В личном плане — все правильно. У меня долгая и счастливая семейная жизнь. У нас дочь и сын, внук, три внучки, три правнука и правнучка. Я не стал богатым, как сказала гадалка, но и нужды никогда не знал.
О Грише. Его искренне жаль. Он был умным, но слабым. Виной тому — алкоголь. Цыганка это как-то сразу поняла. И работать за рубежом ему уже было нельзя. Что касается предательства, то, уверен, сознательно он на это никогда бы не пошел. А гадать, «что было бы, если бы», не могу, не имею права. После увольнения Григорий несколько лет успешно работал в Совете ветеранов своего района. Жену он потерял вскоре после возвращения из Парижа. Сам он умер в конце 1980-х годов.
Можно ли верить цыганкам? — спрашиваю я себя. Однозначно ответить боюсь. Но прислушиваться к их предсказаниям в отдельных случаях, думаю, надо.
* * *
Нерешенная алжирская проблема привела Францию к глубокому политическому кризису. Разрешить его путем своевременного компромисса парламент не смог, поскольку необходимое для этого парламентское большинство должно было включать депутатов-коммунистов, от чего даже самые либеральные в колониальном вопросе буржуазные группировки упорно отказывались.
В 1958 году в Алжире было образовано Временное правительство Алжирской республики (ВПАР), которое заявило о своей готовности урегулировать отношения с Францией путем переговоров. Но парламент Франции, как механизм принятия политических решений, был парализован.
Видя полное бездействие власти, командование французских вооруженных сил в Алжире решило эту проблему по-своему: 13 мая 1958 года оно организовало в столице Алжира «мятежную антифранцузскую манифестацию» и, «стремясь избежать кровопролития», взяло на себя всю полноту гражданской и военной власти. После этого в жесткой форме потребовало от парламента создания правительства «национального спасения», способного сохранить Алжир французским. Сторонники Де Голля в метрополии, располагавшие широкими агентурными сетями в политических партиях, в государственном аппарате и в созданных, еще в период его пребывания в Лондоне, службах разведки, контрразведки и полиции, развернули широкую кампанию за призыв к Де Голлю возглавить «Правительство национального спасения».
Парламенту ничего не оставалось делать, как просить генерала Де Голля, человека крайне популярного в стране, возглавить новое правительство.
Агентурно-оперативная обстановка в стране в связи с этими событиями еще больше осложнилась.
Глава четвертая
РУССКИЙ ПАРИЖ
Первый контакт с соотечественником произошел в такси. Как только мы с женой и дочкой подошли к стоянке, расположенной напротив нашего дома, водитель первой машины открыл заднюю дверь и сказал по-русски: «Садитесь, пожалуйста. Куда прикажете?»
В пути разговорились. Бывший офицер. В России осталась семья, о которой многие годы ничего не знает. Живет небогато, но не жалуется: Париж кормит. В других городах русским живется хуже. Рассчитался строго по счётчику. От «чаевых» отказался: «Офицерская честь не позволяет брать с соотечественников».
Он помнил о своей принадлежности к армии великой страны, и при случае демонстрировал свое офицерское достоинство. Но жизнь давала все меньше и меньше шансов для этого, и невольно, под влиянием среды и обстоятельств, менялся характер человека и язык его становился «извозчичьим»: «Куда прикажете?»
Князь П.А. Вяземский в тридцатых годах XIX века писал А.С. Пушкину из Парижа: «Худая тут жизнь, браток, черного хлеба не допросишься».
Мы приехали в Париж на 120 лет позже князя, а черного — ржаного — хлеба там, как и прежде, не было. Да и в 1997 году, когда мы с женой приехали туда с частной поездкой, его тоже не нашли: упорно не хотят французы потворствовать вкусам русских, а может, не знают, что только в ржаной муке содержится уникальный комплекс витаминов и микроэлементов.
Пишу о французах, а сам думаю: теперь и в Москве ржаного хлеба не найдешь. То, что мы принимаем за черный, то есть ржаной, — подделка. Его выпекают не из ржаной муки, а из смеси пшеничной и обдирной. Для придания характерных для «черняшки» темного цвета и кисловатого вкуса в тесто добавляют солод.
