— 1941-1942 год, немцы под Москвой, на Кавказе и в Сталинграде. Никогда не было ощущения, что страна погибла?
— Не было. Всегда была уверенность, что мы победим.
Правда, осенью 1941 года мы уже за Москвой, ближе к Владимиру, строили оборонительные сооружения. Но даже тогда мы видели, что, даже в случае падения Москвы, страна будет продолжать борьбу.
— Владимир Владимирович, после призыва вы попали в училище химзащиты. Чему в нем обучали?
— Мы изучали боевые отравляющие вещества, их разведку и индикацию, то есть, как наприборах определить какое отравляющее вещество применено, дегазацию местности, технику химических войск, ну и обычное оружие, втом числе огнеметы. Аглавное — мы изучали как осуществлять защиту частей и подразделений от применения химического оружия.
— Ожидалось применения немцами отравляющих веществ?
— Конечно.
— Каков был постоянный состав училища, командиры, преподаватели? Были среди них фронтовики?
— По-разному, были и фронтовики, которые пришли в училище после ранения, несколько преподавателей у нас были инвалидами. Были и те, кто не был на фронте. Вот, например, мой командир взвода, лейтенант Кошечкин, молоденький такой — он на фронте не был, только училище окончил.
— По вашему мнению, то, чему вас обучали в училище, было необходимо на фронте, или что-то можно было опустить?
— Видите ли, нас же в училище, в основном, готовили как офицеров химзащиты, а не как огнеметчиков. Конечно, огнеметы мы изучали, учились их снаряжать, но занятий по огнеметам у нас было мало, потому что где-то под Москвой находилось огнеметное училище. Но, видимо, этого огнеметного училища было недостаточно, поэтому в огнеметные части направляли химиков.
Но, наука была невеликая, так что мы быстро их освоили.
Офицеры 8-го отдельного ордена Александра Невского огнеметного батальона в Берлине, 1945 год. Справа сидит В. В. Мясников. Рядом с ним сидит лейтенант Ткаченко
— Владимир Владимирович, в 1944 году вас назначили командиром огнеметного взвода. Каков был состав вашего взвода по численности, по возрасту?
— По численности во взводе было тридцать три человека, но, разумеется, в зависимости от потерь, могло быть и меньше. А по возрасту — разный возраст был, у меня в 1944 году во взводе уже были солдаты 1927 года рождения, были и старше. От 17 до 40 лет.
— Когда вы пришли во взвод, в нем много было фронтовиков?
— Да они все были фронтовики.
— Как они к вам относились? Вам всего 20 лет и вы только из училища, а подчиненные у вас и старше, и обстрелянные.
— Относились как положено относиться к командиру. Никаких проблем не было.
— А каков был национальный состав во взводе?
— Разный. Знаете, тогда на национальный состав как-то не смотрели, все были советские люди. У меня во взводе и евреи были, и молдаване, и русские, и украинцы.
— Какой был примерно уровень образования солдат?
— Трудно сказать. Начальная школа у всех была.
— Огнеметы только в технической службе заправляли, или и во взводе тоже?
— Нет, только в технической службе.
— Огнесмесь была постоянной, или зависела от времени года?
— Нет, огнесмесь постоянная. Бралась бензоголовка, в которую добавлялся загуститель, порошок ОП-2. Получалась такая вязкая смесь, что-то вроде напалма.
— У огнеметчиков была какая-нибудь защитная экипировка?
— Нет. Никакой защитной экипировки.
— Не страшно было? Вот в том же Берлине, когда солдаты по мосту ползли, если пуля пробьет бак — расчет же сгорит.
— Почему сгорит? Смесь же загущенная, а не бензин, может и не загореться.
— А как бойцы передвигались с огнеметами в том же Берлине? Он же тяжелый, просто так с ним не побегаешь.
— Пока мы стояли на Одере, в тылу были сделаны специальные коляски. Огнемет ставился на эту коляску, крепился болтами и так мы с ним передвигались. У ФОГ-2 стволик небольшой был, за габариты баллона не выходил, так что его можно было перекатывать.
— Как вы оцениваете ФОГ-2?
