с изысканным вкусом. Возможно, именно её слово стало решающим для посла: не откладывая дела в долгий ящик, он направил в Москву телеграмму с обоснованием целесообразности скорейшего возвращения Эрьзи на родину.
Конечно, за скульптора пришлось побороться, и в этом благородном деле объединили свои усилия посол, Рябов и Папоров, который был чем-то вроде связника между посольством и скульптором. Эрьзя несколько раз упаковывал свои скульптуры, их было около двухсот, и распаковывал. Постоянно возникали какие-то препятствия, вызывавшие сомнения у немолодого уже мастера.
Из интервью Папорова:
«В общем, он страшно переживал, и порой мне приходилось очень трудно с ним разговаривать, убеждать его, что происходит какое-то недоразумение. Я читал ему статьи, что вот Конёнков вернулся в СССР, что и его, Эрьзю, там ждут. А Эрьзя мне очень разумно на это отвечал: «А почему ни в одной статье за эти два года у вас обо мне нет ни слова? Почему там, где опубликованы фамилии художников, посвятивших своё творчество революции, нет моей? Я первым создал скульптуру Ленина ещё в 1918 году. И Маркса, Энгельса. Фронтон Дома профсоюза горнорабочих в Азербайджане. И обо мне ни одного слова. Значит, моё творчество в СССР не признаётся. А везде его признают» [137].
Эти переживания плохо сказывались на творчестве Эрьзи, и к тому же его стали соблазнять огромными деньгами за продажу «оптом» всех работ в американские музеи. Папоров решил надавить на бюрократов в Москве через аргентинскую компартию:
«Я приехал к Хорхе Виале, который работал нотариусом и был членом компартии, связником. Через него проходили документы, деньги, шифрованные сообщения. И я объяснил ему: «Ситуация с Эрьзей складывается так, что подрывается авторитет Советского Союза». Он меня очень быстро понял, и в тот же день в ЦК аргентинцы отправили об этом сообщение. И я параллельно переговорил с поверенным в делах, высказал ему своё мнение об этой уже четырёхлетней волоките с возвращением скульптора. В результате, 15 июня 1950 года ни свет ни заря раздаётся звонок из посольства: «Одевайся и приезжай». И мне вручают шифрованную телеграмму, в которой содержится это окончательное решение высылать Эрьзю со всеми вещами, работами как можно скорее. Рабочие из «Славянского союза» снова забивают 97 ящиков, в которых 180 скульптур из дерева, гипса, бронзы, мрамора. 175 тонн!»
Был арендован итальянский пароход, который доставил Эрьзю в румынский порт, а оттуда его вместе с драгоценным грузом перевезли в Одессу. У мастера начался советский период жизни и творчества…
По словам Папорова, его собственная командировка в Аргентину завершилась в конце августа 1950 года, дней через 10 после него страну покинул Эрьзя. В Москве они больше не общались, потому что Папорову пришлось поменять место работы. Его вызвали в ЦК партии, где сотрудник из внешней разведки предложил молодому дипломату перейти к ним на работу. «Я стал отказываться, – вспоминал Папоров, – но против решения ЦК ничего сделать было невозможно. Эта служба тогда находилась вне КГБ, называлась – «Комитет № 4 Совета Министров СССР». Вот так я и попал в разведку».
Папоров проработал в Комитете № 4 несколько лет. На больший срок его не хватило. В книге о Григулевиче Папоров назвал причины своего ухода из разведки: «Дискомфорт, невозможность работать осмысленно и в полную силу с некомпетентными коллегами, не обладающими достаточной культурой, общими и профессиональными знаниями, с психологией грубых, неотёсанных, всегда готовых на подлость людей» [138]. Вот такие резкие слова, за которыми наверняка скрываются какие-то острые конфликты Папорова с бывшими сослуживцами.
Впрочем, о начальнике разведки Короткове Папоров отозвался хорошо: «Меня он понял и, дав умный совет, помог мне безболезненно уйти из разведки. Он был председателем спортколлектива ПГУ, а я – его заместителем» [139].
Рябов, воспользовавшись тем, что резидентура находилась «в консервации» (активная работа была запрещена), обратился в начале 1947 года к руководству с рапортом об откомандировании. В марте Центр дал «добро» на отъезд. Подтверждение по линии МИДа поступило в апреле. Рябову повезло с пароходом. Оказии долго ждать не пришлось: 27 мая он с семьёй поднялся на борт «Пскова».
В Москве Рябов подвёл некоторые итоги своей командировки:
«За три с половиной года пребывания на южноамериканском континенте мне основательно пришлось ознакомиться с Аргентиной, Уругваем, Парагваем и Бразилией. Этот малоизвестный для нас регион, о котором в МИДе, ВОКСе, ТАССе, МВТ и нашем министерстве существует слабое и часто ошибочное представление, – должен больше привлекать наше внимание. Он открывает немалые возможности для нашей работы. Южноамериканские страны переполнены американской и английской агентурой, и наши позиции на континенте не достигают сотой доли того, что организовано англичанами и американцами на базе различных ведомств и учреждений прикрытия.
Аргентина должна представлять для нас большой интерес, потому что после прихода к власти Перона она стала оплотом национализма в Южной Америке. Аргентина является единственной страной, которая оказывает действенное сопротивление проникновению США в регион, и именно в этой стране антиамериканские чувства наиболее сильны, вернее, находят самое конкретное выражение. Ещё со времён образования Панамериканского союза в конце прошлого века Аргентина систематически на всех международных конференциях всегда была явным или тайным организатором антиамериканского блока. Сейчас в системе блока американских стран, над которым усиленно работают США, – Аргентина является самым слабым звеном.
Следует иметь в виду, что перонистское правительство собирается ввезти в страну по пятилетнему плану более полумиллиона европейских эмигрантов, главным образом из Италии и Испании. Важно постараться не упустить эту возможность для засылки туда наших людей. С начала 1947 года в Европе находится специальная комиссия аргентинских иммиграционных властей, которая ведёт переговоры с правительствами ряда европейских стран о направлении потока эмигрантов в Аргентину. Комиссия проводит непосредственный отбор эмигрантов, главным образом по идеологическому критерию.
Из Аргентины можно работать на Англию. Хотя Аргентина не является «частью британской короны», она занимает не менее важное место в системе британской империи, чем Канада. Англичане почти столетие потребляют 70–80 % аргентинского мяса. Правда, американцы вытеснили англичан из некоторых сфер аргентинской экономики, но англичане упорно отстаивают свои позиции, и эта борьба обещает быть острой и затяжной.
Аргентина перспективна с точки зрения документации нелегалов, так как государственный аппарат, коррумпированный ещё со времён Сан-Мартина, особенно прогнил сейчас, после того, как Перон «обновил» его своими людьми».
Корреспондент ТАСС Дашкевич покинул Аргентину в мае 1947 года Аргентину на пароходе «Сухона». Его склонность к эпатажу не осталась без последствий. Ещё в марте секретарь ЦК КПА Хосе Реаль вручил послу СССР «записку» об идеологически ошибочной болтовне журналиста, в которой приводились имена свидетелей из числа советских работников. Реаль также сообщил, что Дашкевич общался с партийными оппозиционерами, которые часто ссылались на его поддержку. Посол переслал «записку» в Москву, и Дашкевича отозвали под благовидным предлогом «для прояснения вопроса». Через некоторое время в резидентуру в Буэнос-Айресе прислали записные книжки Дашкевича («что-то может пригодиться», визитные карточки иностранцев, медную оперативную печать № 415). В резидентуре
