Ознакомительная версия.
Обстрел бегущих заградотрядов, чекистов и командования Севастопольской крепости был успешным. К сожалению, мы не смогли ни уничтожить, ни пленить командование Черноморским флотом и Приморской армии: адмирала Октябрьского, его комиссаров Азарова, Кулакова, генералов Петрова, Моргунова… ничего удивительного – они бежали из Севастополя еще за несколько дней до того как наши авангардные части вышли на северную сторону. Я даже не хочу говорить о том, что большего позора для генерала или адмирала не может быть, чем бросить свои войска на произвол судьбы… Я не хочу этих еврейских выродков, бросивших несчастных русских солдат и матросов на явную смерть, объединять в единое понятие: армия… Именно мой приказ по 11-й армии спас почти 150 000 сдавшихся в плен матросов и солдат ЧФ и Приморской армии, а также население города – стариков, женщин и подростков, которых под угрозой расстрела автоматчики заградотрядов выгнали на передовые позиции против закаленных в боях и бесстрашных солдат и офицеров вермахта. Которые, – по моему приказу! – прекратили огонь… с кем воевать? С подростками? С женщинами? В действия вступили артиллерия и люфтваффе, нанося смертельные удары по палачам, бегущим из легендарного Севастополя.
Части Приморской армии тоже оставили город, и в ночь на 1 июля вслед за бегущими заградотрядами вышли на Херсонес. Мы не исключали того, что во исполнение приказов Сталина бороться до последнего человека, они или будут действовать как это было в штольнях северной стороны, когда в критической ситуации эти безумцы подрывали себя, или озлобленно, обреченно воевать в надежде выбраться на кораблях флота из глубоких бухт западнее города.
Заключительные бои на Херсонесе длились еще немногим более суток. Хотя в моей книге указано, что до 4 июля, но это не моя правка. 72-я дивизия захватила батарею «Максим Горький-2»; в плен было взято около 4000 человек. Среди тех, кто оказался блокированным на Херсонесе, были младшие чины комиссаров и чекистов, которые с группами активистов пытались в ночное время пробиться на восток в горы, полагая, что там есть партизаны. Нередко чекисты и комиссары применяли уже знакомую нам тактику: ставили впереди женщин с детьми. В таких случаях мы вынуждены были открывать сплошной фронт с проходом, – в общем, тоже выработали свой подход, а как только женщины с детьми проходили, с двух сторон открывали пулеметный огонь по комиссарам, чекистам да их активистам. Но, скажу честно, были случаи, когда впереди таких отрядов шли женщины с автоматами или карабинами, а увидев наших солдат, как заправские комиссары призывали советских матросов и солдат идти на прорыв. Но тогда командиры наших передовых подразделений были беспощадны.
Часть подразделений Приморской армии пыталась укрыться в больших пещерах Херсонеса, надеясь, что за ними придут советские корабли. Но к вечеру 2 июля они в количестве более 50 000 человек сдались. Потери противника в живой силе превосходили наши в несколько раз! Количество трофеев было столь огромно, что на первых порах даже не подлежало обсчету.
Севастополь, защищенный естественным рельефом местности, был оборудован всеми возможными средствами для обороны. Но Приморская армия, как и силы Черноморского флота, были уничтожены. Весь Крым оказался в наших руках. С оперативной точки зрения 11-я армия как раз вовремя освободилась для использования в большом наступлении на южном участке Восточного фронта.
Вечером 1 июля 1942 года я с моими ближайшими помощниками находился на нашем КП в деревне Юхары-Каралес. Наверняка мы все в этот вечер думали об одном: о пережитых боях, о доме, о родных и близких, о наших товарищах, нашедших свои могилы на крымской земле. По радио, настроенном на Берлин, мы услышали победные фанфары, которыми начиналось специальное сообщение о взятии Севастополя и уничтожении советских частей в этой крепости. Затем была передана телеграмма в мой адрес, – войска 11-й армии отмечались со стороны властей Германии, а мне был присвоен чин генерал-фельдмаршала.
