131
Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 3. кн. 2, с. 278.
Специальная нарукавная нашивка, учрежденная гитлеровским руководством в честь побед в Крыму.
Wedenier К. Heeresgruppe "Süden". Der Krieg in der sud-ostliehen Front. 1941–1945, S. 139.
СВЭ, т. 2,cc. 579–560.
Герои Советского Союза, т. 1, с. 84.
СВЭ, т. 2, с. 580; т. 5, сс. 54–55.
Литературное наследство — т. 78, кн. 2, лл. 592–593; Герои Советского Союза, т. 1, с. 859.
Бродский Е. А. Во имя победы над фашизмом. М.: Изд. "Наука", 1970, сс. 229, 234, 235, 247–249.
История Второй Мировой войны 1939–1945, т. 5, с. 125.
Герои Советского Союза, т. 2, с. 729.
Журнал "Новое время", № 7, 1965, с. 28.
Мерецков К. А. На службе народу. Страницы воспоминаний. М.: Изд. "Политическая литература", 1968, с. 320.
ВЧ — высокочастотная связь, которая позволяла вести переговоры и при этом сохранять тайну от посторонних.
Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М.: Воениздат, 1984, с. 125. Этот диалог, запомнившийся известному нашему полководцу, многозначителен. Через него Сталин представляется "мудрым учителем" и даже как "отец родной". Вождь "всех народов" был прекрасным актером.
Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: 1984, с. 485.
ЦАМО РФ, ф. 224, оп. 760, д. 50, лл. 66–74.
СВЭ, т.4, сс. 147–149.
Крымфронт — Аджимушкай. (Сборник статей). Керчь: Изд. Музея истории обороны Аджимушкайских каменоломен, 2003, сс. 124–127.
Тайдукевич В. Ф. Боспорское царство. М. -Л.: Изд. АН СССР, 1949, с. 225.
Гелес И. Красные кроты. Сборник "Революция в Крыму", № 3, Крымиздат, 1924; Атлас М. Интервенция и разгром Керченских каменоломен. "Революция в Крыму", № 10, 1932.
При встрече К. Симонов мне рассказал, что этот очерк газета "Красная Звезда" печатать отказалась. Причина отказа, очевидно, заключалась в необычности ведения боевых действий. Только позже этот материал вышел в отдельном военном сборнике, который я читал еще в детстве.
См. также Князев Г. Н., Проценко И. С. Доблесть бессмертна. М.: Изд. "Политическая литература", 1986, сс. 5, 6.
Интересно, что уже в это время поэт и драматург Сельвинский И. Л. не был фанатиком, этаким "кристально чистым" коммунистом, для которого вождь Сталин был предметом поклонения. Больше того, в это время он на фронте был инакомыслящим, как бы сейчас сказали, диссидентом. Крымский поэт Борис Серман в 1942 г. тоже воевал на Крымском фронте, где он числился в редакции газеты 15-й бригады ПВО. На фронте он был знаком с Сельвинским И. Л. и был с ним дружен. Их сближала поэзия, к тому же они были земляки, оба были из Симферополя. (См. Серман Б. День встает для добра. Симферополь: Изд. "Таврия", 1987, сс. 127–133). Борис Серман мне и художнику Буту Н. Я. рассказывал: "Как-то мы сидели с Ильей Львовичем в землянке вдвоем, и что-то меня дернуло похвалить Сталина. Он посмотрел на меня этаким учительским взглядом и сказал: "Боря, запомни: Сталин — это восточный деспот". Я опешил и не знал, что сказать. Дело в том, что я с Сельвинским не был так дружен и близок, чтобы говорить и слышать такое. По тем временам я, как коммунист и политработник, должен был сразу докладывать о подобных высказывания "куда надо" или по инстанции своему начальству". Серман Б. Е., конечно, никому не доложил, иначе бы эту историю он никому не рассказывал. После крушения Крымского фронта на Сельвинского все же кто-то написал из коллег донос о "неправильных", а может быть, и о "вражеских" взглядах. Фамилию доносчика знала Берта Яковлевна, но мне она категорически отказалась ее сообщать "для истории". Сельвинский готовился к самому худшему и поэтому "вычистил" свой фронтовой дневник. Многие страницы и часть их была им вырезана ножницами. Берта Яковлевна мне рассказывала: "В связи с этим доносом Илья Львович сильно переживал. Его в Москве долго не принимали, и командировка с фронта сильно затянулась, но его стихи печатали, пьесы тоже шли в театрах. Это нас успокаивало, и мы несколько дней проживали вместе в Подмосковье. Получилось что-то вроде отпуска. Наконец его вызвали и стали обсуждать его работу и творчество. Критиковали, точнее, ругали его страшно. Кое-что, конечно, было правильно, но больше поносили зря и несправедливо. На совещании присутствовал Сталин, но в обсуждение он не вмешивался, а ходил по комнате и, как водится, посасывал свою трубку. Когда обвинения достигли самого предела и Илья Львович ждал, что его снимут с должности и, возможно, сразу же арестуют, вмешался Сталин. Он сказал только одну фразу: "В общем, мы знаем товарища Сельвинского, он неплохой поэт". И тут обстановка сразу же изменилась — обсуждение продолжалось, но уже в дружеском тоне". В бумагах Фадеева А. А., который в то время был секретарем Союза Писателей СССР, сохранилась запись стенограммы заседания военной комиссии, на которой 13 июля 1942 г. заслушивался Сельвинский И. Л. Характерно, что в рабочих записях Фадеева "По страницам фронтовых и армейских газет" есть такай тезис: "Писатели в большинстве выросли на войне как передовые люди-патриоты и как профессионалы своего дела". И далее перечисляются фамилии: В. Лившиц, Шефнер, Чаковский, Трегуб, Корабельников, И. Френкель, И. Сельвинский (литературное наследство, т. 78, кн. 1, сс. 312, 320).
