Но ведь тогда команды «фас» еще не было…
Как бы то ни было, но после все-таки полученной отмашки «сверху» первые репрессии не заставили себя долго ждать: 30 января в международном аэропорту Шереметьево-2 был арестован вернувшийся из Германии Андрей Колигов. Не имея законной возможности упрятать авторитета в сизо, оперативники, памятуя, что в средствах они не ограничены, грамотно подбросили ему наркотики. Уже на следующий день сыщики бросились по всем явочным квартирам, где мог находиться Нелюбин. На Шаболовке и на Петровке понимали: если лишить курганцев мозга, каковым и являлся бывший учитель, ОПГ будет разгромлена в несколько дней. Однако по всем адресам оперов ждало разочарование: видимо, разыскиваемого кто-то предупредил об опасности.
Как бы то ни было, но Олег понял: это конец. Курганская группировка сделала свое дело, до конца отыграв роль, отводившуюся ей в крапленой колоде бандитской Москвы, и теперь от вышедших из-под контроля отморозков следовало избавиться как можно быстрей. Да и оставлять ненужных свидетелей игр спецслужб с криминалитетом было как-то не с руки…
Ответный шаг выглядел на первый взгляд странным и алогичным: Нелюбин принял решение ликвидировать большую часть собственных «быков». Впрочем, это решение казалось странным лишь на первый взгляд: смерть подавляющего большинства исполнителей можно было списать на межклановые разборки, на месть коптевских, например. Или на ореховско-солнцевскую братву, которая по итогам собственных расследований приговорила беспредельщиков к смерти. И все были довольны: и конкурирующие бандиты, и законники, давно приговорившие верхушку курганцев к смерти, и, естественно, РУОП, которое могло бы отрапортовать о разгроме самой опасной столичной банды.
«Мы останемся только восьмером, — заявил Нелюбин наиболее доверенным после очередного футбольного матча. — Никаких свидетелей, никаких ненужных показаний. Свалим за границу и растворимся по одному…»
И уже с весны 1997 года курганская ОПГ занялась самоликвидацией — криминальное сообщество деятельно пожирало самое себя. Времени оставалось в обрез, и потому методы ликвидации не отличались разнообразием: прогулки в лес «пострелять по мишеням», «выезд» к несговорчивому бизнесмену, «рыбалка на Истринском водохранилище»…
Дорожные строители, реконструирующие Рижское шоссе, наверняка не раз и не два будут натыкаться на человеческие останки с аккуратными пулевыми отверстиями в черепе.
Тех, кого не успели ликвидировать старшие, брали едва ли не каждый день в кафе, в собственных автомобилях на многолюдных московских улицах, в квартирах и офисах. Многие «быки» даже не оказывали сопротивления — арест стал для них единственным шансом выжить.
К лету 1997 года от курганской оргпреступной структуры осталось одно название: практически все оставшиеся в живых «пехотинцы», числом более пятидесяти, были «закрыты» или в «Матросскую тишину», или в изолятор временного содержания на Петровке, 38, «Петры». Старшие поспешили скрыться за рубеж. Следом за ними полетели руоповские ориентировки: информация о лидерах курганцев попала в компьютерные сети Интерпола.
Вместе с оставшимися на свободе Владимиром Сильвестровым и Максимом Тернопольским Нелюбин благополучно скрылся в Голландии, намереваясь осесть на окраине Амстердама, в тихой стране каналов, тюльпанов и легализованных наркотиков. У них было все: чистые документы на другие фамилии, огромные деньги, возможность беспрепятственно пересечь нидерландскую границу.
Однако на свою беду беглецы случайно встретили Виктора Баулиса, латышского авторитета по кличке Энимал, в свое время дружившего с братьями Наумовыми.
Уже потом, через несколько месяцев, ожидая смерти на «шконках» «Матроски», Олег не раз задавал себе вопрос: какого черта они вообще решили связаться с этим Баулисом? Ведь его ликвидация ровным счетом ничего не решала!
Быть может, к убийству недруга подталкивала инерция безнаказанности?
Но ведь лимит беспредела, выданный курганским, закончился — это Нелюбин понимал много лучше других.
Энимал стал ненужным свидетелем пребывания тройки курганцев в нидерландской столице?
Но ведь Амстердам был не единственным городом, где беглецы могли укрыться!
А может быть, желание отомстить союзнику смертельного недруга оказалось сильнее естественного чувства самосохранения?
