Прут мог и дисциплинарно наказать пятью сутками домашнего ареста. Но его наказание носило, скорее, чисто символический характер, так как домом у следователя на фронте была прокуратура. А еще он постоянно обучал своих подчиненных, начиная разбирать дело прежде всего с промахов. Признавал Прут и свою вину. Однажды разрешая организовать «свободный поиск», подчеркнул Громову:
«— Придумай подходящую легенду. Сними с петлиц юридические эмблемы. И помни, что времени в обрез, не увлекайся. Обстановку на фронте ты знаешь».
Для Льва Давидовича было важно, чтобы дело было успешно доведено до конца. При этом хвалить не любил, а вот награждать не забывал, и делал это, судя по всему, всегда неожиданно. Как пишет Громов, «после моего возвращения Прут, оказывается, успел написать на меня представление о награждении. Сделал он это втайне…».
Передо мной наградной лист представления к медали «За боевые заслуги» на Громова Сергея Михайловича:
«Военный юрист т. ГРОМОВ СМ. является военным следователем 275 сд со дня ее формирования, проходя вместе с дивизией весь ее боевой путь.
Находясь все время в 982 сд, тов. ГРОМОВ заканчивал быстро и оперативно расследование по всем возникающим чрезвычайным происшествиям, проявляя свою инициативу в раскрытии таких преступлений, как членовредительство, измена Родине, и др. воинских преступлений.
В ноябре м-це 1941 г. тов. ГРОМОВ вскрыл бандитскую группировку, разграбившую партизанские хранилища.
Расследовал и дважды разыскал бежавшего бывшего работника штаба 37 армии ЦВЕТКОВА, сфабриковавшего ряд документов: освобождение от воинской службы и другие.
Большую помощь командованию т. ГРОМОВ оказывал своевременной постановкой вопросов о необходимости тех или иных нарушений революционной законности в обслуживаемых им частях.
Не ограничиваясь этой работой, т. ГРОМОВ, будучи тесно связан с красноармейской массой, проводил и проводит большую массово разъяснительную работу с бойцами по разъяснению законов, ответственности за нарушения воинской дисциплины, но борьбе с изменниками Родине и т.д.
Эти беседы проводятся непосредственно в роте, взводе, вплоть до отделения.
Тов. ГРОМОВ проводит свою работу в любых сложных условиях боевой обстановки, не считаясь ни с трудностями, ни с отдыхом.
Своей оперативной работой тов. ГРОМОВ помог командованию полка успешно выполнить ряд боевых задач в августе и сентябре м-цах с.г.
Храбрость, спокойствие, самоотверженность — являются характерными для тов. ГРОМОВА чертами.
По оценке Военного прокурора дивизии, т. ГРОМОВ является лучшим ведущим следователем…» (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682 524. Д. 912. Л. 367).
Как пишет в «Записках военного юриста» А.З. Асовский, «в условиях войны работа военной прокуратуры была многообразной и разносторонней, однако с организационной и функциональной точки зрения она по-прежнему укладывалась в две основные формы — общий надзор за законностью и уголовное преследование преступлений».
Собственно, все так и было, если бы не некоторые нюансы. Например, один из военных следователей военной прокуратуры стрелковой дивизии, правда, еще до войны, умудрился за первые пять месяцев своей работы в должности закончить 57 уголовных дел, из которых 55 было направленно в военный трибунал. При этом известнейший военный юрист, имени которого я не называю умышленно, за плечами имел семилетнюю трудовую и профессионально-техническую школы, 3 курса экономического факультета. И только через несколько лет после войны он окончил Всесоюзный заочный юридический институт. Получается, что в месяц такой следователь расследовал более десяти дел. Интересно, какова же была объективная сторона такой работы?
Военные прокуратуры на фронте обычно располагались в третьем эшелоне. То бишь вдали от передовой. Если это военная прокуратура дивизии, то расстояние от линии фронта составляло порядка 10 километров. Если ранг прокуратуры был выше, то еще дальше. У каждого военного следователя в дивизии был свой транспорт — верховая лошадь. В прокуратуре фронта — автомобиль. Несмотря на наличие транспорта, следователю приходилось преодолевать огромные расстояния, попадать и под бомбежки, и под обстрелы. А проще говоря, рисковать жизнью.
