: «МАЦКЕВИЧ. ПРУТ». Тут же подумалось: «Да что они мне дадут; фамилии, если уголовное дело совершенно секретно, если этих людей уже нет в живых?» И все-таки решил попробовать просто ради любопытства, потратив на поиски не очень много своего драгоценного времени. И самое интересное — мне повезло. Кое-что про этих офицеров юстиции я нашел.
Мацкевич Владимир Иосифович. В январе 1944 года капитан юстиции. Военный следователь военной прокуратуры Первого Украинского фронта. Тридцать четыре года. Белорус. Член ВКП б).
На фронте с 1941-го. Призвал военным комиссариатом г. Ворошиловграда. Был дважды ранен. Награжден орденами Красной Звезды в августе 1943 года и Отечественной войны 1-й степени в 1945-м.
Характеризуется «вдумчивым, инициативным и грамотным следователем. В боевой обстановке проявил смелость, решительность».
«За время службы в должности военного следователя ВП Фронта… успешно закончил расследования ряда сложных следственных дел, связанных с неисполнением боевых приказов командования и разоблачения расхитителей военного имущества» (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 686 196. Д.1523. Л. 14),
Прут Лев Давидович. В январе 1944 года помощник военного прокурора 1-го Украинского фронта. Сорок четыре года. Еврей. Член ВКП(б). На фронте с 1941-го. Войну начал в должности военного прокурора 275-й стрелковой дивизии, затем был назначен военным прокурором 11-го стрелкового корпуса.
Характеризуется как «энергичный прокурор, знающий военно-прокурорскую работу в условиях Действующей армии».
В его представлении к ордену Красной Звезды (декабрь 1942 г.) указано:
«Тов. Прут умело и решительно помогал командованию наводить порядок и железную воинскую дисциплину в частях, борясь со всеми аморальными явлениями. Систематически бывая непосредственно в частях на передовой линии фронта, т. ПРУТ проявил себя смелым, отважным и умеющим организовать в сложных боевых условиях свою работу.
Проводя систематически правовую предупредительную работу, тов. ПРУТ добился снижения преступности в частях. Всю свою работу т. Прут постоянно сочетает в выполнении боевых задач, стоящих перед соединением» (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682 525. Д. 202. Л. 121).
На этом можно было бы поставить точку, если бы не одно «но»! В 2001 году я приобрел книгу «Записки “важняка”». Ее автор — следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, а до этого старший следователь по важнейшим делам при Главном военном прокуроре Сергей Михайлович Громов. Закончив в 1941 году Московский юридический институт, он в первые дни войны ушел на фронт и служил военным следователем военной прокуратуры 275-й стрелковой дивизии, которую возглавлял… Как вы думаете, кто? Тот самый Лев Давидович Прут!
«Записки» СМ. Громова сами по себе чрезвычайно интересны. И лично я их читал не один раз. Но фамилия Прут в моей голове, как-то не отложилась. И теперь, еще раз перелистывая книгу «важняка», я нахожу то, что меня интересует про Л.Д. Прута:
«Военный прокурор дивизии, подполковник юстиции Прут, что-то сосредоточенно записывал в своем блокноте, сидя за обшарпанным канцелярским столом, пережившим не одно поколение разных начальствующих лиц. В молодости Прут был портовым грузчиком в Одессе. Видимо, этому обязан он своими широкими плечами и спокойным упорством человека, привыкшего носить тяжелые ящики по узкому трапу…
По роду своей работы прокурор должен обладать безотказной памятью. Должен помнить законодательство и статьи уголовного кодекса, знать права и обязанности военнослужащих и многое другое, в том числе, например, и то, но чьей вине неоднократно вовремя не доставляли горячую пищу на передовую, должен помнить жалобу авиационного техника, но ошибке направленного в пехоту, и просьбу связиста, с матерью которого несправедливо обошлись где-то в прииртышском райцентре.
А Пруту уже под пятьдесят, память у него неважная, поэтому он и не расстается с блокнотом».
По книге Громова, Прут любил говорить: «Нужно хорошо выполнять свои служебные обязанности!» И еще: «Война — это труд». Лев Давидович всегда требовал полной ясности. А однажды он поддержал предложение следователя о разрешении дела рядового Духаренко, допустившего самовольную отлучку, в дисциплинарном порядке, не передавая его суду. Военного прокурора за глаза называли уважительно «стариком», который говорил со своим подчиненным перед трудной командировкой так:
«— Все продумал как следует?
— Вроде как.
— К сожалению, это не всегда удастся сделать в полном объеме. Готовь себя ко всяким неожиданностям».
«Все неожиданности учесть нельзя. На то они и неожиданности», — при случае добавлял «старик».
Более того, прежде чем следователю отбыть в дальнюю командировку, Прут всегда настаивал взять с собой надежного помощника» без которого — ни шагу. Позднее, он как-то в сердцах сказал следователю, проявившему в деле особую прыть: «Одну смелость нужно пускать в ход лишь в тех случаях, когда не хватает ума…»
Прут мог и дисциплинарно наказать пятью сутками домашнего ареста. Но его наказание носило, скорее, чисто символический характер, так как домом у следователя на фронте была прокуратура. А еще он постоянно обучал своих подчиненных, начиная разбирать дело прежде всего с промахов. Признавал Прут и свою вину. Однажды разрешая организовать «свободный поиск», подчеркнул Громову:
