СССР в Латинской Америке – в Мексике – стало событием. Но буржуазная пресса с самого начала нагнетала тревогу: «Советы на этом не остановятся, и вскоре на континенте – от Мехико до Буэнос-Айреса и Сантьяго-де-Чили – появятся новые «красные миссии», о реальных планах которых можно только гадать».
В Москве понимали, что работа на «мексиканском направлении» будет трудной из-за удалённости от СССР, антибольшевистских настроений в правящей верхушке Мексики, а также сопротивления США. Североамериканские и вслед за ними европейские дипломаты разными словами, но единодушно заявляли, что «советскому посольству, кроме пропаганды, заниматься в Мексике нечем».
Полпред Станислав Пестковский, его жена и дочь, а также два сотрудника – Лев Хайкис и Морис Цейтлин – прибыли в Веракрус 30 октября. На следующий день поездом, преодолев более четырёхсот километров, они приехали в Мехико. Встретили их тепло: подступы к вокзалу были запружены людьми, красные флаги и транспаранты знакомо перекликались с кумачом праздничных манифестаций в Москве. На первых порах советские дипломаты поселились в отеле «Регис», расположенном в центре. У отеля Пестковского тоже ожидали толпы мексиканцев. Ему пришлось выйти на балкон, чтобы поприветствовать сторонников русской революции. Без всякого сомнения, полпред понимал, что стихийные манифестации подобного рода, не соответствующие чётким предписаниям дипломатического протокола, мексиканское правительство не одобрит.
Верительные грамоты Пестковский вручил президенту Альваро Обрегону 7 ноября 1924 года. От отеля до Национального дворца полпреда доставила президентская карета для специальных церемоний, сопровождаемая почётным конным эскортом. Во время акта во дворце Пестковский подчеркнул, что СССР и Мексика борются за одни и те же идеалы. Сказал о симпатиях советских рабочих и крестьян к мексиканскому народу, прилагающему огромные усилия для того, чтобы стряхнуть иго империалистического угнетения. Сказал, что в Москве высоко оценили сам факт дипломатического признания со стороны Мексики, поскольку понимают, как много препятствий пришлось преодолеть руководству дружественной страны.
После церемонии в Национальном дворце полпред сменил фрак на костюм и вечером отправился в Школу Сан-Ильдефонсо на встречу с коммунистами, рабочими и другими «симпатизёрами». Актовый зал школы вместил полторы тысячи человек. На мероприятии председательствовал известный художник Давид Альфаро Сикейрос, присутствовали ведущие руководители компартии. Встреча длилась четыре часа. Посланца Советской России не хотели отпускать. Пестковский говорил по-английски. На испанский язык его переводил Бертрам Вольф, коммунист из США. Каждая фраза полпреда сопровождалась овациями. Эмоции захлёстывали аудиторию. Затем выступил Вольф и процитировал фрагменты из письма героя мексиканской революции Эмилиано Сапаты одному из своих соратников. Сапата сравнил мексиканскую и большевистскую революции, назвал их спасительными для человечества. Кто-то из присутствующих прочитал стихи о Ленине и сразу же после этого запел «Ла Валентину», песню, посвящённую героине мексиканской революции. Сотни голосов подхватили это популярное в стране «корридо».
«О чём песня? – спросил Пестковский Хайкиса. – По-моему, ритм у неё не слишком революционный».
«Верно замечено, – усмехнулся Хайкис. – Поют о судьбе-злодейке, фатализм в чистом виде. Но мексиканцам такие сюжеты нравятся, ведь герой песни презирает смерть. Содержание примерно такое: Даже если появится сам дьявол, я знаю, как умереть, и сумею это сделать. Я в пыли лежу перед тобой, Валентина, и если завтра мне суждена смерть, почему не сегодня – раз и навсегда?»…
Вскоре «дипломатический коллектив» пополнился: до Мексики добрались Виктор Волынский [2] и Григорий Лапикян. К этому времени Лев Хайкис подыскал двухэтажный особняк с просторными комнатами в центре столицы. Именно там, по адресу Колония Эскандон, улица Рин,
37, и разместилось полпредство. Обязанности распределились следующим образом: правой рукой Пестковского был Хайкис, секретарём по печати (пресс-атташе) – Волынский, атташе по вопросам труда – Лапикян. Цейтлин исполнял обязанности делопроизводителя и печатал на машинке документы (в учётных документах мексиканского МИД он так и значился – mecanógrafo).
