— К черту скептиков! — горячился обычно спокойный Гастилович. — Они нам и в Карпатах доказывали: «Невозможно, нельзя!..» Все возможно, если с умом воевать.
Я поддерживал боевое настроение комкора.
Гастилович дал указание организовать тщательную разведку местности и системы обороны врага. Он часами сидел с комдивами, выслушивал все «за» и «против», выезжал с ними на местность, уточняя детали предстоящей операции.
Не остался в стороне и политотдел корпуса. Рокутова послали в саперные подразделения. Именно от саперов во многом зависели темпы наступления. Отсутствие гатей, мостов, переправ — вот что тормозило наше продвижение вперед. Дивизии выделили подразделения для заготовки леса, различных стройматериалов. С заготовителями поехал Никитин. Сейчас для нас каждое бревно ценилось как снаряд. Вороновичу поручили работу с местным населением. Все остальные офицеры покора находились в передовых полках.
Результаты кропотливой подготовительной работы не заставили себя ждать. Первые два дня наступления принесли успех. Мы освободили несколько чехословацких сел.
...Сейчас я ехал в деревню Затин, которую только вчера во второй половине дня занял батальон Ходырева.
Начальник штаба 2-й гвардейской воздушнодесантной дивизии Александр Иванович Шестаков, когда я прибыл к нему на КП, особенно расхваливал мне комбата Ходырева:
— Ив Карпатах всегда на сопках оказывался первым, и здесь тоже первым выходит. Хороший командир, словно для боя рожден.
У Затина на обочине дороги — указатель. На нем полощутся на ветру прибитые гвоздями два флажка: красный — наш и красно-сине-белый — символ нарождающейся Чехословацкой Народной Республики.
Долго я стоял по щиколотку в воде и смотрел на эти флажки. Они были прибиты совсем рядом, и когда налетал порыв ветра, флажки касались друг друга.
— Товарищ полковник! — позвал Григорий, который стоял по другую сторону указателя. — Посмотрите-ка!
Я подошел. На мокрой дощечке — черные буквы латинского шрифта: «До Кошице — 100 км». А сверху размашисто, по-русски: «Только-то?!»
...Ходырева я нашел в избе склонившимся над расстеленной на столе картой. Комбат готовил ночную атаку в направлении Ладмовце. Светлая прядь волос свисала на его потный лоб. Майор доложил мне свое решение — оригинальное и смелое: батальон ночью по полузатопленному лугу и лощине выходит в тыл противнику и наносит внезапный удар. Такое решение можно было принять, лишь досконально, до мельчайших подробностей изучив оборону противника. Решил, так сказать, позондировать почву, выяснить, насколько хорошо знает комбат обстановку. Разумеется, сделал это осторожно, дабы не обидеть Ходырева.
— А лощина глубокая? — спросил я, — Там же воды, наверное, с ручками.
— Подбородок не замочим, — усмехнулся Ходырев. — Сегодня оттуда, из деревни, словак пришел. А он пониже меня будет.
Я посмотрел на карту: аккуратно вычерченные синим карандашом позиции гитлеровцев, их огневые средства, минные поля, защищенные и незащищенные участки. Здесь же стояла нумерация обороняющихся частей. Глубина рвов и каналов, ширина их, места обхода — все было нанесено на карту.
— Откуда такие точные сведения?
— Разведка поработала. А в основном — местное население. Гитлеровцы сгоняли на строительство оборонительных сооружений всех жителей от четырнадцати до шестидесяти лет. Поэтому тут каждый хорошо знает, где и что у немцев.
— А как вас встретило население?
— Лучше не придумаешь, как родных. На окраине деревни нас ожидали старые коммунисты Михаил Чернякович, Радзик Штефан, другие товарищи... Объятия, слезы радости... Сразу же помогли нам разместиться по квартирам, достали продовольствие, лошадей. За ранеными нашими тут ухаживают, как за своими сыновьями. В общем, сами увидите.
Расставаясь с Ходыревым, я спросил:
— Ну как, купил карту Западной Европы?..
Лицо майора расплылось в улыбке. Он понял, о чем я говорю. Ведь когда-то Ходырев пообещал, что, как только ступит за границу, приобретет карту Западной Европы.
Ходырев достал из планшета потертую на сгибах карту.
— Вот она. Только не купил. Где ж ее теперь купишь? Трофейная.
...Ночью батальон Ходырева вместе с другими подразделениями ворвался в Ладмовце и освободил его. Но затем наступление приостановилось. За селом протекала река Бодрог. Отступая, гитлеровцы не только взорвали все мосты через реку, но и разрушили большую часть дорог.
