Ознакомительная версия.
Хотя я уверен, что документы стали известны самим европейским спецслужбам, допускаю и возможность передачи, повторяю, передачи, а не подделки некоторых из добытых нашей внешней разведкой в 1963 году из диспетчерского центра документов по своим каналам для опубликования в прессе. Это было бы естественным в плане активных мероприятий по воздействию на европейскую общественность. Такими циничными, страшными были эти американские планы, что не требовалось никаких добавлений к ним.
На судебном процессе над Джонсоном и в связи с раскрытием им операции ТФП в диспетчерский центр высказывалось много интересных, заслуживающих внимания оценок этой операции внешней разведки.
Министерство обороны США заявило, что можно охарактеризовать потери как огромные, некоторые являются непоправимыми и не поддающимися оценке и определению. Невозможно оценить в долларах стоимость восстановления и исправления того, что произошло. Главное в оценке этого министерства сводилось к констатации: «Если бы потери не были обнаружены и началась бы война, ущерб этот мог стать фатальным».
Кажется, сильнее не скажешь.
Различные эксперты и специалисты США высказывались в том плане, что материалы центра дали Советскому Союзу детальное знание оборонной системы НАТО и, кроме того, информацию о том, что Соединенные Штаты намеревались делать при различных вариантах мировых событий. КГБ обнаружил скрытые разногласия среди партнеров НАТО, которые СССР мог усилить и обострить. Советская разведка узнала, какие слабости Советского Союза Запад секретно обнаружил. Определить весь ущерб от потери этих секретов невозможно. Непоправимым оказалось многое. Например, нельзя нейтрализовать советское проникновение в западные системы криптологии. Однако многое из того ценного, что КГБ «украл», остается неведомым для США, так как невозможно точно узнать, какие же материалы оказались в руках советских разведчиков.
Не менее интересны и описания публицистами диспетчерского центра. Например, Д. Баррон в своей книге «КГБ» (Баррон Д. КГБ. Секретная работа советских секретных агентов. Нью-Йорк, 1974, с. 199, 214) пишет: «Ни одно другое учреждение в Европе не было таким жизненно важным для Соединенных Штатов, и вооруженная охрана защищала его днем и ночью… Это был курьерский центр вооруженных сил США. Поток секретов, проходивших через него, мог раскрыть фундаментальные оборонные планы Запада, наиболее сильные и слабые стороны США, шифровальные системы, при помощи которых передавались сверхчувствительные, важнейшие сообщения. Это были секреты, за которые Советский Союз заплатил бы любую цену». И далее, центр «был европейской крепостью многих наиболее важных военных и дипломатических секретов, принадлежавших США… Все жизненно важные документы, шифровальные системы и криптологическое оборудование, направлявшееся Вашингтоном в НАТО, американскому командованию в Европе, а также Шестому флоту в Средиземном море, поступало прежде всего в диспетчерский центр… Все материалы с грифом сверхсекретно и более высоким засекречивающим обозначением, исходящие из подразделений в Европе, также поступали в центр по пути в Вашингтон».
Об интересе внешней разведки к центру, который, судя по всему, был известен Западу:
«КГБ давно наблюдал за центром. Но он оставался подобно влекущему и обманчивому миражу за пределами достижения… КГБ знал так же, как и США, что центр и его сейф были недоступными. И все же КГБ искал хотя бы один шанс из миллиона, который позволил бы войти и добыть сокровища сейфа».
Как видит читатель, советская внешняя разведка нашла этот миллионный шанс.
Завершая описание эпопеи «Карфаген», не могу удержаться, чтобы не поделиться размышлениями, навеянными этой операцией.
Читая об операции в западных источниках, слушая рассказ Анатолия Ивановича Лазарева, я мысленно был с моими коллегами-разведчиками, которые решали сложнейшую разведывательную задачу в парижской резидентуре. Ведь им пришлось не только преодолеть многочисленные барьеры на пути к исключительно важной для нашего государства, актуальнейшей в условиях «холодной войны» информации.
Когда, наконец, они прорвались туда, к заветному сейфу, где складывались документы стратегического значения, они отнюдь не избавили от постоянного риска ни себя, ни своего агента.
