Фомина решила устроить импровизированный концерт. Остроносая, невзрачная, с блеклыми водянистыми глазами, она обладала удивительно красивым голосом.
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой…
Утром разведчицы попрощались с хозяйкой. Оскар спутал им все планы: дом Люции Адамовны не мог приютить пленных офицеров.
— Пойдем к Лене Федюшиной, — предложила Фомина.
Лена Федюшина была бойцом истребительного батальона, но перед самым уходом в лес заболела. Партизаны отправили ее домой. Разведчики часто бывали у Лены, оставляли листовки, забирали разведывательные данные. Вместе с Феней Рыбкиной, Михаилом Прудниковым, Марией Веселовой, Марией Лукашевой Лена входила в группу, которой руководил Михаил Иванович Васильев, бывший мастер цеха ширпотреба.
Узнав, зачем пришли Валя и Фомина, Лена сказала:
— Ну, конечно, приводите. У нас безопасное место.
В полдень, прихватив с собой узелок с продуктами, Валя подошла к главному входу лагеря. У массивных железных ворот стоял часовой. Пальцами он машинально ласкал гашетку автомата. Валя начала объяснять ему, что хочет отнести жениху еду, и для убедительности развернула сверток, в нем лежал кусок хлеба и маленький ломтик сала.
— Цурюк! Назад! — заорал часовой, сорвав с плеча автомат. У него были ошалелые глаза.
Валя отпрянула в сторону. Второй раз просить часового она не рискнула. Такой и выстрелить может. Лагерь, мрачный, недоступный, был рядом, но путь туда преграждали кирпичные стены, обвитые колючей проволокой.
Вдруг вспомнила об Оскаре. Может, к нему обратиться?
С трудом отыскала офицера. С наигранным почтением рассыпалась в благодарностях. Обмороженная щека спасена, но болит сердце. В лагере жених, ему надо отнести еду. Господин так добр, она надеется, что и на сей раз он поможет.
Оскар тут же вызвал машину, подвез Валю к воротам лагеря и попросил часового пропустить.
Валя вступила на территорию лагеря. Справа и слева тянулись полуразрушенные заводские корпуса. На сенниках, тесно прижавшись друг к другу, лежали люди. В нос ударил тошнотворный запах гноя. Увидев раненых с искаженными болью и отчаянием лицами, Валя невольно ускорила шаг, будто шла она не по снегу, а по раскаленным углям.
Возле госпиталя стоял Кремянский. Валя узнала его по приметам, сообщенным Кравцовым.
— Проходите в этот загон, — Кремянский кивнул в сторону цеха, — и вызовите оттуда Маркова.
Поборов волнение, Валя решительным шагом подошла к цеху и грубым голосом прокричала:
— Эй, который из вас Марков? Давай за мной, на работу.
Из вороха человеческих тел поднялся тоненький парень, с бледным, будто намазанным белилами лицом.
— И еще одного прихвати, который смыслит в столярном деле.
— Давай, Егоров, — позвал кого-то он.
Рядом с Марковым встал высокий, смуглый парень с широкими мощными плечами. Опухшие ноги были обернуты тряпками.
Втроем они вышли из цеха. Теперь только бы пересечь заводской двор. Валя ловила каждый звук. Пленные тяжело шлепали за ее спиной.
Возле кухни Валю остановил часовой. Резким скрипучим голосом спросил:
— Вохин геен зи?
Валя объяснила, что господин мастер послал ее за этими людьми, что они должны сегодня работать в мастерской. Небрежно вытащив из кармана пропуск, прикрикнула на пленных:
— А ну, шевелитесь!
Часовой отвернулся. У всех троих на сердце сразу отлегло.
Мастерская была расположена на территории лагеря, но имела выход в город. Знали о нем единицы. Валя завела пленных в помещение…
…Вечером она бессильно опустилась на табурет, прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Было такое ощущение, как будто вырвалась из душегубки. Единственное, что ей хотелось, — еще и еще воздуха, столько, сколько могли вместить легкие.
В тот день подпольщики вывели из лагеря тридцать советских офицеров, снабдили их необходимыми документами и отправили на явочные квартиры.
Ночевать Валя пошла к Лене. Там остановился Марков и его широкоплечий друг.
В доме было тепло. В кровати блаженно растянулись недавние пленные. Они, кажется, спали. Валя присела возле них. Марков, прежде чем она успела опомниться, схватил ее руки и прижался к ним губами.
— Спасибо, — голос его срывался. — Ты такая… ты даже не знаешь, какая ты…
Успокоившись, пленные начали рассказывать о себе. Валя узнала, что Марков родом из Грозного, он окончил Борисоглебское военное училище, а Егоров — уроженец Саратова.