Военно-исторический журнал, № 1, 1965, сс. 101–107.
"Журнал" представлял из себя большую конторскую книгу с подробными списками командиров, где, кроме фамилии, имени и отчества, указывалось образование, партийность и домашние адреса родственников. Основная масса командиров этого "журнала" входила в "резерв" фронта и была отправлена на фронт еще до немецкого наступления. В настоящее время "журнал" хранится в ЦАМО РФ, ф. Главной прокуратуры РККА, оп. 100960, д. 6.
В катакомбах Аджимушкая. Симферополь: Изд. "Таврия", 1982, с. 154.
ЦАМО РФ. ф. Главной прокуратуры, оп. 100960, д. 6.
Бывший партийный архив Крымского обкома КП Украины, ф. 156, св. 227, д. 4704. Роль Николая Ивановича Ваулина, как первого историка и собирателя документов по теме "Аджимушкай", нашей общественностью до сих пор не оценена. Это был скромный, очень добросовестный исследователь, хотя в печати по теме он участия не принимал. Позже он много лет работал в Москве в центральном музее Вооруженных сил, и советы его всегда были доброжелательны и исключительно ценны.
К. Пкитишвили, А. Матиашвили, Э. Купатадзе. Героический подземный гарнизон. 1942-й год: Керчь, Аджимушкай. Тбилиси: Изд. "Сабчата Сакартвело", 1985, сс. 5, 16.
Письма, касающиеся Керчи и обороны керченских каменоломен, позже писатель Смирнов С. С. передал в Керченский музей.
См. "Аджимушкай 1942" (Альбом). М.: Изд. "Изобразительное искусство", 1975. Бут Николай Яковлевич родился в 1928 г. на хуторе Погожа Криница Сумской области. Во время Великой Отечественной войны жил в Таганроге, здесь он и пристрастился к рисованию. Первым его учителем, как он мне рассказывал, был местный самодеятельный художник. Со школьной скамьи Николай Яковлевич увлекался романтикой минувшей войны, страницами истории борьбы за свободу русского и украинского народов. Определенную роль в его творчестве сыграли рассказы его отца, участника Гражданской войны, которого художник изобразил на портрете, названным "Ветеран". В 1945–1949 гг. Бут Н. Я. учился в Ростовском художественном училище, а в 1 949–1957 гг. — в художественных институтах Москвы и Харькова. В эти года Бут учился не только рисовать, но и увлекался драматическим искусством. Став студентом Суриковского института в Москве, он одновременно учился и в театральном. В1956 г., когда шла подготовка к Московскому Всемирному фестивалю молодежи и студентов, Бут Н. Я. участвовал в Конкурсах чтецов и с успехом исполнял отрывки из поэмы Т. Г. Шевченко "Гайдамаки" и из повести Н. В. Гоголя "Тарас Бульба". Пройдя заключительный всесоюзный конкурс в Москве, Бут Н. Я. получил на нем серебряную медаль. После этого он был официально приглашен работать в Киевский академический театр имени И. Франко, но в последний момент отказался от актерской карьеры и остался художником. Я познакомился с Николаем Яковлевичем в Москве, примерно в 1965 г., когда он начал работать в студии военных художников имени Грекова. Жил он тогда в маленькой комнате коммунальной квартиры в районе метро "Сокол" с женой и маленькой дочкой. Позже мы часто встречались в Москве и в Керчи. В каменоломнях Николай Яковлевич облюбовал место около одного завала, которое в местном фольклоре даже получило название "Бутовский вход". Здесь он с подобранными статистами из местных жителей и солдат керченского гарнизона работал помногу часов, здесь же на костре варил нехитрый обед, а ночевал в городской гостинице. Позже местные власти при музее ему построили художественную студию, но я не помню, чтобы он ею пользовался. Студия не могла ему заменить натуру — аджимушкайский камень, который он, признаваясь мне, рисовал с особым удовольствием. Он мне говорил, что в работе художника много есть от ремесленника, т. е. человека, делающего веши, художественные произведения. Это не только полезное, но и приятное для души занятие. Николай Яковлевич был очень щедрым человеком и прекрасным собеседником, он прекрасно читал стихи на украинском языке, от которых Б. Серман приходил в восторг. Устные его рассказы были тоже замечательные, мы рекомендовали их записать, а затем напечатать, но наши советы он так и не выполнил. О своем увлечении театром он никогда нам не говорил, и я об этом с удивлением узнал только недавно, прочитав очерк Лазенковой Л. М. в сборнике "Керчь военная", сс. 472–479.
