Дэниел Хоуп - Когда можно аплодировать? Путеводитель для любителей классической музыки

Центром производства скрипок была Кремона, где тайные рецепты их изготовления передавались из поколения в поколение и где находились сразу три мануфактуры: Амати, который считается чуть ли не изобретателем скрипки, а также Гварнери и Страдивари. Инструментами, вышедшими из их мастерских, пользуются до сих пор, они — заветная места всех скрипачей, их стоимость невероятно высока. На аукционе Кристи в Нью-Йорке в 2006 году скрипка Страдивари была продана за рекордную сумму в 3,5 миллиона долларов, а с тех пор такие раритеты предлагаются за цену вдвое и втрое большую.

Надо сказать, что дешёвыми скрипки Страдивари не были и при жизни мастера, их могли себе позволить только люди с высоким заработком. Считается, что Антонио Страдивари к своим девяноста трём годам сделал вместе с сыновьями около 1200 скрипок, из которых сохранилась примерно половина. Все прошедшие с тех пор столетия предпринимаются попытки открыть тайну их звучания, понять, что играет ключевую роль: кленовая и еловая древесина или рецептура наносимого на её поверхность лака. Я побывал в лесу, высоко в Доломитовых горах, где Страдивари сам выбирал деревья, из которых делал свои скрипки. Магическое место.

Правда, тайна его волшебных творений не раскрыта до сих пор, оригиналы Страдивари нельзя воспроизвести даже с помощью самых современных компьютерных технологий.

Но вернёмся к молодому человеку с его цитатой из Арнонкура. Хотя он не сказал об этом прямо, было ясно: он сомневался, что скрипичный концерт Баха можно сыграть на «современном» инструменте, а не на «старинном». Иными словами, он ратовал за практику «исторического» исполнения, требующую не только музыкантов с особой подготовкой и знаниями, но и соответствующих, использовавшихся в те времена инструментов.

Я понимал, что предстоит долгая дискуссия, и, разумеется, знал, что мою скрипку он рассматривает как «историческую», хотя она — а ей ровно двести пятьдесят лет — имеет в высшей степени респектабельный возраст и может считаться современницей скрипичных концертов Баха.

Современны в ней струны, — не из натуральной кишки, как во времена барокко, а из кишки, обмотанной металлом, благодаря чему звук становится лучистее и слышен на большем расстоянии. Но такие струны существовали уже и в эпоху барокко. Другие различия: у барочной скрипки более изящная дужка, более плоский и короткий гриф и другая — по высоте и толщине — форма подставки.

Не путаемся ли мы в понятиях, когда скрипку 1769 года, как у меня, называем современной, а другую, сделанную, возможно, всего за три года до моей, с небольшими косметическими изменениями и струнами из кишки, — старинной?

Голландский виолончелист Аннер Билсма (Bylsma), один из первопроходцев аутентичного исполнения старинной музыки, на вопрос, какие струны лучше — из кишки, стали или искусственного волокна — дал такой ответ: «Когда знаешь, чего хочешь, можно использовать любые». Дирижёр Роджер Норрингтон пошёл ещё дальше, сказав, что «дух эпохи исполняемого сочинения» заключается в голове, а не инструменте.

Я разделяю его мнение. Во всяком случае, я не понимаю, почему кощунственно по отношению к Баху, Генделю, Вивальди или Телеману исполнять их музыку не на скрипках со струнами из натуральной кишки, не на гамбах, поперечных флейтах, барочных фаготах и т.д., а на «современных» инструментах. Для меня решающее значение имеет манера игры и то, что хочешь сказать музыкой. Исполнитель должен целиком и полностью поставить себя на службу композитору, быть достойным его музыки и попытаться сыграть её так ярко, страстно и волнующе, как она того заслуживает, безотносительно к тому, в какую эпоху она создавалась.

И тут я снова возвращаюсь к Николаусу Арнонкуру, так как и для него важнее всего была манера игры. В молодости он, выражаясь его собственными словами, считал себя «человеком Рихарда Штрауса—Брамса—Бетховена», старинная музыка приводила его в ужас, он считал её скучной и пресной, так как чаще всего тогда исполнялась именно она. Он вспоминал о картинах и скульптурах итальянского барокко и не мог поверить, чтобы созданная в то же время соната Корелли могла быть менее страстной и волнующей, чем изобразительное искусство. И только когда он внимательно ознакомился с манерой игры, он сделал следующий шаг и начал использовать инструменты эпохи барокко, чтобы ещё больше приблизиться к «оригинальному звучанию».

