Валя отвернулась. Хотелось разрыдаться. Она обозлилась на себя за то, что так легко вышла из равновесия и той роли, которую здесь обязана играть даже во сне. Сник и Никулин.
— Да‑а… Они чувствуют здесь себя, как дома… — протянул он.
Начало темнеть. Валя, восстановив в памяти адреса явочных квартир, предложила разойтись. Но Никулин вдруг сказал:
— Пойдем ко мне. Обрадуем супругу. А утром разведаем аэропорт. Это рядом. Удобно.
Подумав, Валя согласилась. Вместе с Никулиным они смогут завтра обшарить все углы и закоулки. Пошли по Красноармейской, свернули на Супоневскую дорогу и оказались на окраине города. Здесь на равнинном поле беспорядочно стояли бревенчатые бараки. Никулин подошел к одному, влез на завалинку и тихонько постучал в окно. На крыльцо выбежала женщина, на две головы выше его. Никулин утонул в объятиях.
Хозяйка проворно накрыла на стол: поставила миску помидоров, чугунок картошки. Гости с жадностью набросились на еду. Валя попросила хозяйку:
— Выйдите, пожалуйста, посмотрите, не следит ли кто за домом.
— Да кому здесь следить, — отмахнулась женщина. — Ешьте да ложитесь отдыхать. С дороги устали небось.
Поели. Валя уже собиралась прилечь… В дверь громко застучали:
— Откройте, полиция!
— Боже мой! — запричитала хозяйка. — Пропали мы теперь, Ванечка!
— Нам надо уходить, — Валя рванула растерявшегося Никулина за рукав.
— Убьют ее, если я сбегу…
В дверь барабанили. Валя вбежала в спальню, выдавила стекло цветочным горшком. Пролезть было невозможно, тогда она вышибла раму и выпрыгнула в темноту. Полицейские услыхали, как вылетела рама и струсили. Их было двое. Прячась за крыльцом, они открыли стрельбу из винтовок.
Пригнувшись, Валя бежала, не зная куда, наугад, лишь бы дальше уйти. Мокрая, липкая земля цеплялась за ноги. По щеке, вспоротой стеклом, стекала кровь.
Вскоре Валя поняла, что ее не преследуют. Остановилась, отдышалась. Рядом оказался овраг. Спустилась с крутого обрыва, обнаружила сарай, зашла в него. Дожидаясь, пока уймется кровь на щеке, обдумывала, на какую явочную квартиру пойти. Легче всего было пробраться к Богатыревой, она живет недалеко отсюда — за больницей, на Советской улице.
С полчаса Валя пробиралась оврагами Нижнего Судка. Наткнулась на ручей. Вымыла холодной водой щеку. Ополоснула боты, причесалась. Отсюда поднялась на Ленинскую улицу. Здесь она ориентировалась хорошо, хотя ночь была темная. Свернула на Советскую и уже подходила к больнице, когда два солдата преградили ей дорогу.
— Папир! — потребовал один из них.
Валя протянула Ольгин паспорт. Немец, поиграв карманным фонариком, указал ей на небо и объяснил, что уже комендантский час, нужен пропуск, иначе они отведут фрейлейн в комендатуру.
Выслушав солдата, Валя поближе наклонилась к нему, чтобы он уловил запах духов, и, смеясь, начала о чем-то говорить, смешивая русские слова с немецкими.
О, она с удовольствием прошлась бы с такими бравыми ребятами. Но за ней должен заехать Бунте. Правда, он не так молод, как они, но зато щедр.
— Заходите лучше в другой раз. Вот мой дом — шестой отсюда.
Солдаты, уважительно козырнув, пошли прочь, четко отбивая шаг. Начальника СД Хайнца Бунте они знали хорошо и встречаться с ним лично не хотели.
Валя, мысленно благодаря «своего покровителя», имя которого узнала из донесений подпольщиков, пошла к желтому стандартному дому. Добравшись до места, опустилась на крыльцо, вытянула ноги, но не успела порадоваться, как со двора донесся сердитый медвежий рев. От ужаса замерла. Даже в лесу ей ни разу не довелось встретиться с медведем. А может, почудилось… Но рев повторился. Валя забарабанила в дверь. Вышла крупнолицая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Валя назвала пароль, хотя нужды в этом не было: коммунистку Александру Ивановну Богатыреву она хорошо знала до войны.
— Случилось что? — тревожно спросила хозяйка.
— Да, — выдавила Валя, — моего товарища схватили.
— Где? — лицо женщины исказилось от страха.
Валя рассказала о случившемся. На минуту в комнате установилась тишина, и опять раздался медвежий рев.
— Откуда медведь? — опять удивилась Валя.
— Его воспитанник, — Александра Ивановна кивнула на вышедшего из другой комнаты мужчину с красивым холеным лицом. — Мой муж, Павел Жбаков, знакомьтесь и не бойтесь. Он тоже работает с нами.