Решение уничтожить Энимала стало роковой ошибкой Нелюбина — спустя несколько часов после покушения подозрительных русских, почему-то решивших покинуть свой гостиничный номер, задержала местная полиция.
Конечно же, законопослушным голландским полицейским далеко до профессионалов из московского РУОПа, которые при случае могут и «мокрый» ствол подбросить, и наркотики в карман сунуть или как минимум хорошенько «попрессовать».
Следствие продолжалось более четырех месяцев, но доказать причастность Нелюбина, Тернопольского и Сильвестрова к убийству Баулиса не удалось. Тем временем РУОП через интерполовские каналы все настойчивее и настойчивее требовало выдачи курганцев, и голландцам ничего не осталось, как удовлетворить эту просьбу.
Курганских бандитов этапировали из Нидерландов по отдельности. Олег не знал, как переправят в Россию подельников. Сидя на заднем сиденье полицейского «Форда», он уныло смотрел в затылок плечистого охранника впереди себя. Двое других полицейских, одетых в гражданское, теснили пленника справа и слева. В аэропорту его усадили в салон «Боинга» и, чтобы не волновать пассажиров, прикрыли скованные наручниками кисти плащом. И уже через три часа арестант оказался в Москве.
Родина встретила Нелюбина на редкость неласково: шестеро мордоворотов из отряда милиции специального назначения, распугивая даже ко всему привыкшую московскую публику видом касок, бронежилетов и короткоствольных автоматов, висевших на шеях, взяли пленника в кольцо прямо у трапа и, усадив в микроавтобус, отправили на Петровку. Спереди и сзади катила охрана — руоповцы опасались, что кортеж может быть обстрелян.
Контраст голландского и российского следствия впечатлял: сперва арестанта как следует «попрессовали», видимо, для профилактики, затем пообещали, что это цветочки, а ягодки, мол, впереди… И только после этого предъявили обвинение по статье 209 (бандитизм), предусматривающей срок от восьми до пятнадцати лет.
«Все ваши бандиты арестованы, — цедил следователь прокуратуры, — большинство из них дали показания… Ну, будешь говорить?»
И вновь Нелюбин ошибся. То ли он до последнего надеялся на заступничество тех, кто незримо стоял за курганскими, то ли решил пойти ва-банк, но тогда, в следовательском кабинете на Петровке, он дал волю эмоциям.
«Всех не закроете, — произнес он, утирая кровь с разбитого лица, — стволы на вас тоже найдутся… И на тебя, мусорская харя, тоже…»
Менты и прокуратура восприняли эту в сердцах высказанную угрозу более чем серьезно — через несколько дней в «Комсомольской правде» появилась статья «Петровка, 38 уходит в подполье». «Самая отмороженная бандитская группировка объявляет муровцам войну на уничтожение» — гласил подзаголовок.
Суть газетного опуса сводилась к следующему: курганцы, донельзя обозленные успешными действиями МВД, вызвали в столицу оставшихся на свободе архангельских братков, и вскоре Москву непременно захлестнет волна кровавого беспредела. Назывались даже потенциальные жертвы: особо ретивые оперативники и следователи МУРа и РУОПа, работники прокуратуры…
Знал бы журналист, писавший эту статью, что Нелюбин рассчитывал вовсе не на архангелогородцев!
Первые суды над лидерами курганской ОПГ внушили Нелюбину некоторый оптимизм: он ожидал куда худшего исхода. Задержанный в Шереметьеве-2 Андрей Колигов получил шесть лет общего режима по «наркоманской» статье; учитывая послужной список Колигова, приговор выглядел слишком мягко. Правда, суд над Колиговым состоялся не в здании суда, как это принято, а в следственном изоляторе — видимо, в прокуратуре всерьез поверили в возможность «архангельского десанта».
В ожидании окончания следствия Олега определили в «Матроску», но не в обычный корпус, а в сизо № 4, бывшую кагэбэшную «девятку». Ту самую, из которой в июле 1995 года бежал Александр Солоник. К Нелюбину вернулись привычные хладнокровие и расчетливость: минимальный срок, данный подельнику, можно было бы расценить как плату за молчание. Ведь Андрей не назвал никаких громких фамилий.
Может быть, высокие покровители не оставят и его? Круговая порука, особенно если она повязана кровью, обязывает ко многому…
Впрочем, дальнейшие события разрушили эти надежды как карточный домик: спустя неделю после суда над Колиговым при весьма загадочных обстоятельствах погиб адвокат одного из курганских «звеньевых» Дмитрия М., участника знаменитого расстрела Наума Коптевского на Петровке.