Я без обиняков признался тому, кто задал мне вопрос, что имею собственные проблемы с «оригинальным звучанием» и всегда привожу это выражение в кавычках. Ибо сколько бы мы ни занимались исследованиями, сколько бы ни рылись в старых текстах и документах в поисках свидетельств того, как исполнялась и звучала музыка во времена Баха, мы этого никогда не сможем узнать наверняка. Но даже если бы и смогли, нам всё равно не удалось бы узнать, соответствовало ли то, что слышали старые мастера во время игры, тому, что они представляли себе в процессе сочинения.

Обратимся к такому музыканту, как Карл Рихтер, — о его «романтическом» исполнении сочинений Баха ещё и сегодня восторженно говорят любители музыки. Разве такое восприятие было недопустимо, раз оно нашло одобрение широкой публики? Или возьмём Томаса Бичема, чья версия «Мессии» 1959 года в сегодняшних условиях звучит очень напыщенно, но тем не менее она не потребовала сведения воедино такого количества оркестров и хоров, как это было принято во время проведения генделевских фестивалей в Англии XIX века. Бичем был уверен, что Гендель ничего не имел бы против небольшой «модернизации» его музыки ради сохранения её популярности.

Что касается популярности старинной музыки, только одно остаётся бесспорным: приверженцы её исторического исполнения не только оказали всем невероятно большую услугу, основательно научив нас понимать музыку той эпохи и манеру её исполнения, но и одержали убедительную победу по очкам, так как их концерты и записи вызвали резкий подъём интереса к барочной музыке и старым мастерам. Верно и то, что их манера играть музыку барокко позитивно сказалась на «современных» ансамблях и оркестрах. Чёткая артикуляция и большая прозрачность звукового образа вдруг стали играть значительно более ощутимую роль и у «динозавров», как однажды назвал большие симфонические оркестры дирижёр Джон Элиот Гардинер, особенно в том случае, когда сами их участники овладели секретами игры на старинных инструментах. Игра на «оригинальных инструментах» для меня всегда увлекательное занятие, хотя я однозначно предпочитаю «более современную» скрипку. Знания о том, как музицировали в прошедшие столетия, просто необходимы, нужно всегда быть готовым перенять что-то для своей игры. В результате вместо исторической практики исполнения получится исторически информированная практика. Я считаю это разумным путём, несмотря на то, что некоторые мои коллеги, тоже исполняющие барочную музыку, считают это сомнительным компромиссом.

Не знаю, убедил ли я молодого человека, цитировавшего Арнонкура. Но я хорошо знаю, что я музыкант, а не фундаменталист. Моё время — двадцать первый век, я смотрю в будущее и учусь на прошлом.

Музыка хочет, чтобы человек отдавался только ей.

Конечной целью и причиной всякой музыки должно быть только прославление Господа и укрепление духа. Если это не принимают во внимание, получается не музыка, а дьявольские вопли и монотонное хныканье.

Исполнение музыкального сочинения похоже на выступление оратора. И оратор, и музыкант — как темами, которые они развивают и собираются сообщить другим, так и во время самого сообщения — имеют только одно желание: овладеть сердцами, возбудить или успокоить страсти и вызвать в слушателях тот или иной аффект.

Проходило одно их тех мероприятий, на которых фирмы устраивают презентацию своих новых записей. С демонстрацией наиболее удачных отрывков, вопросами к исполнителям и краткими беседами (small talk) с публикой. В данном случае речь шла о моём только что записанном Вивальди-CD. Официальная часть уже закончилась, публика разбилась на маленькие группки. На презентацию пришли люди преимущественно пожилого возраста, поэтому мне сразу бросилась в глаза троица молодых людей, державшихся в сторонке, но всё же улыбавшихся мне. Два парня и девушка. Возможно, они попали туда случайно, во всяком случае, впечатления завзятых любителей барокко они не производили. Конечно, молодые люди даже не предполагали, что я к ним подойду и спрошу, понравилась ли им музыка.