А отзыв: «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ…» Ты знаешь, чьи это стихи?
— Лермонтова, — пролепетал Гарун.
— Молодец. Прощай.
Тагиров похлопал агента по спине и исчез.
Что было дальше, я расскажу как-нибудь в другой раз. А папаху мы подарили Гаруну. Он сделал из нее воротник к зимней куртке, которую носил, пока я его знал.
Генерал Болдин слыл остряком и балагуром. Однако острословие и балагурство были лишь маленьким элементом его имиджа. Этот дар суровый жесткий оперативник и аналитик Болдин виртуозно использовал для усыпления бдительности как врагов, так и незадачливых партнеров по служебному общению. Впрочем, подчиненные генерала, люди в большинстве своем тертые, давно раскусили начальника и, будучи вызванными к нему на ковер, старались не терять бдительности и не попадаться на удочку…
— Лет тридцать назад, — рассказывал Болдин, весело поглядывая на Павлика Лахтюкова, только что вернувшегося из Буганды, — мне довелось присутствовать на выборах вождя одного из бугандийских племен. Вождя они выбирали на год, а потом убивали, что само по себе у меня не вызывало возражений. Любой правитель успевает за год такого натворить, что его можно за милую душу топить в нужнике. После казни вождя эти негры созывали народное собрание и бросали в толпу головной убор бывшего своего властелина. Думаешь, люди шарахались от царского венца кто куда горазд? Вовсе нет. Такая начиналась свалка, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Визг, крик! Мелькали зады, головы, руки, ноги. Наконец, кто-то самый тупой и здоровый поднимался на ноги, крепко прижимая к животу соломенную корону, утыканную перьями попугая. И на изодранной роже сияло блаженство. Знал ведь, сукин сын, что через год его лишат жизни, а был счастлив. Вот она — власть! Говорят, что слаще ее только оргазм, жранье и отправление естественных надобностей.
Павлик засмеялся. И тут лицо шефа в единый миг стало каменным, а взгляд — ледяным. Конец, подумал Лахтюков, проглатывая застрявший в горле комок, сейчас спросит. И генерал спросил. Вопрос прозвучал неожиданно, как выстрел в тихой ночи, хотя Павлик ждал его и подготовил разные варианты ответа. Он сидел, опустив глаза и соображая, какой из вариантов пустить в ход, но вдруг ослепительно острая и ясная мысль пронзила мозг: надо рассказать правду, одну только правду. В правде спасение.
— Так кто же сочинял за тебя шифровки в Центр? — повторил свой вопрос генерал.
В Буганде уже более сотни лет правят бал англичане. Невелика страна, а грабануть тут есть что: медь, хлопок, кофе, цитрусовые и прочее. До 70-х годов прошлого века о Буганде мало кто слышал. Она была одной из самых неприметных жемчужинок британской короны. Однако с течением времени ветры перемен задули и здесь. Несколько сот молодых людей, получивших образование в Америке и Европе, стали тусоваться вокруг резиденции генерал-губернатора и требовать независимости. Шотландские стрелки, охранявшие дворец, палили в воздух, отгоняли их.
— Патрик, — сказала однажды жена сэра Кемпбелла, английского наместника в Буганде, — эти черные собаки не дают нам спать. Надо бросить им кость, и тогда они успокоятся.
Губернатор позвонил в Лондон и получил карт-бланш на свободу действий. Из толпы борцов за независимость выдернули парня, окончившего юридический колледж в Эдинбурге, и провозгласили его президентом страны. Ребята из тусовки получили должности в структурах нового режима и разошлись. Сэр Патрик и его супруга снова могли спать спокойно. Мукека, так звали новоиспеченного президента, в первом же выступлении по телевидению столицы Буганды Сампалы заявил, что его родина будет самым демократическим государством Африки. Услышав это, сэр Патрик расхохотался. Провозглашать демократическую форму правления в стране, населенной сотнями враждующих разноязычных племен, чье развитие едва достигло стадии первобытного коммунизма, было чистым безумием.
— Зря ты смеешься, — заметила супруга сэра Патрика. — Демократия, по меткому определению учредителя известной премии Альфреда Нобеля, есть диктатура подонков. Это как раз то самое, чего заслуживают эти сукины дети.
Маленький, ушастенький, большеротый, с плохо развитой нижней челюстью Мукека походил то ли на хорька, то ли на мартышку. Он не исчезал с телеэкранов, молол разный вздор и сулил золотые горы каждому бугандийцу. Очень любил слово «адекватный», которое употреблял кстати и некстати. Его никто не принимал всерьез. Никому не пришло бы в голову выполнять какие бы то ни было его указания. Страной практически управляла кучка олигархов и прохиндеев из окружения Мукеки. При нем в Буганде буйно расцвела коррупция. Все разваливалось и сыпалось, и тогда англичане решили заменить диктатуру группы подонков диктатурой одного подонка. Их выбор пал на Бургабу, сержанта полка шотландских стрелков, звероподобного малого, который смахивал на гиббона, еще не решившего, спускаться ему с дерева или немного подождать. В одно прекрасное утро Бургаба был произведен в фельдмаршалы и назначен на пост главнокомандующего армией Буганды, состоявшей из двух батальонов мотопехоты и трех танков. Шотландские стрелки любили Бургабу: он хорошо играл в регби. Правда, для возбуждения в их черном друге спортивного азарта его надо было как следует шарахнуть палкой по башке, напоминавшей своей конфигурацией огромную кормовую тыкву.
— Тебе нужна моя поддержка? — спросил сэр Патрик Бургабу, отправляя его на дело.
— Не нужна, справлюсь один, — отрезал фельдмаршал.
В этот день Мукека съел на спор с президентом соседней Тарзании тридцать пирожных, которые запивал колой, и ему стало плохо. Его тошнило и пучило, но надо было ехать на телестудию, чтобы еще раз покалякать с нацией о ее благе. Глядя на жалкое чучело, кривлявшееся на телеэкране, жена сэра Патрика, женщина высокообразованная, не могла удержаться от того, чтобы не процитировать Вольтера:
— Если бы люди только знали, какие ничтожества ими управляют!
Тут за спиной Мукеки появился Бургаба. По экрану поползли полосатые волны, потом из их пучины возник старый негр, выстукивавший на тамтаме боевой танец племени нвамба.
— Свершилось, — сказал сэр Патрик. — И это правильно, ибо демократия есть не что иное, как одурачивание народа при помощи народа.
Немного тоталитаризма Буганде то же самое, что инъекция антибиотика человеку, чей организм поражен гангреной.
Увидев за своей спиной звероподобного фельдмаршала, Мукека сразу все понял и попросил:
— Не убивай меня. Дай мне возможность уехать в Тарзанию. Я клянусь, что никогда не вернусь в Буганду.
— Нет! — сказал Бургаба. — Ты умрешь сейчас. Пробил час крокодила.
Крокодил был тотемом его племени. Бургаба перерезал президентскую глотку, нацедил полный пивной фужер хлеставшей из сонной артерии крови и стал пить ее, смакуя, мелкими глотками. Затем вспорол Мукеке брюхо, достал печень и откусил здоровенный кусок, который тут же выплюнул.
— Shit! [13] Цирроз! Он же
