стуле. Через пять минут Фромм вернулся и сказал, чтобы Ольбрихт и Гёпнер побыстрее заканчивали, «чтобы не делать это слишком тяжелым для других». Когда они закончили, он встал и сказал: «Именем фюрера созванный мною по упрощенной процедуре военный трибунал вынес следующий вердикт: полковник Генерального штаба Мерц фон Квирнхайм, генерал инфантерии Ольбрихт, человек, чье имя я больше не решаюсь произносить [Штауффенберг], и лейтенант Вернер фон Хефтен приговариваются к смерти».
Потом он приказал лейтенанту вывести приговоренных во двор и расстрелять. Двор осветили фары бронированной машины. Команда из подразделения дивизии «Великая Германия» произвела выстрелы.
Теперь из тех заговорщиков, которые собрались в ту ночь в кабинете Гёпнера, остались только Бек и Гёпнер. Фромм попросил Гёпнера проследовать за ним в другую комнату, где они могли поговорить наедине. Беку он сказал: «И что теперь?» Бек попросил другой пистолет, который ему дали. Когда Гёпнер вышел из комнаты, он услышал выстрел.
Фромм предложил Гёпнеру, «ради нашей дружбы», привилегию совершить самоубийство. Однако Гёпнер отказался со словами: «Я не виновен по сути дела и не свинья, чтобы самому себя казнить». Поэтому, «как старый друг», Фромм отправил его в армейскую следственную тюрьму. Спустя три недели нацистская Народная судебная палата признала Гёпнера виновным «по сути дела». Я уверен, когда его пытали, перед тем как повесить, он пожалел, что не воспользовался предложением Фромма.
Между 22 и 23 часами были арестованы заговорщики, собравшиеся в кабинете Штауффенберга. Йорка фон Вартенбурга, Фрица фон дер Шуленбурга, Шверин-Шваненфельда, брата Штауффенберга Бертольда, подполковника Бернардиса и доктора Герштенмайера вывели во двор, где они ждали расстрела, когда прибыло гестапо с приказом, что в дальнейшем групповые казни отменяются. Гиммлер хотел получить узников живыми, чтобы иметь возможность узнать от них имена других заговорщиков и все подробности заговора. Настоящую облаву на заговорщиков он поручил Скорцени, самому безжалостному из эсэсовских головорезов, прославившемуся освобождением Муссолини.
В ту ночь начался террор и охота на людей, которые к утру распространились на всю Германию.
В марте 1945 года незадолго до окончания войны в Европе, когда отступающие немецкие армии оказались в самом сердце Германии, Гитлер приказал царю нацистской экономики Альберту Шпееру уничтожать мосты, железные дороги, заводы и коммунальные сооружения и выжигать немецкую землю. Шпеер, пришедший в ужас от такого чудовищного приказа, умолял своего фюрера подумать, что это будет означать для будущих поколений немцев. По свидетельству Шпеера, представленному Нюрнбергскому трибуналу, Гитлер повернулся к нему и сказал:
«Если нам суждено проиграть войну, нация погибнет. Это неизбежно. Нет никакой нужды думать о том, что понадобится людям, даже если иметь в виду самое примитивное существование. Напротив, мудрее будет уничтожить все самим. Эта нация доказала, что она слабее, и теперь будущее принадлежит исключительно более сильным восточным нациям. Кроме того, после битвы в живых остались самые худшие. Лучшие пали в бою».
В одном Гитлер был прав, но не в том, в чем он думал. Гестаповский террор, в особенности тот, что последовал за 20 июля, собрал в Германии богатую жатву среди тех немцев, которые были так необходимы для работы по возрождению страны. В этом смысле Гитлер действительно хорошо поработал, чтобы его пророчество сбылось и нация погибла. Раз уж фюрер не мог вести Германию вперед, он позаботился, чтобы у нее вообще не осталось лидеров.
Когда после окончания войны начал собирать сведения о германском подполье, которому содействовал начиная с 1943 года, я имел в виду одну весьма ограниченную цель: рассказать о тех людях в Германии, которым хватило смелости организовать заговор против Гитлера, и о том, как они это делали. Но по мере того, как работа продвигалась вперед, стало очевидно, что история этого заговора проливает свет на один из самых фундаментальных вопросов нашего поколения.
Она дает понять, какой была реакция различных социальных слоев немецкого общества на то, что диктатор решил уничтожить демократию. В глубинах немецкого общества, по меньшей мере, не нашлось защитных сил против атаки тоталитаризма. Стоило разрушить некоторые жизненно важные элементы, и битва была проиграна. Это должно заставить нас задуматься, насколько наши институты соответствуют задаче сбережения демократии, и насколько их сохранение зависит от преданности людей этим институтам и их готовности своевременно предпринимать действия для их защиты
В немецких документах, которые теперь стали нам доступны — особенно это касается многотомных протоколов Нюрнбергского трибунала, — анатомия диктатуры предстает во всей своей неприглядной наготе. Они дают нам беспрецедентную возможность изучить механику тоталитаризма и вынести из нее уроки, необходимые для нашей собственной защиты. И даже это краткое исследование германского подполья способно дать нам некоторые ключи.
Фатальная слабость Веймарской республики стала причиной той легкости, с которой абсолютную власть удалось отобрать у народа и передать в руки одного человека. Когда конституционные гарантии настолько хрупки, что их можно разрушить одним ударом, люди могут оказаться лишены даже самой возможности вести эффективную борьбу за сохранение демократии. До сих пор во многих европейских странах идет ожесточенная борьба за внесение в новые конституции сдержек и противовесов, позволяющих ограничить политическую власть. Временами эти сдержки и противовесы могут вызывать недовольство и выглядеть так, словно делают демократию менее эффективной, чем диктатура. Но на самом деле они бесценны.
История Германии доказывает справедливость этого утверждения. При Гитлере политические партии исчезли. Организованное рабочее движение, которое поначалу польстилось на демагогические обещания, позднее было железной рукой приведено в полное подчинение. Интеллектуалы, бизнесмены и техническая интеллигенция в смятении и страхе отошли в сторону и замкнулись в своей профессиональной деятельности. Армия вытянулась по струнке. Церковь сохранилась, но в области политики не имела существенного влияния. Результатом для Германии была катастрофа, а возникшие после нее проблемы политического и экономического восстановления стали настоящим испытанием человеческих способностей и изобретательности.
Семьдесят миллионов немцев отделяют Россию от того, что мы называем западным миром. Если эти немцы станут инструментом борьбы Запада против Востока или наоборот, это не создаст основы для мира в Европе и в мире. Если они останутся бездействующим непокорным элементом, устойчивое экономическое возрождение в Европе будет невозможно.
Со времен Бисмарка немцы слишком часто становились своенравной и опасной стихией. Победы добавляли им высокомерия, а поражения делали их опасность менее заметной. Сегодня тотальное поражение, за которым последовала военная оккупация и сужение германского жизненного пространства, обострили германский вопрос. Мы, победители, согнали немцев на территорию, которая ни сегодня, ни в ближайшем будущем не будет иметь ресурсов, чтобы прокормить их и обеспечить полезной работой. Отчаяние, голод и отсутствие работы грозит рождением новых опасных