Жбаков протянул Вале руку.
— Я был цирковым борцом. Медведь — мой партнер.
— Помню ваши выступления, — оживилась Валя. — Я так любила их смотреть…
Накормив Валю, Александра Ивановна уложила ее в кровать.
— Давно я не спала в настоящей постели, — по-детски радовалась Валя.
Александра Ивановна села у изголовья, и они долго шептались. Валя узнала, как трудно приходится подпольщикам. Устроилась Александра Ивановна в госпитале, место удобное, но кругом враги. В доме напротив — сын профессора Владимир Жуковский. Он начальник тайной полиции. Ее ближайшие соседи — бургомистр Брянска-первого Альфонс Соотс и переводчик Иуда Эшнер. Для вида приходится дружить с ними, муж даже частенько выпивает с Жуковским и Эшнером.
Александра Ивановна Богатырева, руководитель подпольной группы. Через эту отважную женщину вооружалось Брянское подполье.
В окно постучали. Валя машинально вскочила с постели, но Александра Ивановна успокоила ее:
— Дочка моя, Лиля.
Дверь тихонько скрипнула. Валя увидела угловатую девочку лет четырнадцати, с большими, не по-детски серьезными глазами.
— Моя помощница, — сказала Александра Ивановна и тут же отправила Лилю спать. Оставшись вдвоем, они проговорили до полуночи. Александра Ивановна знала буквально все: какие силы у оккупантов, где расположены их главные склады, сколько войск проходит ежесуточно через узел в сторону Москвы, какой характер у начальника службы безопасности СД Бунте…
— Откуда вы все это узнали?
— Немцы считают войну выигранной. Ждут падения Москвы. Они веселы и беспечны. Развязали языки, откровенничают. Ну и… я не сижу сложа руки. Муж и Лиля тоже научились смотреть по сторонам.
— А вы сможете узнать, что затевают фашисты против партизан? — поинтересовалась Валя.
— Постараюсь, — ответила Александра Ивановна. — Давайте, Валюша, спать. День был длинным.
Стрелочник Александр Андреевич Черненко, проводив поезд, уныло побрел к своей будке — на пост №29. Здесь, в воротах города, сплелись в пучок железнодорожные пути. День и ночь громыхали поезда, везя для фронта под Москву танки, пушки, горючее, коней, солдат, — везли смерть. Громкий и однообразный стук колес болью отдавался в сердце.
Неохотно Черненко поднимал желтый флажок, каждый раз кляня свое бессилие. Иногда им овладевало безумное желание броситься под колеса… Никто в поселке Брянск-второй не знал, почему, будучи начальником станции, командуя эвакуацией узла, Черненко посадил в вагон беременную жену, а сам остался ходить в помощниках у немца стрелочника. На пост №29 Черненко устроился с трудом: немцы боялись брать на железную дорогу советских людей. Работа оказалась пыткой: он провожал уходившие на восток, к Москве, вражеские поезда.
В первых числах ноября, возвращаясь с работы, Черненко встретил на улице машиниста Николая Загинайло. Поздоровавшись, Загинайло начал откровенно:
— Надо уходить в лес. К черту! Надоело.
Черненко внимательно посмотрел ему в глаза:
— Горком не похвалит за бегство.
— Да где он, твой горком? Ни слуху о нем, ни духу, — с горечью бросил Загинайло.
Александр Андреевич Черненко, руководитель подпольной партийной группы железнодорожников.
— Как сказать… — Черненко оглянулся по сторонам: улица была пустынной. — Листовки видел? Это горком. Подорванные эшелоны… Позавчера двух гестаповцев на Ковшовке кокнули… Я думаю, что и это горком. Так-то вот… — Они помолчали. — Тебе, как бывшему парторгу депо, надо бы подумать о другом… об организации…
— Зачем она, организация? — Загинайло шагнул от Черненко. — Взносы собирать, что ли?
— И взносы, — настаивал Черненко. — Платить будем убитыми фашистами, сожженными, подорванными эшелонами. И если хочешь знать, это приказ Кравцова.
Загинайло выпучил глаза.
— Ко мне заходила Сафронова Валя. Контролером в сберкассе работала. Кравцов требует — не дремать.
Договорились браться за дело сообща.
На железнодорожном узле осталось много своих, среди них и коммунисты. Нужно было безошибочно определить, чем дышит теперь каждый из них. Черненко, лежа у себя в постели, «по косточкам» разбирал всех знакомых, но в конце концов пришел к выводу, что надо посмотреть людям в глаза и тогда они станут понятнее.
После работы Черненко свернул на Карьерную улицу и остановился у дома №22. Здесь, почти у самого леса, жили машинисты братья Николай и Жорж Костюковы. Поколебавшись, Черненко толкнул дверь.