— Повоевать нам почти не удалось, — грустно признался Марков.
— Еще навоюетесь, — подбодрила парней Валя. — А делать-то что вы умеете?
Она имела в виду их военные специальности. Марков, не поняв вопроса, поспешил сказать, что он акробат.
— Акробат?.. — удивилась Валя. — Постойте. Я слышала, что городской театр ищет артистов…
Офицеры посмотрели на нее с недоумением.
— Нам на фронт надо.
— И в театре фронт.
На следующий день разведчики встретились в условленном месте — за поселком Урицкого. Зина целовала всех подряд.
— Тринадцатое декабря — и такая удача, — несколько раз повторила она.
— Уже четырнадцатое, — поправила Валя. — Хочется, чтобы и оно было удачным. Ведь сегодня Кравцов с группой сам пошел в разведку. Дело-то у них очень рискованное.
Боль, которую не измерить
Тридцать два человека выстроились перед штабной землянкой. Тридцать две пары глаз доверчиво глядели на командира.
— Как самочувствие? — спросил Кравцов. В шинели, перехваченной широким ремнем с портупеей, с карабином за плечами, он выглядел лихо.
— Бодрое! — хором ответили партизаны.
— Тогда споем. Нашу, партизанскую.
Песня звучала тихо, казалось, партизаны боялись вспугнуть дремоту зимнего леса.
Слушают отряды песню фронтовую,
Сдвинутые брови, крепкие сердца.
Родина послала в бурю огневую,
К бою снарядила верного бойца…
Пели не столько голосом, сколько сердцем.
Бомба разорвется, почва затрясется,
Но дрожать от страха смелым не к лицу.
Бомба разорвется — сердце захлебнется,
Перейдет винтовка к новому бойцу.
— Ну, а теперь пора, — сказал командир, когда песня смолкла.
Кравцов намеревался разведать Житную Поляну — урочище, раскинувшееся между Белорусской и Киевской железными дорогами. Здесь, под боком у города, было задумано создать диверсионно-разведывательную базу, чтобы подкрепить начатое нашими войсками наступление под Москвой ударами по фашистскому тылу.
Дука шагал вслед за Кравцовым. Заканчивался короткий зимний день. На западе по верхушкам сосен растянулась багровая полоса заката — как будто кто-то бросил обрызганную кровью полоску холста.
— Будет мороз, — проговорил Дука.
— Не беда, в бою отогреемся, — тут же отозвался Кравцов.
Партизанская цепочка все дальше и дальше уходила в сумрачную тишину леса. Один-единственный след оставался между сугробами и коварными падями, засыпанными метровым снегом.
Возле Белобережского детского городка, растянувшись на снегу, будто на перине, партизаны дали отдохнуть ногам. Стало совсем темно. К Кравцову подошел Дука:
— Ночь, как по заказу. Здесь, неподалеку возле станции Снежетьская, мост. Может, рванем?
Кравцов и сам подумывал об этом. Послали разведчиков. Те вернулись с хорошей вестью — на мосту ни души.
Кравцов подозвал Ивана Мартынова и Максима Оскреткова.
— Заминируйте и взорвите мост, — приказал он. — Прикрывать вас будут слева автоматчики Дениса Щуко, справа — остальная группа.
— Мост поднять — дело нехитрое, — заметил Оскретков. — Вот если бы эшелона дождаться.
— Пожалуй, это идея. С час можно подождать, — согласился Кравцов.
Казалось, ничто не предвещало опасности. Тишина зимнего леса погасила нервное напряжение. На мосту неторопливо возились минеры, укладывая под фермы тол. Шептались партизаны, гадая, какой эшелон взлетит на воздух: с техникой или с солдатами.
Неподалеку от моста командир и его заместитель Дука натолкнулись на медсестер Абрамкову, Золотихину и Брагунцеву.
— Кто вам разрешил подходить к железной дороге? — рассердился Дука.
В это время на железнодорожной насыпи показались неясные силуэты.
— Немцы! — Кравцов с силой толкнул Абрамкову за сугроб.
Загремели одиночные винтовочные выстрелы. Шура вскрикнула: разрывная пуля угодила ей в ногу. Кравцов приподнялся, хотел помочь девушке, и в это время с насыпи ударил пулемет.
Дука услышал громкий крик. В два прыжка он оказался возле упавшего командира, припал ухом к его груди.
Забывшая про боль в ноге Шура Абрамкова поднялась и дико закричала на весь лес…
Партизаны почувствовали беду, бежали на крик с обеих сторон…
На железнодорожной насыпи выстрелы замолкли. Немцы скрылись так же неожиданно, как и появились…