Получение генерал-фельдмаршальского жезла было знаком победоносно осуществленной кампании и наверняка означало венец моей военной карьеры. Я был горд. Но при этом я не забывал, сколько нужно солдатской удачи чтобы достичь этого… Впрочем, что стоят эти почести в сравнении с бременем ответственности, которое несет тот, на кого вместе с командованием армии одновременно возлагается и ответственность за огромное количество жизней, отчасти даже за судьбу своей страны… а в данном случае, – я думаю о себе, – я нес ответственность за судьбу русских, которых мы хотели освободить от еврейско-преступной тирании. В тот благословенный час я и мои соратники думали о том, что именно благодаря храбрости и чувству ответственности наших солдат были преодолены все неимоверные трудности и достигнут успех в кампании, которую победоносно завершила 11-я армия… моя армия, верная немецким солдатским традициям… она сражались по-рыцарски благородно… Я не имел возможности увидеть всех своих солдат и офицеров, чтобы пожать им руки, я пригласил только командиров, вплоть до командиров батальонов, и всех тех офицеров, унтер-офицеров и рядовых, – всех тех, кто имел Рыцарский крест или Золотой немецкий крест на торжественный акт в парк Императорского дворца Николая II в Ливадии. Ты хочешь знать, что я сказал им? Я сказал: «Солдаты, вы внесли большую лепту в то, чтобы освободить русских от еврейского рабства и чтобы вернуть этот дворец его истинным хозяевам – внукам Императора Александра II, живущим в Ницце. Чтобы вернуть эту землю русским, татарам, грекам, немцам, достойно ценящим свободу, которую вы принесли им!»
Там же мы почтили память павших солдат, затем прозвучала вечерняя заря «Сила любви» и наша тихая молитва вознеслась к небу, к Создателю нашей вечности. Последнюю дробь барабана сменила песня о добром товарище, которая, пожалуй, нигде не была более уместной, чем после боев на Востоке, – прощальный привет тем, кого нам пришлось похоронить в крымской земле.
Я поблагодарил всех солдат 11-й армии и 8-го авиакорпуса, которые не смогли участвовать в этом торжестве. В завершение прошел скромный ужин, правда, несколько советских самолетов, пролетевших с Кавказа, мстительно угостили нас бомбами. К счастью, все обошлось без жертв, а великолепный Императорский дворец не пострадал. Стоявшая в Нижней Ореанде батарея зенитчиков точным огнем сбила четыре самолета, а два других ретировались.
Наутро мы с удовольствием купались на имперском пляже в Ливадии, хотелось думать только о хорошем… Мне уже стало известно, что учрежден знак «Крымский щит» специально для моей 11-й армии. По этому случаю мы собрались в одном домике, и наш начальник разведотдела подполковник генерального штаба Эйсманн сообщил, что недавно он приехал из Симферополя, где один татарин, золотых дел мастер, сделал из серебряных часов пару генерал-фельдмаршальских жезлов на мои погоны. И 2 июля эти жезлы с тонкой гравировкой были уже закреплены поверх моих витых золотом генеральских погон. Что бы ни думали обо мне противники, – советские маршалы, но мне было очень приятно от этого трогательного знака, доставившего большую радость. Тогда же пришла посылочка, отправителем которой был немецкий кронпринц. В посылочке оказался тяжелый золотой портсигар с выгравированным на крышке планом крепости Севастополь, на внутренней стороне его было начертано имя высокого жертвователя и надпись на немецком и русском языках. «Благодаря вам, генерал-фельдмаршал, и вашим солдатам, Севастополь вновь русский». В своем сопроводительном письме кронпринц писал, что ему не было суждено овладеть в свое время Верденом, и он искренне завидует генерал-фельдмаршалу; это были слова любезного человека. А один русский священник, бежавший от еврейского режима из России во Францию, прислал мне из Виши толстую трость, изготовленную из узловатой виноградной лозы. В набалдашник был вделан топаз, а на узком металлическом кольце стояла надпись на русском языке. В письме священник писал, что его дед во время Крымской войны, будучи командиром полка, участвовал в героической обороне Севастополя, был тяжело ранен в ногу, и тогда солдаты его полка сделали ему эту трость. Обрадованный тем, что я занял Севастополь и освободил Крым от еврейско-большевистской тирании, он, священник, прислал мне в благодарность эту памятную трость.
Были и другие подарки. В том числе и мемуары на французском языке моего однофамильца генерала фон Манштейна, который во времена Императрицы Анны Иоанновны, находясь на русской службе, воевал под командованием генерал-фельдмаршала Миниха на берегах Черного моря. Странно, не правда ли? И символично…
По окончании боев в Крыму войска 11-й армии получили несколько недель заслуженного отдыха в чудесной местности южного Крыма. Я тоже убыл в отпуск, отдыхая с женой в Карпатах в качестве гостя маршала Антонеску. Ко мне прибыл старший сын Геро Эрих Сильвестр фон дем Манштейн, закончивший военное училище и уже в чине лейтенанта воевавший в России.
Ознакомительная версия.