Джонсон рисковал, когда ночью, оставаясь временно в одиночестве, вскрывал замки на хранилище. Лихорадочно укладывая в сумку находившиеся там пакеты, он знал, что в любой момент может внезапно появиться проверяющий его пост офицер. Вынося сумку с документами и оставляя центр без охраны, он вновь рисковал был уличенным, по крайней мере, в дезертирстве с важного поста, не считая большой вероятности обнаружения при этом отсутствия в сейфе документов. Затем он отвозил сумку с документами нашему разведчику и, отдав ее, возвращался на свой пост. И вновь несколько часов напряженного ожидания, когда документы вернутся и он сможет успокоиться, положив их на место, затем риск оставления центра без охраны, вновь беспокойство о том, чтобы кто-то из американцев, хотя бы его сменщик, почему-либо решивший явиться на дежурство пораньше, не обнаружил его отсутствия. Могли у него возникать и мысли о том, все ли будет благополучно с временно отсутствовавшими пакетами, не будет ли замечено их вскрытие. Ведь он понимал, для чего они были нужны советской разведке.
Велики были психологические переживания и нашего разведчика и его начальника резидента Лазарева. Поездка к агенту за документами, как и любой выход разведчика на встречу с особо ценным агентом, требовала сложного проверочного маршрута и большого нервного напряжения. А в данном случае нужно было ночью, в сложных условиях парижского оживленного дорожного движения не пропустить ни одного подозрительного признака, в точно назначенное время быть на месте встречи. И особенно усложнялась эта задача при возвращении документов агенту из-за острого дефицита времени.
При этом еще раз хочу напомнить, что мы имели очень квалифицированного противника в лице французской контрразведки.
А переживания самого резидента, отвечающего за все и перед всеми. Операция «Карфаген» была настолько неординарной по содержанию добывавшейся информации, что о ней, не в конкретной форме, но достаточно много знали не только в руководстве внешней разведки и КГБ, но и глава государства. Любой успех или провал ее несли бы за собой самые серьезные последствия, в первую очередь для резидента. Успешное проведение операции, какими бы наградами оно ни вознаграждалось, не могло компенсировать и доли нервных и психических издержек ее исполнителей.
Переживания оперработника и Лазарева длились до самого утра, пока не появлялся сигнал агента о возвращении документов в сейф. И так два-три раза в месяц с декабря 1962 года по май 1963 года. Тяжелый выдался тот зимне-весенний сезон для парижской резидентуры. А если учесть, что резидентура не прекращала работы с рядом других ценных агентов — в том числе с Паком, начавшим как раз в тот период работать в НАТО и достигшим максимума своих информационных возможностей, то напряженность оперативной деятельности в период осуществления ТФП в центр становится ясной.
После появления признаков опасности срыва агента внешняя разведка поступила весьма разумно, приостановив дальнейшее использование Джонсона в операции.
Резидентура и руководство внешней разведки, оценивая особую важность добытой из центра информации, решили больше не рисковать. При этом учитывался важнейший фактор: пока американцы не знали о факте изъятия их документов, ценность их возрастала. Это позволяло сравнивать ставшие известными нашему командованию мобилизационные планы США с конкретными действиями американских вооруженных сил в Европе и руководства НАТО в условиях возникавших обострений международной обстановки. Шифровальные материалы позволяли читать особо важную переписку США и их союзников по НАТО.
Когда же Джонсон был изобличен в сотрудничестве с советской внешней разведкой, то американскому командованию нелегко было установить, какие конкретные документы оказались в нашем распоряжении. Так как Джонсон не знал, что он передавал нам, пришлось им исходить из того, что все документы, проследовавшие через центр в обоих направлениях в период с декабря 1962 по май 1963 года необходимо считать раскрытыми перед нами. Следовательно, все их необходимо переделывать, изменять и разрабатывать заново.
Пример операции «Карфаген» в ее комплексном рассмотрении ясно свидетельствует о том, что работа разведчика требует не только профессионального опыта, но и особого терпения, способности терпеливо идти намеченным путем и уметь дожидаться благоприятных условий для успешного решения своих задач.
Опыт многих дел, успешно завершенных советской внешней разведкой, показывает, что иногда, как, например, в случае с агентом Джонсоном, требуется долголетняя терпеливая и тщательная работа для того, чтобы на каком-то этапе представился вдруг шанс совершить «королевский ход», достичь поражающего воображение успеха. Вот пример деятельности германской разведки, который приводит бывший ее руководитель В. Шелленберг в своих воспоминаниях (Шелленберг В. Лабиринт. Нью-Йорк, 1956). Он описывает потопление немцами в 1939 году английского линейного корабля «Ройял Оук»: «Потопление этого линкора заняло менее пятнадцати минут, но потребовалось пятнадцать лет терпеливой и усиленной работы… чтобы заложить необходимые основания для этой операции».
Ознакомительная версия.