Под утро я приехал в это село. Неясно вырисовывались в предрассветной дымке дома. На окраине глухо ворчал разлившийся Бодрог. У разрушенного моста стучали топоры. Едва удалось на легковушке пробиться к реке. Дороги были забиты подходившими со всех сторон к переправе войсками. У села создавались пробки, а мосты еще не были готовы.
Ко мне подошел командир саперного подразделения, пожилой офицер с небритыми щеками.
— Мало людей, понимающих в саперном деле, — пожаловался он. — Вон народу сколько, — офицер кивнул в сторону скопившихся на берегу бойцов, — а толку? Инструмента нет, специалистов нет...
Мы одновременно заметили, как от крайних домов села отделилась группа человек в пятьдесят. За нею — вторая, третья...
— Кого это еще нелегкая несет? — вздохнул сапер. — Когда ж мы их всех переправлять будем?
Я присмотрелся к идущим. Нет, это была не воинская часть. Шагали нестройно, вразброд. Вскоре они подошли поближе. Почти у каждого в руках лопаты, ломы, топоры.
— Да это же словаки! — Офицер сдвинул на затылок фуражку. — Мать моя, сколько их! А ведь помогать нам идут, товарищ полковник.
Да, это были словаки! Они пришли сами, без подсказки, движимые лишь добрым чувством братства. Через минуту я уже пожимал их крепкие, задубевшие в работе руки.
— Югаш Микулаш.
— Михаил Илошвай.
— Шамарик Густав.
— Панкович Ян...
Я до сих пор помню их рукопожатия, открытые улыбки. Помню, как они говорили, делая упор на слове «товарищ». Слово, которое они впервые могли вымолвить без оглядки.
Два пожилых крестьянина быстро распределили людей по группам. Работа закипела с удвоенной энергией. Начали гатить разбитую дорогу, подносить строительный материал. Посыпались шутки на русском, чешском, словацком языках. Вот двое пожилых мужчин — русский сапер и чех — взмахнули отточенными лезвиями топоров над тяжелыми слегами. Оба, видимо, плотники, оба доки в своем деле. Кто быстрее и лучше обработает слегу? Ни один, ни другой не хотят уступать. Крякают, весело поглядывают друг на друга. На раскрасневшихся лицах выступил пот, в седых усах — усмешка. Другие тоже заметили это соревнование. Не отрываясь от работы, посматривают в их сторону, подбадривают. Ну прямо как на стройке в мирное время.
Однако вскоре гитлеровцы напомнили о том, что идет война. Они открыли по переправе редкий артиллерийский и минометный огонь. Словаки держались стойко. Никто не бросил работы, хотя несколько человек были ранены осколками. Вот ахнул тяжелый снаряд, и седоусого словака смахнуло с моста в воду. Быстрое течение подхватило его, закружило, понесло. И в тот же миг какой-то солдат, на ходу сбрасывая сапоги, подбежал к разбитому пролету и нырнул в ледяную воду. Мелькнули в воздухе ноги. Через минуту солдат уже подплывал к берегу, поддерживая словака. Ему бросили слегу, помогли выйти самому, вытащили пострадавшего. Тут же наш санитар засуетился у спасенного из воды. Я поспешил к бойцу. И передо мной, уже переодетый в сухое, укутанный в большой, с чужого плеча, полушубок, предстал наш сержант-десантник, не кто иной, как... Николай Никитин.
Я обнял его. У Никитина от холода зуб на зуб не попадал, но парень, по своему обыкновению, шутил:
— Мы тут всем разведвзводом саперам помогали, товарищ полковник. Ну, запарился я. В самый раз, думаю, сейчас искупаться...
— Все шутишь?
— Какие тут шутки, товарищ полковник. А обо мне не беспокойтесь. Разве что... прикажите спирту выдать для внутреннего растирания. А то у нас санинструктор такой скряга...
Я попросил ординарца Василия принести из машины флягу со спиртом.
Сержант выпил чарку, вытер рот рукавом полушубка.
— Норма. Гарантия против насморка.
Через минуту Никитина обступили местные жители, и полетел он в воздух, подброшенный доброй сотней дюжих рук.
Василий довольно крякнул:
— Они его разогреют... Ох и качают парня!
Я усмехнулся, подумав, что мой ординарец прав: разогреют теплом своих сердец.
Тем временем противник усилил обстрел. То там, то тут расцветали черные султаны взрывов. Но работа не прекращалась ни на минуту. На первый мост уже накладывались последние свежеотесанные доски настила, когда ординарец тронул меня за локоть.
— Товарищ полковник, начальство приехало.
У обочины дороги на подсохшем пригорке стояла легковая машина начальника политуправления фронта генерал-лейтенанта М. М. Пронина. Сам генерал уже шел ко мне, по щиколотку утопая в грязи. Я поспешил навстречу.
