37
Вот что, между прочим, пишет про Беннигсена из Тильзита кн. А. Б. Куракин императрице Марии Феодоровне 22 мая 1807 г.: «Государь, кажется, переменил мнение, которое он имел о великих способностях Беннигсена; по крайней мере, он его не принимает к себе и оставляет при вверенном ему командовании, без сомнения, только вследствие трудности его заместить с выгодою. Он его считает весьма коварным и сознался, что ему очень неприятно с ним видеться вследствие воспоминаний о прошлом. Государь сказал еще, что подчиненные все единодушно его не уважают, солдаты не могут иметь к нему много привязанности и доверия, потому что он не в состоянии говорить с ними на их языке; что у него в войске очень плохая дисциплина и что он ослабляет ее из личных видов, думая тем заслужить больше любви. Величайший же упрек, какой можно ему сделать, это тот, что он не подумал о хорошем снабжении подвижных магазинов, которые должны составлять всегда первую заботу командующего. После битвы под Прейсиш-Эйлау наша армия пришла в расстройство от недостатка съестных припасов, и это, вероятно, сильно стеснит ее в будущих действиях». («Русск. Арх.», 1868 г., стр. 49). Ред.
Интриги, как мы видели, начались гораздо ранее. Вместе с донесением Кутузова в Петербург по поводу оставления Москвы, полк. Мишо везет письмо Беннигсена к Аракчееву, где Беннигсен пишет, что он был противником оставления Москвы, что Кутузов сознал уже свою ошибку (что он последовал совету Барклая) и что он надеется, что «положение скоро поправится», так как Кутузов теперь с ним «советуется… насчет дальнейших действий». Обо всем написанном Беннигсен просит довести до сведения императора. Назойливость Беннигсена, его совет и указания, по-видимому, раздражали Кутузова, который неоднократно конфузил своего начальника штаба, ставя его в смешное положение и заставляя его отказываться от осуществления собственных проектов по их практической негодности. Столкновения Кутузова с Беннигсеном будут рассказаны в соответствующем месте. Они показывают довольно наглядно, как затруднительно подчас бывало положение главнокомандующих в трудное время борьбы с Наполеоном. Здесь приходилось считаться с веяниями и приказаниями из Петербурга, с заносчивыми мнениями ближайших советников, из которых каждый думал, что он один правильно оценивает положение вещей и дает мудрые советы и, наконец, учитывает действительное реальное соотношение сил. За «доносы» в Петербург, как выразился современник, Кутузов, в конце концов, отомстил Беннигсену с «изысканной жестокостью». По роковой случайности фельдъегерь, везший в Петербург представления Кутузова о награждении Беннигсена за Тарутинское дело, вез и частное письмо Беннигсена с обвинениями Кутузова. Тайный военный Совет отстоял Кутузова, и письмо Беннигсена было переслано фельдмаршалу. В цитированной выше статье Воейкова, месть Кутузова изображается в таком виде. «Кутузов призвал к себе Беннигсена, велел (кап. Скобелеву) громко читать свое представление, в котором, поздравляя государя с славной победой, он писал, что поручил войска сей экспедиции маститому вождю, увенчанному лаврами, известному опытностью и распорядительностью, и что он выполнил его предначертание с мужеством и искусством, его отличающим. Чтение кончилось, Кутузов вручил Беннигсену шпагу и сотню тысяч рублей. Потом приказал читать громко вторую бумагу, им от императора полученную. Беннигсен стоял, как будто гром разразил его, бледнел и краснел». Ред.
Многие из современников отдают должное Беннигсену. Напр., кн. С. Г. Волконский, участник битв при Эйлау, отмечает «ученость и практичество» Беннигсена… Образчиком совершенно отрицательного отношения к Беннигсену может служить автор вышецитированной статьи в «Русском Архиве» (вероятно, A. Ф. Воейков). Он, между прочим, указывает, что время управления Бенингсеном второй армией после заключения Парижского мира известно «ослаблением дисциплины и злоупотреблениями по комиссариатской части и провиантской части». Ср. с письмом А. Б. Куракина. Ред.
См. выше ст. В. А. Бутенко.
См. II. т. ст. В. И. Пичеты.
См. статью «Подготовка России к войне».
Сначала, впрочем, он думал переправиться в Ковно, а здесь устроить только демонстрацию; но когда обнаружилось, что русские не собираются защищать переправу, Наполеон решил перевести по Неману все войско.
Рассказ о переодевании его и Бертье в шинели польских улан принадлежит, по-видимому, к области сказок.
См. полк. Н. П. Поликарпов. Очерк Отеч. войны. «Нов. Жизнь», 1911. X.
