Но Джордж стоял на своем: «Хочешь верь, хочешь не верь, но мы почти банкроты. Группы, вроде Боуи и Гэри Глиттера загребают сейчас больше, чем мы получали за все годы. Брайан был плохим бизнесменом, и эти люди учатся на наших ошибках. Все, что мы зарабатываем, стекается сюда, а отсюда прямо в карманы сборщиков налогов. Помнишь бангладешский концерт? Так вот, мне только что пришлось подписать чек на миллион фунтов для британского правительства. Я позвонил Тони Барберу, Канцлеру казначейства. „Послушайте, что происходит? — говорю я ему. — Мы даем благотворительный концерт, а вы отнимаете всю выручку. Вы забираете больше, чем беженцы.“ Но Барбер считает, что все правильно. Британское правительство ограбило несчастных беженцев!»
В моей памяти всплыли картины прошлого: Битлы в «Джакаранде» на Слейтер-стрит обсуждают, хватит ли у них денег на бутерброды с джемом. Эх, а ведь сейчас я бы мог быть с ними и подписывать миллионные чеки британскому правительству. Эх, эх! Я потянулся за очередной бутылкой.
«Джизэс Крайст! — воскликнул я. — Миллион фунтов, черт тя дери! Повезло же вам. А я прошу какие-то жалкие пять тысяч за пленку, которая принесет вам всем миллионы.» «Слушай, Алан, — сказал Джордж. — Я охотно дал бы тебе пять тысяч прямо сейчас, но наши деньги заморожены. Никто не верит, но это чистая правда.»
Я был разочарован. Приехал в Лондон специально чтобы утрясти вопрос о гамбургских пленках, даже жене сказал: «Жди меня, Берил, с жирным чеком на 5 или даже 10 тысяч!» — и что же? Все без толку! «Да, хреновая история получается, — заскулил я. — Завтра у жены день рождения, и я надеялся вернуться с деньгами. Думал, отпразднуем по-божески. Посторонние люди выкачивают из вас деньги, а я — тот, кто дал вам этот старт — не получил ни пенса! Да если бы я тогда не отвез вас в Гамбург…» «Хватит! — оборвал меня Джордж. — Когда, наконец, все это кончится? Нельзя же без конца раздавать деньги направо и налево только за то, что кто-то там тебя знал и что-то для тебя сделал сто лет назад. Ты много сделал для нас, не спорю. Будь у меня 5 или 10 тысяч, я тут же бы отдал их тебе.» «О'кей, Джордж. Садись и пиши мне чек. Докажи, что не забыл старые времена. Поделись со мной своими миллионами.» Я допивал уже последнюю бутылку пива. «Нет, Алан, — сказал Джордж, — не могу. У меня нет с собой чековой книжки.» «Хитрая же ты бестия!» Джордж откинул свои длинные черные волосы, закрывавшие его иисусоподобное лицо, и сказал: «Протяни руку, Алан.» Я протянул руку. Что-то будет дальше? Джордж сунул руку в карман и вынул что-то такое, что производило хрустящий звук, как кукурузные хлопья, когда их трут друг о друга. Я подумал, что это шутка и хотел отдернуть руку. «Не бойся, Алан, — сказал Джордж. — Это не розыгрыш. Я хочу подарить тебе кое-что в память о тех днях, когда мы были вместе.» Он высыпал в мою ладонь горсть маленьких ярких камней. «Что это за штуки, Джордж? Они похожи на горелые орешки», — сказал я, хотя видел, что они сверкают на свету. «Это рубины, черт тебя дери! — сказал Джордж. — Неграненые рубины. Посчитай, их должно быть 16. Ну, считай же!» «Рубины? Рассказывай! — недоверчиво проговорил я. — Смеешься надо мной?» «Ну, тогда давай обратно, черт с тобой», — сказал Джордж и хотел отобрать у меня рубины. Но я вмиг сжал пальцы в кулак.
Рубины оказались настоящими. Я подарил их жене ко дню рождения. Выходит, что я все-таки не зря съездил в Лондон. Все-таки Джордж молодчина.
Джордж передал мне также записку для Берил (он ее хорошо знает). В ней говорится: «Дорогая Берил! Поздравляем тебя с днем рождения. Дай Алану пинка под зад. Благослови тебя Господь. Джордж Х. и Ринго С.»
Провожая меня, Джордж сказал служащему «Эппл»: «Надо было записать на пленку этот разговор с Аланом Уильямсом. Давно уже никто не осмеливался так нагло говорить с нами. Я думаю, нам это было очень полезно. Два года назад мы бы просто выгнали его в шею.»
Да, я всегда называл вещи своими именами. А сейчас мне случается это делать даже чаще, чем раньше. И теперь за это жуткие неприятности.
Заключение
Все холоднее на душе
Ну, вот и все… «Голубой Ангел» больше не принадлежит мне. Как, впрочем, и «Джакаранда». Мои деловые предприятия потерпели крах. Я вступил в полосу невезения.
На днях я ездил в Гамбург, ходил по Репербану и предавался воспоминаниям. Это было сентиментальное путешествие. Я взял с собой фигуру золотого ангела — старинная резная работа. Я зарабатываю тем, что хожу по заброшенным церквям, ищу интересные детали интерьера и продаю их. Для этого я и взял ангела с собой.
Я где-то потерял пальто. День был морозный, и я бродил по Гамбургу, дрожа от холода, прижимая к груди золотого ангела. Когда я шел по Репербану, меня кто-то окликнул.
«Алан Уильямс, если не ошибаюсь?» Передо мной стоял человек, с которым я был знаком в те далекие дни. «Он самый, — ответил я. — Вернее, то, что от него осталось.» «Что произошло между тобой и БИТЛЗ?»
Холодный ветер, казалось, проникал в мое сердце. Я еще крепче прижал своего ангела к продрогшему телу. Мне хотелось рыдать. Но я не из тех, кто плачет.
Может быть, завтра я буду плакать. Но не сегодня.
Одноквартирный дом, составляющий часть сплошного ряда домов, имеющих общие боковые стены.
Лондонская фешенебельная гостиница на Пиккадилли.
«Savoy» — одна из самых дорогих лондонских гостиниц, на улице Стрэнд.
Застежки «молния».
Fuckin' fortune.
«Два глаза»; «Два Я».
Pox — сифилис.