— Хорошее оружие. В Берлине я, со 100 метров, первым же выстрелом попадал в окно второго этажа.
— Кроме огнеметов, какое оружие было у взвода?
— Автоматы, а у меня пистолет. Причем, когда я прибыл в батальон, мне выдали наган. А я же с 13 лет на охоту ходил, оружие люблю, знаю, поэтому обязательно должен его проверить. Так что, я наган зарядил и пошел в поле. Начинаю стрелять — а наган не стреляет. Стал его осматривать, смотрю — у нагана бойка нет. Пошел, вернул его в техчасть, взамен мне выдали ТТ, и, в основном, я с ТТ и воевал. А на плацдарме на Одере мне, светлой памяти, капитан Христенко, для разнообразия, подарил немецкий парабеллум. Тот был мощнее ТТ.
— Вы упомянули, что через Одер вас переправляли на американских амфибиях, а какие вообще машины были в батальоне?
— У нас в батальоне машин мало было, их, в основном, техчасть использовала. Когда батальон надо было куда-нибудь перебросить, нам давали студебеккеры. На машинах были механизированные огнеметные батальоны, на 1-м Белорусском, был и 19-й механизированный огнеметный батальон.
— В Берлине вы послали посыльного за второй группой, а как вообще осуществлялась связь между, например, командиром взвода и командиром роты?
— Да также посыльным. У нас телефонной связи даже в обороне не было.
— Потери в батальоне вообще большие были?
— Разные, в зависимости от того, какие бои вели. Самые большие потери, конечно, мы понесли в Берлине, но и до этого тоже не сладко было, раз нас после взятия Риги на переформирование вывели.
— Как на фронте относились к замполитам?
— Нормально относились. Политработники же они не только агитировали, они еще учили солдат, показывали как надо вести себя в атаке, что делать, когда ворвались в окопы, когда стрелять, когда не стрелять, как драться ножом.
— Вы во время войны со СМЕРШем сталкивались?
— Что значит «сталкивались»? У нас в батальоне был представитель СМЕРШа, я его знал в лицо. Правда, у меня во взводе он никогда не был и на фронте ни в Прибалтике, ни в Германии я его не видел.
— А как вообще относились к сотрудникам СМЕРШа? Боялись?
— Здесь какое дело — если у кого какой грех есть — СМЕРШ за ним смотрит, а у кого никакого греха нет — СМЕРШ на него и внимания не обращает.
Меня когда на мосту в голову ранили, ко мне пришла медсестра, про которую я знал, что у нее хорошие отношения с сотрудником СМЕРШа. Может ее СМЕРШ послал, может не послал, но, думаю, при ее хороших отношениях, она представителю рассказала, что у меня на этом мосту было.
— Как кормили на фронте и в училище?
— В принципе, голодными мы ни там, ни там не были. Например, в училище для постоянного состава была одна норма, кажется третья тыловая, а для курсантов другая. Овощей, конечно, хоть мы и были в Средней Азии, мало было, так что, когда во время занятий командир нас клал в каком-нибудь огороде, где росла капуста, то мы с удовольствием эту капусту ели.
На фронте, конечно, все зависело от обстановки. Когда мы находились на переднем крае, нас кормили утром, когда еще темно, и вечером, когда стемнеет, а весь день мы были, ну, голодными, если можно так сказать. Но это нормально, потому что, когда нейтралка сто метров, а автомат стреляет на двести - как тут пищу подвезешь?
— Сто грамм выдавали?
— Нам не выдавали.
— Вши были?
— Были. Вообще, все от человека зависит — если человек нервничает, болеет душой, у него заводятся вши.
— Как с ними боролись? Как вообще было построено санитарное обслуживание в училище и на фронте?
— В училище санитарные нормы очень строго соблюдались. Перед вечерней поверкой обязательно осмотр на наличие вшей, каждую неделю перетряхивали матрасы, меняли солому, ходили в баню. А на фронте, ну, во-первых, когда выводили из боя - обязательно баня. Потом, после бани, брали утюги и прожаривали форму, особенно швы, вши же в них заводятся.