Остальные части великой армии перешли границу позднее. Вице-король переправился через Неман у Прен 18-го, Жером занял Гродно 18-го, Шварценберг — через Буг 26 июня.
Своим окружающим он выставлял и другие причины. Он знал, что армия расстраивается, что чуть не две трети ее были в отсталых. Но ему нужен был мир, чтобы она не расстроилась окончательно, и он был убежден, что найдет его в Москве. «Моя армия, — говорил он, — составлена так, что при всей ее дезорганизации одно движение поддерживает ее. Во главе ее можно идти вперед, но не останавливаться и не отступать. Эта армия нападения, а не защиты». (Сегюр, там же). Но не это была главная причина, а та, которая указана выше.
См. картинное изображение его у Марбо (Mem., III, гл. VI) и детальное описание у Поликарпова, цит. ст.
См. записку А. Д. Балашова (Зап. Имп. Акад. Наук, т. 43, стр. 14 и след.).
В 1811 г., по случаю войны с Англией, аршин русского сукна стоил 21 р., фунт сахару 2 р. 50 к. См. «Воспоминания Броневского», «Русск. Стар.», 1908, 4–6, стр. 555.
«Русск. Старина», 1870 г., I, стр. 454.
Об этом см. ниже в статьях о дворянстве и купечестве.
См. выше ст. «Вторжение».
Обстоятельства смерти Кульнева передаются различно. Большинство военных историков, в том числе ген. Богданович, вслед за Сегюром, утверждают, что Кульнев был ранен ядром в обе ноги, между тем как Марбо, очевидец, в двух шагах от которого находился Кульнев, утверждает, что он был убит ударом сабли в горло, нанесенным ему конным стрелком. (См. его Мемуары, т. III, гл. IX). Под Боярщиной мы потеряли 14 орудий и около 2.000 человек.
Настоящий очерк составлен на основании вполне достоверных данных, — на изучении документов-первоисточников, собранных по инициативе и на средства Императорского Русского Военно-исторического Общества, документов в большинстве впервые использованных, а потому, нося характер достоверности, исследование это должно внести нечто новое в историю 1812 года.
Очерк этот составляет лишь извлечение из готовящегося к 1912 году издания этого Общества под заглавием «Бородинская операция в документах — первоисточниках», заключающего в себе период действий нашей армии с 8 по 27 августа на главном театре войны, на участке Смоленск — Бородино.
Проф. Б. М. Колюбакин имеет в виду арьергардные бои у Пневой слободы (артиллерийский) на правом берегу и упорный бой днем и вечером на обоих берегах, у Соловьевой переправы. Неприятель был задержан, мосты истреблены и арьергард переправился. См. Н. П. Поликарпов, «К истории Отеч. войны. Забытые и неописанные сражения 1812 года». Вып. I, стр. 15–17. Ред.
Осьма, как видно из схемы, пересекает Дорогобуж-Вяземское шоссе три раза, у Дорогобужа, у Рыбки и у Семлева. Поэтому она беспрестанно фигурирует в географии операций наших арьергардов. Ред.
Беннигсен в своих воспоминаниях («Р. С.», 1909, сент., стр. 492) так рассказывает это обстоятельство: «Проездом в Петербург из армии через Вышний-Волочок (в Петербург из армии) встретил я Кутузова, Он сообщил мне волю императора, чтобы я принял участие в военных действиях, и сказал, что с этим выслан фельдъегерь с рескриптом. Первым моим движением было продолжать путь в Петербург, где была моя семья. Вместе с тем мне хотелось представиться государю. Но Кутузов выразил желание, чтобы я остался при нем, так как ему предстояло выполнить трудную и сложную задачу. Он должен был стать во главе армии, не скажу упавшей духом (?), но отступавшей и жаждавшей смены главнокомандующего; Кутузов старался уговорить меня и не оставлять его (?), что согласовалось с желанием государя. Из честолюбия и самолюбия, присущих военным, мне было неприятно служить под начальством другого, после того, как я командовал войсками против Наполеона, который до тех пор еще не был побежден и который, разбив прусскую армию, не имел более достойного противника и шел во главе превосходнейшей армии. Так как мне удалось задержать этого великого человека, несмотря на его количественное и качественное превосходство, и ему не удалось в течение 7 месяцев перейти нашу границу (о чем Наполеон и не думал, Б. К.), то я полагал, что мне можно извинить. — Это чувство, вызванное самолюбием, но которое я все-таки заставил замолчать. Кутузов сослался на наше старое знакомство и на узы дружбы, которые связывали нас целых 40 лет (?); он еще раз напомнил мне желание государя».
