Ознакомительная версия.
Упражняться в набеге на небольшой сравнительно участок, немцы могли лишь с одной определенной целью — а именно: с целью набега. О намерениях немцев было сообщено в оперативную часть, которая в свою очередь уведомила об этом соответствующее строевое начальство. Когда немцы, через некоторое время, действительно предприняли набег, с нашей стороны были приняты все меры к должной встрече их, и нападение было блестяще отражено.
Повторяю, я не могу утверждать, что эта история вполне правдива, но она и подобные ей рассказывались, как пример блестящей работы нашей авиации[32].
С психологической точки зрения, выход ночью на нейтральную зону, в особенности для одиночного человека, — дело безусловно жуткое. Лично я считаю себя не вправе особенно распространяться об этом, так как я бывал на нейтральной зоне при упомянутых обстоятельствах всего лишь несколько раз. В один из таких случаев я пережил страх, какой мне не хотелось бы испытать в жизни еще раз. Так как дело идет о моем личном переживании, я не премину рассказать этот случай тем более, что описывая его я никого не задеваю.
Я пробрался на нейтральную зону и подполз к полуразрушенной постройке; была темная, ненастная ночь и было возможно, что постройка приютила кого-нибудь из противников.
Послушав несколько времени и не слыша ничего подозрительного, я вошел в постройку, пол нижнего этажа был завален обычным в таких случаях мусором и кирпичами. По стоявшей тут же лестнице я взобрался на верхний этаж и, двигаясь на цыпочках, начал обследовать его. От времени до времени окрестность освещалась германскими осветительными снарядами, промежутки между которыми казались особенно темными. В один из таких темных моментов, моя левая нога вдруг потеряла опору под собой. В такие моменты мозги работают особенно быстро, хотя и не ясно — первая мысль, бросившаяся мне в голову, была — что либо какой-нибудь незамеченный мною немец схватил меня за ногу, либо что она подбита попавшим в нее осколком снаряда. Но так как ни того, ни другого не случилось, я несколько пришел в себя и, обследовав пол, нашел, что я просто провалился ногой в отверстие в нем, и следовательно отделался лишь испугом и глубокой царапиной на ноге. Но сознаюсь откровенно, что момент был весьма и весьма неприятный.
Это лишь один из тех незначительных, ежедневных инцидентов, с которыми должен считаться каждый выходящий на нейтральную зону, но, тем не менее, они очень неприятны, принимая во внимание напряженное состояние нервов, в котором неизбежно находится каждый разведчик.
Выползание на нейтральную зону днем при наличии удобного укрытия — дело совсем иного рода: здесь все зависит от вашей ловкости и умения пробираться вполне скрытно, лично я во всяком случае предпочитаю выползать в дневное время, полагаясь на свои собственные силы, чем лазить по разлагающимся человеческим трупам ночью, с ясным сознанием, что здесь все зависит лишь от случайности.
Когда высылается разведывательный поиск, донесение о результатах его должно делаться в установленной и вполне определенной форме, с упоминанием состава партии. По этому поводу я прошу читателей обратить внимание на приложение в конце книги, касающееся поисков.
Я хотел бы еще обратить внимание на правильную передачу устных донесений ординарцами. Человек взволнованный проявляет склонность к излишней многоречивости, а потому важно обучать ординарцев передавать донесения ясно и как можно короче.
В течение войны подымался вопрос о точном разграничении обязанностей снайпера и разведчика. В некоторых кругах высказывали мнение, что функции снайпера и разведчика совершенно различны между собой. Такие люди говорили, что дело снайпера заключается, главным образом, в истреблении противника, дело разведчика — в раздобывании сведений о нем.
Наша школа не соглашалась с таким взглядом, ибо на практике должны представляться случаи, когда и разведчик будет принужден драться, либо для того, чтобы доставить начальству собранные сведения, либо — чтобы раздобыть их. И странно было бы, если бы солдат, просыпаясь утром, задавал себе вопрос: «Кто я такой сегодня — снайпер или разведчик?»
Я считал нужным упомянуть о таких взглядах, потому что, они широко и упорно защищались.
