Ознакомительная версия.
Опыт многих дел, успешно завершенных советской внешней разведкой, показывает, что иногда, как, например, в случае с агентом Джонсоном, требуется долголетняя терпеливая и тщательная работа для того, чтобы на каком-то этапе представился вдруг шанс совершить «королевский ход», достичь поражающего воображение успеха. Вот пример деятельности германской разведки, который приводит бывший ее руководитель В. Шелленберг в своих воспоминаниях (Шелленберг В. Лабиринт. Нью-Йорк, 1956). Он описывает потопление немцами в 1939 году английского линейного корабля «Ройял Оук»: «Потопление этого линкора заняло менее пятнадцати минут, но потребовалось пятнадцать лет терпеливой и усиленной работы… чтобы заложить необходимые основания для этой операции».
Два слова о роли в разведке человеческого фактора. Агент советской внешней разведки Джонсон смог преодолеть все чрезвычайно сложные меры безопасности, которые соблюдались в центре в целом очень строго. Однако и на той, американской стороне действовали люди со всеми свойственными им слабостями. Так, Роберт Конквист в предисловии к упоминавшейся мною книге Д. Баррона о КГБ пишет: «Даже такие удары, как то, что произошло в Орли (то есть в диспетчерском центре, находившемся в отдаленном уголке аэропорта Орли. — Прим. авт.), как бы квалифицированно они ни были организованы, не преуспели бы, если бы не американские просчеты в бдительности и непринятии даже в таких сверхсекретных объектах тех предписанных мер, которые необходимы при всех обстоятельствах».
Читатель помнит о просчетах американского офицера с секретной комбинацией к шифрзамку, с ключом. Все это были те маленькие слабости человеческие, которые в конечном счете могут играть роковую роль.
Но Конквист забывает, что и наша внешняя разведка учитывала все это. Уверен, нет таких обстоятельств в мире, абсолютно надежных мер, которые в принципе не могут быть преодолены. То, что человек установит, другой человек найдет способ убрать со своей дороги. Так в центре и произошло.
Если бы не оказалось Джонсона, то внешняя разведка могла бы завербовать другого, например, американского офицера, который имел доступ к хранилищу. Но простой, малозаметный клерк оказался более удобным, он смог с нашей помощью не только получить доступ к сейфу, но еще, что немаловажно, выносить его содержимое и затем незаметно возвращать на место.
Ведь над всеми этими деталями намеченной операции ТФП парижская резидентура думала и работала больше года и готовила все необходимые условия.
Например, возьмем один вопрос: вскрытие замков сейфа. Если бы агенту не удалось из-за оплошности офицера получить шифр для одного замка, он все равно узнал бы его таким же способом, как это сделал со вторым замком. Если бы не удалось снять слепок с ключа, агент мог бы в ночное дежурство впустить в центр высококвалифицированного специалиста внешней разведки по сейфовым замкам, и последний решил бы эту проблему.
Так, в каждом отдельно взятом элементе, составлявшем всю операцию, могла успешно решаться проблема ТФП. Операция «Карфаген» наглядно иллюстрирует роль человеческого фактора в разведке. До тех пор, пока люди поддаются вербовке, будет существовать возможность реального доступа к любым секретам. Даже там, где вся охрана доверена бездушным роботам, изощренным системам электронных запоров, преград и ловушек. Потому что эти запоры создают люди, ими управляющие. Следовательно, стоит завербовать того, кто ими управляет или их создавал, чтобы найти путь к охраняемым секретам. Все дело будет сводиться к срокам и средствам для достижения желаемого.
В заключение могу сказать, что более ста добытых через Джонсона и вскрытых специалистами внешней разведки пакетов имели грифы секретности наивысшего значения в американском военном ведомстве, разведывательных военных службах США и государственном департаменте. Они принесли внешней разведке такое информационное богатство, которое на многие годы создало нашей службе высокий авторитет как внутри КГБ, так и в правительственных кругах Советского Союза.
Эта операция ТФП с помощью агента является немеркнущим примером возможностей разведки, когда ее разведчики проявляют настойчивость и целеустремленность, смелость и мужество, изобретательность и способность безошибочно прогнозировать ход развития событий.