Допросы проводились в самых разных местах, самых разных погодных и полевых условиях. Хорошо, если в блиндаже, где можно было более или менее безопасно сесть и положить на один из порожних ящиков от мин свою полевую сумку, извлечь из нее бланк протокола допроса и подложить под него кусок картона. А если допрос проводился непосредственно в траншее? А если во время боя? И было лишь тогда хорошо, когда допрос проходил во время обыкновенного утреннего обстрела наших позиций немцами. К нему можно было привыкнуть быстро.
Процесс работы следователя сопровождался периодическими докладами прокурору. Выслушивались самые различные мнения, и они нередко разделялись. Но мнение прокурора было решающим.
По окончании любого расследования следователь военной прокуратуры должен был обязательно заручиться прокурорским согласием. Так было заведено. Ибо мнение первого и последнего могли разойтись.
Сегодня можно с великим трудом найти литературу о работе следователя военной прокуратуры в годы войны. На самом деле ее очень мало. А если вы найдете, то там не будет никаких рассказов о деле, подобном делу Короткова. Тогда говорить об этом из-за секретности было опасно, а теперь, когда участников тех событий среди нас нет, говорить просто некому. Остаются дела, на которых до сих пор стоит гриф «совершенно секретно». И все же отдельные рассказы ветеранов военной прокуратуры заслуживают нашего внимания хотя бы из-за некоторых особенностей их работы в то время.
«В годы Великой Отечественной войны случались всякие военные преступления, но один случай на почве страстной любви мне запомнился особенно, — вспоминает А.З. Асовский. — Дело было в одной медицинской части. Любвеобильная жена начальника военного госпиталя полковника медицинской службы Поплавского решила отблагодарить молодых офицеров-любовников, находившихся на излечении в госпитале, за их боевые заслуги на любовном фронте.
Все командиры воинских частей действующей армии были наделены орденскими книжками для награждения бойцов и офицеров боевыми правительственными наградами. Такие книжки были у начальника военно-полевого госпиталя полковника медицинской службы Поплавского. Его супруга знала, где находятся наградные документы, тайком выписала несколько “папер” о награждении полюбившихся ей офицеров.
Любовники, как правило, награждались по заслугам: кому орден Красной Звезды, а кому и орден Отечественной войны 2-й степени.
Об этой афере стало известно замначальника госпиталя по политической части, он-то и сообщил в Военную прокуратуру.
Следствие по этому необычному делу военный прокурор 2-го Украинского фронта генерал-майор юстиции Алексеев поручил мне.
Было установлено, что жена полковника Поплавского, кстати, медицинская сестра того же госпиталя, “наградила”, как я помню, восьмерых офицеров. Двое из них уже убыли в свои части, а другие только собрались. У всех были изъяты документы о награждении их орденами.
Дело в отношении медсестры было прекращено, так как виновница до госпиталя участвовала в боевых действиях, выносила раненых с поля боя, была сама ранена.
Было решено не передавать дело в суд».
Следствие по делу Короткова, если брать его юридическую составляющую, было одним из чрезвычайно сложных. Военный следователь капитан юстиции Мацкевич и помощник военного прокурора подполковник юстиции Прут работали по делу комдива 38-й стрелковой дивизии в паре. Одному человеку справиться в тех условиях в установленные сроки было нереально. Ведь обычно по таким сложным делам должна работать целая бригада следователей. В данном случае «бригаду» составили два опытных работника военной прокуратуры фронта. Но что они могли сделать вдвоем за две недели своей каторжной работы в условиях фронта, наступления и зимы?
Могу лишь предположить, что для Мацкевича и Прута дело командира дивизии Короткова стало в некотором роде «крепким орешком». И вряд ли до этого им приходилось работать с такими делами.
За две недели второй половины января 1944 года объективно провести следствие физически было невозможно. В мирное время для целой бригады следователей для этого бы понадобился один год. Более того, дело Короткова они не могли не вести без нарушений, потешу что за нехваткой времени, за давлением сверху, за вмешательством Смерша, за огромными просторами украинской земли, но которой передвигались подразделения, части, соединения, объединения 1-го Украинского фронта, установить все эпизоды, опросить всех свидетелей, а самое главное, установить истину им было не под силу. Все по тем же причинам они не могли без исправлений, объективно оформить те же протоколы допросов.
