Таковы были причины, послужившие к сформированию мангишлакского отряда, причины, как видно из изложенного, основанные на телеграммах Маркозова. По одной из них в Тифлисе заключили, что переход чрез Атрек был сделан исключительно с целью добыть верблюдов, что для этого весь отряд переходил чрез реку[43], но успел добыть лишь самые ничтожные средства, которые не позволят красноводскому отряду двинуться в поход, а по другой, сообщавшей о событиях на Мангишлаке в преувеличенном и извращенном виде — что на Мангишлаке произошло всеобщее восстание, которое все продолжается. На самом же деле переход чрез Атрек был сделан по инициативе начальника небольшой колонны, высланной из Чекишляра верст за 90 вверх по реке, а движение на Мангишлаке, имевшее совершенно частный характер, скоро прекратилось и порядок был восстановлен, о чем в донесении Ломакина было ясно сказано. Хотя, таким образом, основания, послужившие к сформированию отряда, и были ошибочны, но последующие события вполне оправдали сделанные распоряжения.
* * *
Для сбора верблюдов красноводскому отряду, Ломакин, 21 января, выступить из форта Александровского с ротою, двумя орудиями и двумя сотнями кавалерии[44]. Всего в отряде было 378 человек и 263 лошади. Довольствия поднято на 40 дней.
Прибыв к колодцам Тарталы, в горах Каратау, 23 января, Ломакин счел своевременным объявить киргизам приказание о доставке 2,500 верблюдов, в добавок к тем 500, которые уже были ими выставлены в форте, для поднятия тяжестей отряда в настоящий поход. После долгого совещания в отдельной кибитке, киргизы объявили Ломакину, что они готовы выполнить требование начальства и немедленно же приступят к сбору верблюдов. Они предлагали даже собрать до 9,000 животных, но начальник отряда отклонил это предложение: «Соберем сначала 3,000 верблюдов, а там — что Богу и царю будет угодно», сказал он им. В кибитку Ломакина собрались самые влиятельные люди на Мангишлаке. Здесь были, между прочим, Кафар Караджигитов, брат Капаура Калбина, одного из главных виновников мятежа 1870 года, чрезвычайно энергическая личность; Самалык Томпиев, племянник Калбина и большой приятель Кафара. тоже участник киргизского восстания 1870 года; Ермамбет Туров, управлявший джеминеевским отделением; Исергеб и другие. Кругом кибитки стояли проводники и верблюдовожатые, привлеченные любопытством. Кафар Караджигитов считался, и не без основания, преданнейшим нам человеком; он заведовал бузачинским наибством. По объявлении Ломакиным цели своего прихода, Кафар Караджигитов сказал довольно витиеватую речь, которая дышала бесконечною преданностью русским. «Если бы великому государю понадобилось для похода на Хиву не 8,000 верблюдов, но половина нашего состояния, говорил он, то и тогда бы мы охотно отдали все, ибо видим желание правительства оградить нас от нападения хивинцев». Речь эта, по-видимому, понравилась киргизам, которые подтвердили ее словом «аминь». Произведя затем раскладку, сколько каждое отделение должно было выставить верблюдов, Ломакин обратился к Самалыку Томпиеву с следующими словами: «Я возлагаю на тебя собрать на Бузачи 1,000 верблюдов. Ты этим можешь загладить прежнюю свою вину и возвратить себе прежнюю должность и те награды, которые тебе вышли, но не выдаются за прежнее твое поведение. От тебя зависит многое, так как ты влияешь на целом полуострове. Чтобы успешнее шло дело, я назначаю на Бузачи сотню подполковника Квинитадзе»[45]. Самалык отвечал, что точным исполнением настоящего поручения он постарается загладить свою вину и заслужить милость начальства. Затем киргизы были отпущены, но, не смотря на поздний час ночи, долго еще беседовали в своих кибитках.
24 января, утром, 4-я сотня дагестанского конно-иррегулярного полка пошла на полуостров Бузачи, к колодцам Мастек, а остальные войска (рота, два орудия и сотня казаков) выступили к колодцам Уланек. Пред выступлением из Тарталы, начальник отряда послал в форт Александровский приказание о том, чтобы оттуда немедленно посланы были на двух кусовых лодках в Киндерли и к Карабугазскому проливу войлоки и веревки для приготовления седел, так как он опасался, что доставив много верблюдов, киргизы приведут их без седел[46].
Горы Каратау, куда вступил отряд еще от колодцев Тарталы, имеют направление от запада на восток, с не большим склонением на юг. Оне изобилуют травами и легко могут пропитать стада адаевцев. Каратауские долины принадлежат к самым лучшим урочищам Мангишлака; здесь есть родники, достаточные для орошения полей, засеваемых некоторыми киргизами. В горах, состоящих преимущественно из кремня, попадаются окаменелости и раковины точно такие, какие водятся в настоящее время в Каспийском море.
Желая поскорее дойти до Биш-акты, Ломакин приказал пехоте сесть на верблюдов. 25 числа, на пути к колодцу Тущубек, в первый раз по выходе из форта, киргизы привели 18 верблюдов. Начало было, по-видимому, удовлетворительное. В Джангельды, где отряд имел привал, войска с большим удивлением смотрели на каменный дом, где помещается школа для киргизских детей. К приходу отряда, в школе находилось до 30 мальчиков от восьми до двадцатилетнего возраста. Школа была хорошо натоплена, и здесь, в первый раз за шесть дней похода, офицеры могли снять свои полушубки и теплые шапки, ибо все время был мороз от 7 до 10° R. От Джангельды войска тронулись к Тущубеку. На пути туда все были поражены великим множеством следов баранов, лошадей и верблюдов. Следы эти то шли подле дороги, то расходились в разные стороны. Стали подозревать, не бегут ли киргизы от русских; подозрение исчезло, когда увидели приведенных киргизами на ночлег нескольких верблюдов, Правда, число приведенных верблюдов не совпадало с тем, которое население известной местности должно было поставить, но предполагая, что какие-либо особые обстоятельства не позволили им в точности исполнить волю начальства, все успокоились.
