Стажировка. Керки - Эдуард Павлович Петрушко

Время… Отношение к нему на первых курсах Высшего пограничного военно-политического ордена Октябрьской Революции Краснознамённого училища КГБ СССР имени К.Е. Ворошилова, было разное.

Во время испытаний в полевом учебном центре, нарядах и на скучных лекциях, хотелось чтобы оно шло быстрее, а в отпусках и увольнительных – замедляло свой шаг. Но происходило все наоборот – в училище время замедлялось как смола, а приятные моменты проглатывало в одну секунду. При ежедневном рутинном обучении, день тянется долго, и мы убивали его, как могли, занимались спортом, читали, играли в нарды и домино. В общем, шло время вперед как лошадь, которая то мчится галопом, то переходит на короткий шаг.

Чтобы жизнь не казалась невыносимой, приучили себя к терпению, выдержке и военной несправедливости. Мы совершали ошибки, иногда шли на обман и хитрости. Казалось, эти промахи вылечило время, но оно только слегка заштукатурило раны и прикрывало их тонкой марлей. И когда эта повязка слетает и холодный ветерок попадает в рану, появляется новое сожаления и новое осмысление прошедших дней…

Мы жили как большая семья, странная семья, состоящая из 30 молодых парней и сержантов – поводырей. Мы ругались и мирились, иногда запоминали гадости, которые устраивали нам сержанты и обещали отомстить на выпуске, но время проглатывало обиды и нивелировало огорчение. Мы постепенно становились нравственно здоровыми, крепкими парнями, готовыми защищать Родину. И как сказал один из взводных, любимый и ушедший уже из жизни Андрей Балцану – «Вы будете вспоминать свои курсантские годы, как самые счастливое время в жизни». Мы ему не верили, но так оно и случилось…

Остались за спиной первые два курса, которые были в некоторых моментах жестче срочной службы. Утихли крики сержантов, уменьшились бесчисленные наряды и постоянные выезды на полевой учебный центр. Третий курс это как привилегия, до которой ты дошел. Ты этакий офицер в виде зародыша с расстегнутым воротником и дерзким взглядом, огрызающийся сержантам и неспешно встающий при входе офицера в помещение. Запредельную наглость ретушировали сержанты и старшины. Образовался молчаливый союз, свод неписаных правил общежития на старших курсах. Он предполагал быть в целом собранным, дисциплинированным подразделением, но с элементами некоторых вольностей и послаблений.

На третьем и четвертом курсе предполагались длительные стажировки в качестве офицеров, которых мы ждали не меньше отпусков. Первая стажировка, на третьем курсе, проходила у нашего взвода в Кирках и Ленинокане. По пол взвода в каждом пограничном отряде. Мне достались Кирки. Как говорили в погранвойсках – «Есть на карте три дыры – Кушка, Термез и Кирки!».

В ноябре 1988 года самолет поднял полу вылупившихся офицеров с аэропорта Домодедово в теплый город Душанбе. Старшим был командир нашего взвода капитан Бобер Юра. Бобер был нормальным мужиком, крепкий приземистый с слегка кривыми ногами, как у заправского жокея.

Нам было все в диковинку, некоторые не летали на самолетах до этого дня, поэтому мы галдели, шутили и крутили головами как голуби на 360 градусов. Нас покормили «гражданской» едой, которую мы мгновенно проглотили и провалились в сон. Через пару часов самолет мягко коснулся взлетной полосы. Самостоятельно добрались до железнодорожного вокзала, рассматривая город сквозь окна автобуса.

Душанбе возводился в 1930-1940-е годы из небольшого поселения, советская власть построила здесь столицу Таджикской ССР. В это время город застраивался в основном одноэтажными простыми зданиями. Многие из них дополнялись восточными мотивами – арками и орнаментами восьмиконечных звезд. Город приземистый, серый, высотных зданий мало.

Железнодорожный вокзал в Душанбе шумный и не свежий, похож на рынок. Нам предстояло ждать несколько часов поезда до Кирков. Пахло шашлыком, громко играли песни Bad Boys Blue. Продавал шашлык крупный азиат с большими, как яйцо глазами и звонким детским голосом. Он радовался многочисленным покупателям, как ребенок леденцу и постоянно что – то говорил:

– Ах, молодца какие! Вкусный барашек! Кушать будите радоваться будите! Сколько много солдат, куда вы едите?

– На край света, – весело отвечали мы.

Мы глотали почти, не жуя вкусный, шипящий шашлык, закусывая его хрустящей лепешкой, вокруг кружились голуби, ожидая подачек от людей, некоторые обнаглевшие птицы чуть ли не садились на руки, прося кусочек лепешки. На вокзале было много военных, разных званий и родов войск. Стоял гул, где-то раздавался смех, звон гитары.

15 мая 1988 года, согласно Женевским соглашениям начался вывод советских войск из Афганистана. Возвращение на Родину стало для них настоящим праздником, почти все в свежевыстиранном обмундировании, с подшитыми белыми подворотничками, некоторые были выпившие, громко приветствовали друг друга и обнимались. Мы прониклись духом общего праздника и настроения, некоторым повезло выпить с офицерами, которые снисходительно наливали курсантам – своей смене в войсках и на границе.

Подошел поезд на Кирки, вагоны старые потрепанные жизнью и песками, больше похожие на ящики на колесах. Это был почтово – багажный состав. С нами грузились собаководы с овчарками. Некоторые собаки лаяли без остановки, попав в незнакомую обстановку. Лай и вой продолжался в поезде почти всю дорогу. Эту какофонию не мог заглушить даже звук двигающегося поезда.

Вагон грязный и раздолбанный. При нем проводница, которая походила на увеличенную в сотню раз некрасивую детскую куклу. Она была деловая, хмурая, с бородавкой на большом носу, из которой торчала закрученная волосина. Несвежие волосы подвязаны выгоревшей красной косынкой – такой «аля реверанс» вагонной женственности.

Разместившись, мы купили белье по рублю. Это было очень дорого. Но крупная проводница смотрела строго и требовала взять белье, которое было влажное и серое. Курсант Смыслов, выпускник суворовского училища, подтянутый и опрятный рассматривая белье, заявил:

– На нем коровы, что ли лежали? Я на таком спать не буду.

– Ну и спи стоя, как лошадь – заявил я, натягивая наволочку на грязную подушку. Смыслов начал брезгливо стелить простынь на серый матрац. Этакий КПЗ на колесах, добровольная гауптвахта.

Расположившись, смеялись и шутили над состоянием поезда и пейзажами за окном. Нам было все в диковинку – интересно и забавно, мы были молоды, полны сил и ожиданий чего-то нового. Сморенные дорогой и сочным шашлыком, мы засыпаем в окутавшей вагон темноте. Ночью встаю в туалет, тусклая лампа, вместо унитаза дырка, нам не привыкать, два с половиной года на корточках как орлы нужду справляем. Прихожу долго не могу заснуть, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за окном но, сколько ни вглядываюсь – темень