Но самое веселое еще ждало меня впереди. Можете представить себе, какие чувства охватили меня, когда вместо гостиницы меня привезли в тюрьму военной комендатуры. Один из моих провожатых сочувственно похлопал меня по плечу и сказал: — Извини, старина, но это твоя гостиница на сегодня.
В совершенно подавленном состоянии меня привели к начальнику охраны, в котором я, к своему удивлению, узнал одного из моих знакомых. Но и начальник охраны был удивлен не меньше меня, потому что, как он рассказал мне, он как раз получил особые инструкции, касающиеся размещения в тюрьме опасного «дезертира».
Начальник охраны был приятным парнем, и мы до поздней ночи пили бесчисленные чашки кофе, чтобы оттянуть момент моего запирания в камере. Когда этот момент наступил, я получил по распоряжению моего знакомого одеяло и матрац, хотя это было запрещено. — Тебе везет, — шутил он, — что у тебя есть «блат», иначе бы ты ночевал на голых досках, как всякий нормальный «преступник».
Было весело до того момента, когда ключ в замке камеры повернулся, и шаги моего знакомого в коридоре стихли. Я остался один с моими мыслями и с глазком в двери камеры. Мне было действительно плохо. Тщетно я пытался уснуть. Только к шести часам утра мне удалось погрузиться в какое‑то подобие полусна.
Меня разбудил шум, когда ключ снова повернулся в двери, и она открылась. В коридоре я увидел моего знакомого, начальника охраны, и двух новых конвоиров, которые должны были сопровождать меня в СССР.
На вокзале один из двоих обратился ко мне по имени и попросил, чтобы я не доставлял хлопот ни им, ни себе. Когда мы позже вместе сидели в купе, выяснилось, что они оба были вполне хорошими парнями. Один из них сказал, что все, что произошло со мной, действительно плохо пахнет. У обоих было несколько бутылок водки, курица и консервы, и мы продолжали нашу поездку действительно весело. Если бы кто‑то тогда увидел нас троих, то никогда не предположил бы, что видит «преступника» с конвоем.
Особенно сильным впечатлением в ходе поездки из Магдебурга в Брест, о котором я помню еще сегодня, было пересечение государственной границы между Польшей и СССР. Когда я вспоминаю сегодня об этом, я, как в кино, вижу поезд, который хмурым утром медленно переезжает по пограничному мосту через реку Буг и двигается дальше со скоростью улитки по трехкилометровому коридору мимо пограничных укреплений, рвов, контрольно — следовой полосы и рядов колючей проволоки. «Ну, наконец‑то, мы дома», думал я и пытался узнать здание главного вокзала Бреста под моросящим дождем.
После пограничного контроля я получил от сопровождающих все мои личные документы, они еще раз похлопали меня по плечу и быстро исчезли в здании вокзала, на котором я стоял как потерянный на пустом перроне. Мне удалось достать авиабилет в Москву, и около 19.00 я уже был в столице. В предписании о моем переводе было сказано, что я должен прибыть в отдел кадров Военного института иностранных языков, который я закончил в 1988 году, где должно было проводиться дальнейшее расследование и приниматься последнее решение по моему делу.
Тогда у меня не было квартиры в Москве и с большим трудом мне удалось найти возможность переночевать у одного из моих знакомых из курсантских времен. Без сомнения я могу сегодня сказать, что это было действительно наихудшей ситуацией в моей жизни: без денег, без работы и в полной неизвестности.
Первый разговор после моего рапорта в отделе кадров института состоялся у меня с заместителем начальника. Единственное, что я еще сегодня могу сказать об этой беседе, это только то, что мне действительно повезло в том, что мне не придется больше пережить такой разговор. Но хотя весь разговор был в довольно жестком тоне, я должен отдать должное, что генерал — лейтенант смотрел на всю эту историю трезвым взглядом и не пытался поставить на мне клеймо изменника родины. В остальном мне сообщили, что, если никаких других компрометирующих меня фактов не было, я должен был рассчитывать на увольнение из советских вооруженных сил в соответствии со статьей о дискредитации авторитета офицера Советской Армии без какой‑либо финансовой компенсации.
Следующий разговор, которая происходила еще в тот же день, состоялся со вторым заместителем по политической части института. Перед его кабинетом я еще раз проверил мою форму и вошел, стараясь придать лицу возможно более придурковатое выражение. Первый вопрос, который прозвучал в мой адрес, был: «Ты еще коммунист?» На мой отрицательный ответ последовала реакция удивления: «В ГРУ и не коммунист? Тогда комсомолец!» Когда бесформенная фигура за огромным деревянным столом узнала, что я уже вышел из Коммунистического союза молодежи, дошло до маленького землетрясения: «Что же ты тогда делаешь в наших Вооруженных силах? Там нет места для таких как ты!»