27-го отряд прибыл к колодцам Каты-кую. Вечером сюда прискакал Кабак Ермамбетов, посланный, недели две тому назад, вместе с другими преданными нам людьми, по кочевкам к востоку от Биш-акты, с поручением от Ломакина приготовить население, чтобы оно не тревожилось движением отряда, а спокойно кочевало на своих местах. Кабак сообщил, что третьего дня, ночью, Кафар Караджигитов созвал, посредством огней на горе Чапан-ата, множество народа и объявил ему, что будто Ломакин, под величайшим секретом, передал ему одному, как наибу, что русские только на первый раз потребовали 3,000 верблюдов, и что как только это число будет доставлено, то с населения потребуют еще множество верблюдов, лошадей, баранов и людей, — последних для того, чтобы держать их впереди отряда, когда он пойдет на Хиву. Если же население этого не исполнит, то русские войска, высадившись в Киндерли, пройдут все кочевья и разорят их в конец, а потому, адаевцам ни чего более не остается, как бежать с Мангишлака. При этом Кафар Караджигитов показал бумагу, за печатью хивинского хана, которою тот просит Кафара, на случай, если он заметит, что русские намерены идти на Хиву, всячески стараться воспрепятствовать им в том и отнюдь не давать верблюдов. «Русские без верблюдов, говорил он. тоже, что рыба без воды или птица без крыльев». Если адаевцы не исполнят этого, то они будут немедленно разорены и истреблены, для чего уже к Мангишлаку направлены несколько хивинских партий. После этого Кафар добавил, что киргизам нечего опасаться слабого отряда русских: одна сотня пошла на Бузачи, где будет на днях уничтожена Ермамбетом Туровым и Самалыком Томпиевым; войска же, следующие на Биш-акты, он уничтожит по приходе их туда. Услышав эти слова, население начало немедленно откочевывать на Устюрт, и следы, которые видел отряд, пройдя Джангельды, были следами стад, принадлежавших кочевникам, которых смутил Кафар Караджигитов.
Все так были уверены в преданности Кафара Караджигитова, что сообщению Кабака Ермамбетова мало доверяли. Только на другой день, когда прибыло еще нисколько преданных нам людей, подтвердивших вести, привезенные Кабаком, уже не было никакого сомнения в измене Кафара.
Ломакин сперва предполагал идти со всем отрядом к Чапан-ата, чтобы наказать Кафара, но его беспокоило положение дагестанской сотни, и он решился идти в Мастек на соединение с нею, для чего и послал к подполковнику Квинитадзе трех нарочных, с приказанием, чтобы он ожидал его у этих колодцев. Так как войскам предстоял форсированный марш, то у колодцев Каты-кую они наварили себе мяса на два дня. 28 числа Ломакин выступил к колодцу Мастек. направив взвод казаков, под командою хорунжего Кособрюхова, к заливу Кара-кичу, чтобы удержать кочевников, следующих на Устюрт. Около полудня в отряде окончательно убедились, что с Мангишлакского полуострова множество жителей с своими стадами откочевало на восток, ибо дорогу постоянно перерезывали десятки тысяч следов баранов, верблюдов и лошадей. Часа в четыре пополудни, на горизонте, вправо от дороги, показались на равнине темные пятна; то не был мираж, так как день стоял пасмурный. По этому направлению послана была полусотня казаков, которая на привал в Джангельды привела два небольших кочевья (16 мужчин, 9 женщин, 11 детей, 20 верблюдов, 500 баранов и 60 лошадей), следовавших на Устюрт. В Джангельды же возвратился и хорунжий Кособрюхов, который пригнал 300 баранов, 7 верблюдов и 20 лошадей; с верблюдами были их хозяева: 4 мужчины, 6 женщин и несколько детей. Все эти люди и животные переданы командиру роты апшеронского полка капитану Бек-Узарову, которому приказано было идти к колодцам Аузурпа; сам же начальник отряда с сотней оставался еще в Джангельды. Едва Бек-Узаров отошел от места привала верст семь, как получил приказание соблюдать величайшую осторожность, ибо с Бузачей следует весьма большая партия киргиз, и прислать в Джангельды одно орудие. Нижние чины тотчас были ссажены с верблюдов, а верблюдовожатые (167 человек) привязаны к этим животным. Под вечер пошел большой снег; ветер дул прямо в лицо; солдаты, за весь день сделавшие более 35 верст, крепко устали, а колодцы были еще далеко; от Ломакина — никаких известий; наступила ночь, а с нею сильный мороз. Только в одиннадцатом часу колонна добралась до колодцев Аузурпа. Здесь верблюдов положили в каре, а к верблюдовожатым поставлен караул. Варить пищу люди не могли, так как все было занесено снегом и розыскивать топливо не было ни какой возможности; для согревания людей роздали по чарке спирту и на кибиточных древках вскипятили бульон Либиха. Около полуночи прибыл Ломакин с орудием и был крайне удивлен, когда ему доложили, что казачья сотня еще не прибыла. По его словам, он рассчитывал скорее увидеть здесь казаков, чем пехоту.