Надо ли говорить, что за полпредством и его сотрудниками с самого начала была установлена негласная полицейская слежка. Копии отчётов поступали в посольство США. Особенно подозрительным казался американским дипломатам Григорий Лапикян, который не хуже любого старожила ориентировался в столице, с завидной лёгкостью заводил связи и обладал цепким глазом, умело выявляя слежку. Они считали, что Лапикян на самом деле был «чекистом», который изучает американцев, живущих и работающих в Мексике, чтобы потом привлечь их к шпионской работе. В подобной же деятельности подозревались Бертрам Вольф и его жена Элла из близкого окружения Пестковского. Ходили слухи, что Элле «доверяли» дешифровку приходивших в полпредство телеграмм из Москвы [3]. В США супруги Вольф были включены в список «подрывных элементов», представляющих повышенную опасность [4].
Пестковский находился в сложной ситуации: помимо обязанностей дипломатических ему приходилось (тайно) заниматься коминтерновскими вопросами. Настороженность властей вызывали регулярные контакты сотрудников полпредства с местными коммунистами. Дипломатов часто приглашали на мероприятия, чтобы они рассказали об успехах советского строительства, просили предоставить литературу и периодику, издаваемую в СССР, показать новинки советского кинематографа. Как правило, «новинки» несли в себе мощный пропагандистский заряд: «Забастовка», «Броненосец «Потемкин», «Мать» и другие фильмы.
Приглашая мексиканцев на приёмы в полпредстве, Пестковский не придерживался «классового подхода». Он отлично понимал, что для объективного «считывания» обстановки в Мексике необходим максимально широкий круг общения. На приёмах можно было увидеть крупных предпринимателей, профсоюзных деятелей, влиятельных чиновников, дипломатов, художников, артистов, писателей и, конечно, членов Общества друзей. Многоголосая толпа в приёмном зале представляла экзотическое зрелище, своеобразный «Ноев ковчег» персонажей социально-политической и культурной жизни Мексики.
Президенты на приёмы в полпредство не приходили, хотя приглашения им направлялись. Всякий раз предельно вежливо объясняли, по какой «убедительной причине» вынуждены отказаться. Чаще всего: слишком много работы. Или: приглашение пришло поздно, есть другие, ранее намеченные обязательства. В частности, президент Плутарко Элиас Кальес старался как можно реже фигурировать рядом с «эмисариос совьетикос». Причина для этого была. Кальес пытался «пробить» закон, обязывающий применять к нефтяным компаниям США и Европы статью конституции, по которой все месторождения полезных ископаемых, включая нефть, были исключительной собственностью Мексики. Реакция США была максимально резкой: американский посол в Мехико назвал Кальеса «коммунистом», а госсекретарь разразился неприкрытыми угрозами.
Старался не «светиться» в полпредстве генеральный секретарь Компартии Мексики Рафаэль Каррильо: мол, не стоит давать лишнего повода для антисоветских кампаний.
Среди тех, кто бывал на приёмах, следует упомянуть экономиста Хесуса Сильву Эрцога, будущего посла Мексики в Москве. Дружеские отношения сложились у Пестковского с Рамоном де Негри, мексиканским политиком и дипломатом, который был весьма информированным собеседником. До назначения на пост министра сельского хозяйства и развития Негри служил в США консулом, а потом был временным поверенным в делах. Сведениями о закулисных аспектах американской внешней политики Негри охотно делился, часто повторяя при этом: «Мексике не повезло с соседом на северной границе, с Канадой было бы легче».
В дипломатическом корпусе знали, что Пестковский предпочитает «неформальный» стиль одежды, протоколом и этикетом пренебрегает, если знает, что собеседник готов к этому «маленькому восстанию против
