деревянного каркаса от жаровни. XIX в.
Буддизм всегда считался таящим угрозу для государства, если только не был частью механизма осуществления власти последнего. Попытки сёгуната Токугава заранее загнать дзэн в узкие рамки и ограничить его возможности имели место еще в XVII столетии, когда возрождение дзэн только начиналось. Но потом был найден определенный «компромисс» – и явная внешняя угроза для дзэн сменилась в XVIII веке привязыванием его к статичным формам.
Согласно дзэнской литературе по практикованию, характерными симптомами привязывания к формам являются очарованность вторичными феноменами и неспособность пробиться к подлинному творческому началу. Это рассматривается как привычка сознания, обычно функционирующая как на индивидуальном, так и на коллективном уровне человеческой истории, которую необходимо заново преодолевать каждому поколению. Когда после многократных попыток лишить адептов, поколение за поколением, вдохновения и загнать их в круг предписанных и ограниченных догм и систем, дзэн-буддизм стал запутанным, сложным и неестественным, он вновь оказался формализованным. Официальный дзэн являл собой жалкую пародию на изначальное гибкое дзэнское учение, инициировавшее возрождение дзэн-буддизма в XVII столетии.
В середине XIX века, с падением третьего сёгуната, восстановлением императорской власти и окончанием полной самоизоляции Японии, продолжавшейся все позднее средневековье, дзэн-буддизм подвергся новому давлению. В самой Японии на буддизм, как на иноземную религию, нападали официальные синтоистские круги, под руководством императора. Антииностранную и антибуддийскую политику идеологически оформляли представители крайнего ксенофобского академического движения «Кокугаку», «Патриотическое учение», возникшего еще в предыдущем столетии и пользовавшегося теперь большой популярностью. Многие буддийские храмы были конфискованы и превращены в синтоистские святилища.
Из-за границы буддизму угрожали агрессивные христианские миссионеры, пытавшиеся связать западные технические знания, к которым открыто стремилась Япония, с христианством в западном понимании. Поскольку метод христианских миссионеров отчасти строился на критике и разоблачении местной религии, которую призвано было заместить христианство, многие из первых западных исследователей буддизма тоже начинали с этого, что в большой степени влияло на их концепции.
Утагава Куниёси. Сугэноя Саннодхё Масатоси падает, пытаясь перерубить мечом кисти кусудама, опутавшие его. XIX в.
Японские буддисты по-разному отвечали на вызов европейцев. Одни еще глубже погружались в сокровенную суть буддийских сутр, чтобы защитить свою веру от западной клеветы. Другие становились йогинами, поборниками дисциплины или мастерами боевых искусств. Третьи, однако, пытались подражать методам западных ученых и с их помощью старались анализировать свои классические сочинения и свою историю, становясь, таким образом, профессиональными интеллектуалами и представителями академической науки в западном понимании.
Все эти тенденции прослеживаются в Японии и поныне, однако йогическое, дисциплинарное и боевое направления дзэн и буддизма в целом вызывают больший интерес, нежели традиционное или академическое. После падения третьего сёгуната и окончания эпохи государственного покровительства буддизму адепты учения стали уделять больше внимания завоеванию поддержки и понимания со стороны населения. Одним из выдающихся зачинателей этого движения был весьма необычный дзэнский монах по имени Нантэмбо (1839–1925), выросший еще в феодальную эпоху и в последующем привлекший множество сторонников из числа аристократии и военной элиты.
Нантэмбо сотрясал мир Риндзай-дзэн своими яростными нападками на сложившуюся практику наследования священных постов, выступая за создание новой, общей и единой для всех системы «квалификации» для наставников Риндзай-дзэн. Однако, не сумев убедить власти в необходимости введения подобной системы, Нантэмбо в конце концов забросил надежду изменить монастырскую структуру дзэн-буддизма. Считая сложившуюся систему монастырского дзэн-буддизма глубоко порочной и в политическом, и в нравственном плане, Нантэмбо отдавал все свои силы развитию мирского дзэн-буддизма. Он разработал особую технику, позволявшую довольно быстро достигать сосредоточения и прорыва, чем вызвал волну энтузиазма у людей. Его интенсивные курсы медитации обрели огромную популярность среди элиты общества, представители которой традиционно покровительствовали Риндзай-дзэн либо занимались изящными искусствами, издревле ассоциировавшимися с этой школой.
Самурай на коленях перед государственным чиновником, или дайме. Фото. 1877
Хотя всего лишь несколько учеников Нантэмбо полностью постигли учение наставника, у него были тысячи последователей-мирян, а влияние его неуклонно росло благодаря обширной переписке, которую он вел, личному общению и коллективным беседам, на которых люди все вместе занимались интенсивной медитацией, тем самым углубляя тот первоначальный опыт, который они получали во время кратких встреч с наставником. Сам Нантэмбо говорил, что под его руководством не менее шестисот человек обрели опыт пробуждения начальной ступени дзэн, среди которых были весьма известные в политических и военных кругах лица.
Поскольку методика Нантэмбо, использовавшаяся в «молниеносных программах», распространялась, таким образом, вне целостного контекста учения, адепты дзэн последующих поколений часто не обращали внимания на опасности, таящиеся в подобном методе. Воинственная мощь стиля обучения Нантэмбо и других дзэнских монахов старой формации, воспитанных еще во времена феодальной Японии, находила понимание не только у представителей военных и полицейских кругов, занимавшихся в школах жестких боевых искусств, но и у гражданских лиц, использовавших методы дзигоку («ад») для обучения учеников и служащих корпораций.
Методика Нантэмбо получила дальнейшее развитие благодаря одному из его бывших учеников, мирянину, которого сам Нантэмбо признал прошедшим все уровни обучения, но который со временем покинул наставника, заявив, что у того «нет глаз». Хотя обычно слова эти обозначают слепоту либо невежество, они могут иметь и другое значение. Так, порой выражение это подразумевает невежество наивное, в смысле отсутствия понимания. Может оно относиться и к невежеству культивируемому, такому, которое рождается из привязанности к тотемам.
Термин этот является также классическим названием одной из «дзэнских болезней», вызванной чрезмерными занятиями медитацией с целью «остановки сознания». На самом высоком уровне, однако, слова эти могут означать, что дзэнский наставник «ушел в нирвану». В последней связи интересно отметить, что Нантэмбо был одним из тех редких поздних дзэнских наставников, кто устроил собственные похороны еще до своей смерти – в древности на подобных церемониях некоторыми воинами и священнослужителями приносились человеческие жертвы.
Утагава Куниёси. Онодэра Дзюнай Хидэтомо, присев с мечом в руке, пристально вглядывается вдаль. XIX в.
Мы можем только гадать, что именно подразумевал продвинувшийся ученик, оставивший своего наставника и отправившийся к другому учителю, говоря, что у Нантэмбо «нет глаз». Однако, как бы мы ни интерпретировали его слова, ясно, что он принес в новую школу как минимум некоторые из техник Нантэмбо, которые распространились в ней еще шире, особенно среди адептов-мирян.
Некоторые наставники также использовали нечто подобное в своих попытках популяризировать дзэн на Западе, полагая, что быстрота и драматичность первоначального эффекта смогут заинтересовать и вдохновить европейцев, не готовых к более глубокому и возвышенному восприятию. Некоторые элементы такой техники нашли свое место и в современной западной