Большинство операций агентурного ТФП внешней разведки осуществлялось агентами-иностранцами, внедрение которых в интересующие нас объекты представлялось более доступным для спецслужбы делом. Однако были отдельные успешные примеры проникновения к закрытым источникам информации и агентов-нелегалов. Одной из таких операций, блестяще осуществленной нелегалом внешней разведки Максимовым, было ТФП в Ватикан с целью внедрения во всемирно разветвленную разведывательную сеть этого католического центра. Но прежде чем достичь Рима, разведчик прошел долгий путь, исключительно богатый событиями и успешными делами.
Я знал Максимова с 1939 года, сначала заочно, по его делам, а в 1950 году и лично, вплоть до его кончины в 1988 году. Его жизненный путь в разведке и сама его неординарная личность оставили неизгладимый след в моей памяти.
Трижды судьба Максимова приобретала трагический характер, и трижды он достойно выходил из выпавших на его долю испытаний. Эти переломные в жизни разведчика моменты если и нашли отражение в его архивном досье, то чисто формальное, они не могли быть зафиксированы со всем драматизмом создававшихся ситуаций.
В этой связи вспоминаю мысль, навеянную американским писателем Т. Клэнси и его уже упомянутым романом «Все страхи мира», об архивах, которые в лучшем случае фиксируют конкретные факты, но в них упускается сложное переплетение этих отдельных фактов как между собой, так и с теми порою архисложными конкретными ситуациями, в которых появились записанные в архивах факты.
Проследим, читатель, за развитием дел у Максимова, и убедимся в бедности и однобокости образа этого богато одаренного человека, представленного в нескольких газетных статьях, основанных на архивных записях его оперативного дела.
Мое первое заочное знакомство с Максимовым состоялось заочно в 1939 году, когда в мои руки попало его досье, из которого явствовало, что этот разведчик находится в Мексике, где выполняет какое-то важное специальное задание руководства. Другими словами, он был временно изъят из нашего ведения, и мне оставалось только ждать, когда Максимов снова вернется в американское отделение, заместителем начальника которого я был только что назначен. Такое возвращение в наше распоряжение состоялось в следующем, 1940 году.
Как значительно позже я узнал от самого Максимова, он был направлен в Мексику в конце 1938 года с задачей тщательного изучения обстановки в стране и вокруг Л. Троцкого. С этим заданием он хорошо справился, и его влили в оперативную группу, готовившую покушение на этого политического эмигранта.
В дальнейшем изложении перипетий судьбы Максимова буду основываться как на тех сведениях, которые я почерпнул из его дела, так, главным образом, и на том, что мне стало известно от него самого в процессе многочисленных встреч и задушевных бесед с ним.
Прежде всего хочу отметить, что Максимов был человеком, наделенным многими ценными для разведчика качествами. Он обладал большой проницательностью, быстро ориентировался в любой внезапно создавшейся ситуации, был исключительно коммуникабельным, легко устанавливал доверительные связи и знакомства, отличался обширной эрудицией, чему способствовало знание им в совершенстве нескольких иностранных языков.
После выполнения основного задания в Мексике он быстро сориентировался, к чему шло дело, и попытался получить разрешение от своего мексиканского руководителя Эйтингтона выехать на юг Латиноамериканского континента для выполнения там задач, ранее поставленных перед ним нашим американским отделением. Однако он не только получил отрицательный ответ, но и указание войти в группу мексиканского художника Сикейроса, готовившего теракт против Троцкого.
Оказавшись невольным участником дела, от которого он хотел во что бы то ни стало избавиться, Максимов своим поведением вызвал негативную реакцию в группе террористов. Но все же ему удалось уклониться от непосредственного участия в неудавшемся покушении, организованном Сикейросом, и остаться лишь на наружном сторожевом посту на подступах к вилле Троцкого.
После срыва первого покушения, поняв, что началась сразу же подготовка к новой попытке совершить теракт, Максимов сумел убедить своего непосредственного руководителя отпустить его из Мексики. Как позднее я узнал, его отъезд был расценен Берией как дезертирство, и над ним нависла серьезная угроза. Понимал это и Максимов и надеялся лишь на то, что своей дальнейшей практической работой он сможет снять или хотя бы смягчить эту реальную опасность. Мексиканский этап в его карьере разведчика стал первым переломным моментом в его судьбе.
Ознакомительная версия.