В течение следующих дней у меня были похожие беседы с начальником особого отдела института и с другими величинами этого учебного заведения. Решение было однозначным: «Вон!»
Заявление на мое увольнение было затем без большого шума передано в Главное управление кадров Министерства обороны. Через два месяца я получил свои документы об увольнении, в них стояло, что я уволен в соответствии с приказом министра обороны Язова за дискредитацию авторитета офицера Советской Армии. Когда я получал документы на увольнение, мои руки дрожали, настолько я был счастлив. Я не мог поверить, что теперь действительно все миновало, и что я на самом деле покончил с этой системой.
Полное подтверждение моего исключения из системы ГРУ я получил также в виде полного разрыва моих отношений с бывшими сокурсниками, 80 % из них были в то время либо в КГБ, либо в ГРУ. Люди, которых я считал раньше хорошими знакомыми, не желали кивнуть мне головой, если мы случайно встречались на улице. Как‑то я попытался поговорить по телефону с одним знакомым из ГРУ. Но его жены сообщила мне безучастным голосом, что мне не стоит тратить свое время, потому что ее муж все равно не хотел бы иметь со мной ничего общего.
Только один из моих бывших хороших знакомых не так быстро прервал отношения со мной и рассказал мне о резонансе, вызванным моим увольнением внутри системы. Единственное, что интересовало людей, были мои дальнейшие планы. По словам этих людей, наихудшим для меня был бы выезд из страны. Мне оставалось только рассмеяться, так как я знал, что как минимум пять лет буду относиться к категории «секретоносителей», а это исключало даже теоретическую возможность уехать. Но судьба распорядилась совсем иначе и уже в 1990 году я смог покинуть страну.
Виктор Жердев должен был со среды 19 августа 1992 года предстать перед Первой коллегией по уголовным делам Высшего суда Берлина по обвинению в шпионаже. Задержанного с ним подполковника Кондратюка, так как он сидел за рулем, посчитали малозначительным лицом и не арестовали. Федеральная прокуратура в своем обвинительном акте обвинила Виктора Жердева в шпионской деятельности против Федеративной Республики Германии с 1980 года. После объединения Германии подполковник Кондратюк попытался завербовать в качестве агента оберкомиссара полиции из Саксонии — Ангальт, с которым еще во времена ГДР поддерживались служебные контакты. 42–летний оберкомиссар, будучи на должности начальника полиции охраны порядка в округе Вернигероде, для виду согласился на предложение, но сразу же проинформировал Федеральное ведомство по охране конституции. По совету БФФ для симуляции шпионской деятельности офицер полиции передал письмо министерства внутренних дел земли Саксония — Ангальт о временном оснащении полиции оружием и боеприпасами и об указаниях на случай происшествий с иностранными беженцами. Ему пообещали жалование агента до пятнадцати тысяч западногерманских марок в год, за циркулярное письмо он получил пятьсот марок. 18 ноября 1991 года офицер полиции должен был быть завербован как агент и представлен Виктору Жердеву, как начальнику подполковника Кондратюка. После относительно короткого процесса Виктор Жердев был приговорен Первой коллегией по уголовным делам Высшего суда Берлина к трем годам тюремного заключения. Федеральная прокуратура потребовала наказания в виде трех лет и шести месяцев лишения свободы. В целом только немногие ежедневные газеты в новых федеральных землях писали об этом процессе, и уже в конце сентября Виктор Жердев по требованию Федеральной прокуратуры был освобожден и выслан в Россию.
ГРУ как служба военной разведки осуществляет свою разведывательную деятельность на трех уровнях или в пределах трех направлений: на стратегическом, оперативном и тактическом уровнях.
«Основное различие в методах работы стратегических и оперативных разведывательных частей и подразделений ГРУ состоит в том, что оперативная разведка в мирное время не размещает офицеров в странах, против которых ведется разведывательная деятельность. Все операции, связанные с выбором, проверкой, вербовкой и обучением агентов, и все связанные с этим практические действия, осуществляются непосредственно на территории восточного блока. Можно было бы подумать, что у оперативной разведки нет той дальности действия и потенциала, которые есть у стратегической разведки, офицеры которой действуют в первую очередь за границей, но это не так. Хоть у оперативной разведки действительно нет возможности завербовать иностранца у него на родине, но она находит другие средства и пути, чтобы осуществить необходимые контакты. Ее офицеры используют все возможные трюки, чтобы окрутить иностранных гостей Советского Союза и союзных с ним стран.