Современный разведчик должен быть человеком с всесторонними сведениями, он должен знать больше, чем я мог бы перечислить здесь, и по этой причине характер работы разведчика меняется в зависимости от тех условий, при которых ему приходится действовать.
Я думаю, что современная наука была привлечена слишком поздно к делу правильного снабжения разведчика. Разведчик в течение нескольких, немногих часов, может быть вынужден действовать и как снайпер, и как наблюдатель, и как разведчик прошлых времен, когда является необходимость пробраться в непосредственную близость к противнику. Он должен быть человеком развитым к находчивым, способным быстро и правильно разобраться в обстановке, решительным, понимающим ценность укрытия и фона и, ко всему этому, обладающим инстинктом ориентировки.
Поэтому обучение разведчиков на войне было делом не легким, а в случае, когда солдат не обладал известным природным дарованием — почти безнадежным. Представьте себе, в каком выгодном положении находится командир баталиона, имеющий среди своих людей, хотя бы несколько, вполне надежных разведчиков, к донесениям которых он может относиться с абсолютным доверием — и действовать на основании донесения, не опасаясь ошибок или даже только неточностей. Такие люди насчитывались сотнями среди шотландских ловатских разведчиков; правда, жизнь последних протекает в обстановке, где безошибочная точность наблюдений, сознательная ловкость и неуловимость движений играют первостепенную роль.
Человек, проведший двадцать лет своей жизни в горах, сосчитавший разветвления на рогах тысячи оленей, распознающий след любого зверя, никогда не расстающийся со своим телескопом, будучи перемещен на театр военных действий, переносит свою обычную деятельность лишь на новое поприще.
Идеальный разведчик, или вернее, идеальная команда разведчиков в части, заслуживает полного уважения. Их высокое значение должно быть правильно оценено, и искусство их должно вознаграждаться почетом. Баталионные разведчики должны рекрутироваться из отборных людей баталиона и самый факт назначения в разведчики должен отмечаться особым вознаграждением и повышением оклада жалованья.
Покуда будут вестись войны, будет необходимо раскрывать тайные замыслы противника: это так важно, что те люди, которые окажутся в состоянии своевременно разузнавать и сообщать о готовящихся событиях, будут достойны почета и уважения со стороны своих товарищей.
В заключение я скажу несколько слов о предмете, также заслуживающем внимания — это опрос пленных.
С каждым может случиться несчастие быть захваченным в плен неприятелем, либо вследствие ранения, либо по другой причине, но важно, чтобы пленный не выдавал никаких тайн о своей армии. По этой причине я всегда восставал против каких-либо наружных отличительных знаков для разведчиков, зная, что разведчики подвергаются более строгому и основательному опросу, чем рядовой солдат.
Рядовой солдат попадая в плен, если он не узнал случайно о предстоящих операциях, не может показать много, по той простой причине, что он сам немного знает. Совсем другое дело, когда в плен попадается разведчик. Он знаком со всеми постами своего участка, он знает кое-что в области всех отраслей разведки и как она ведется; привычный к детальному наблюдению и умозаключениям, он будет в состоянии сообщить противнику массу ценных сведений, при условии, если последний сумеет заставить его говорить.
Попавший в плен должен отвечать лишь на два вопроса: свою фамилию и название части — но, к сожалению, существует целый ряд хитроумных выдумок, чтобы добиться от пленного более подробных сведений.
Положим, британский офицер захвачен в плен германцами. Он ранен и его препровождают в ближайший штаб дивизии.
Его опрашивают, но он отказывается давать показания. Через некоторое время к нему приходит германский офицер и говорит ему что-нибудь в таком духе:
«Господин капитан, к великому нашему сожалению, сейчас не имеется ни одного свободного места в палате для офицеров в лазарете. Мы надеемся, что вы ничего не будете иметь против, если мы поместим вас в комнате вместе с английским унтер-офицером».
Офицер, конечно, соглашается, и его уводят в комнату, где на другой койке лежит английский унтер-офицер, весь в перевязках и стонущий от ран. Они остаются вместе два-три дня и, в конце концов, между ними завязывается разговор. Но, унтер-офицер — лишь ловушка, он вовсе не ранен, и задача его состоит в том, чтобы выпытать сведения, которые, как полагают германцы, должен иметь офицер.
Ознакомительная версия.