Тогда, в 1954 году, когда невтерпеж захотелось черного хлеба, отправились мы к бывшему второй гильдии российскому купцу Суханову (Суханычу). У него и черный хлеб, и селедка, засоленная по-русски, и гречневая крупа, и прочие яства были в изобилии и отличного качества. Во французских магазинах селедка есть, да не соленая, а скорее квашеная. Гречневую крупу они знают, называют ее «каша» (с ударением на последнем слоге), но употребляют крайне редко. Вот и везли в Париж советские дипломаты и прочие граждане себе и друзьям в подарок черный хлеб, селедку, гречневую крупу, да еще икру, которая во Франции продавалась, по была нашему брату не по карману.
А какие вкусные были у Суханыча пирожки с капустой, рыбой, грибами! Грибов, к слову сказать, в лесах Франции много. Есть и наши любимые — белые, подберезовики и подосиновики, рыжики и сыроежки. Но французы их не едят: боятся отравиться и отдают предпочтение шампиньонам, выращенным в теплицах.
В изобилии были у него и кондитерские изделия, и колбасы, и малосольная семга, и осетрина холодного и горячего копчения. На высшем уровне было и обслуживание. Приказчики работали быстро и аккуратно. Приятно было посмотреть, с каким благоговением, другого слова не подберешь, они относились к деликатесам. Берет молодец пласт малосольной семги, торжественно кладет его на разделочную доску, подточит длинный, и без того острый, нож и начинает нарезать её топкими, почти прозрачными ломтиками, перекладывая их тончайшей бумажкой, чтобы не «склеилась» рыбка, пока домой довезешь. Видно, что сам процесс резки доставляет ему удовольствие. Потом завернет покупку, похвалит товар и подаст со словами: «Кушайте на здоровье». Своим усердием он показывает и любовь к делу, и уважение к покупателю.
Хозяин, седовласый, упитанный и краснощекий, в костюме-тройке и при галстуке, сидит за кассой. При входе покупателя встает, здоровается. Уходит покупатель — благодарит за покупку и желает здоровья. Во всем предупредительность и достоинство.
Известный в 1920—1930-х годах во Франции журналист-эмигрант Андрей Седых писал, что лавка Суханова пользовалась большой популярностью. Она была, по его словам, «парижским вариантом Елисеева для обедневших русских эмигрантов». В паше время только в канун больших праздников в ней бывало, как когда-то, тесно и шумно. Мало уж оставалось настоящих ценителей русской гастрономии. Коща в лавку заходили французы, хозяин был особенно любезен и по-французски с великолепным нижегородским акцентом расхваливал свой товар.
Как-то, когда я уже был хорошо знаком с Сухановым, заехал к нему по пути. Сделал заказ и, отметив в разговоре, что голоден, взял с подноса пирожок с капустой. И сразу же на стойке появились две рюмки водки и пирожок для хозяина. С удовольствием выпили и закусили. И тут Суханов рассказал, что в былые времена частенько забегал к нему Александр Иванович Куприн выпить, «как мы сейчас с вами», рюмку-другую под слоеный пирожок, а то и под огурчик. Тепло говорил купец о классике, даже слезу смахнул.
«Другое было время, другие люди. Недолго прожил Александр Иванович на Родине. Да и здесь, на чужбине, не сладко ему было. Старик Ремизов, писатель и художник, жил по соседству, тоже не обходил меня стороной. Мало того, писал обо мне», — с гордостью рассказывал Суханов.
Расплачиваясь, напомнил хозяину о съеденном пирожке и выпитой рюмке. Покачав головой, купец сказал: «Все, что съедено и выпито в заведении, русские купцы ни в Москве, ни в Париже в счет не ставят». Маленький урок правил хорошего тона России дооктябрьского периода.
Не менее известными, чем Суханыч, были среди советских граждан знаменитые портные — братья Хурины.
Родились и выросли они, кажется, в Нарве, потом в Ригу перебрались. Там же получили образование и профессию. С началом Второй мировой войны, боясь прихода немцев, братья, а их было трое, уехали в Лондон и там торговали тканями. После войны один из них остался там, двое перебрались в Париж, купили небольшое ателье по пошиву мужской и женской одежды.
Вначале они обшивали русских эмигрантов. Но постепенно добрая молва о портных дошла до посольства, и его сотрудники стали их основными клиентами. Благодаря этому с окраины они переехали в один из переулков Елисейских Полей, увеличили штат мастеров.
Хурины славились умением шить зимнюю одежду, поскольку знали, что такое русская зима и вкусы соотечественников. И шили её из лёгких английских тканей, которые закупали по оптовым ценам у своего лондонского родственника, и на легком и очень теплом шерстяном ватине, о существовании которого московские портные того времени, мне кажется, даже не подозревали.
