Когда Альф понял, что его сын, от которого он ушел двадцать лет назад, теперь стал миллионером, он тут же захотел возобновить с ним отношения. Однажды, когда Джона дома не было, он появился в Кенвуде. Я открыла дверь и увидела перед собой маленького человечка, с редкими седыми волосами и зарождающейся лысиной на макушке. Выглядел он неряшливым оборванцем, но лицом пугающе походил на Джона.
Как только я преодолела шок от его неожиданного появления, я пригласила его зайти в дом и предложила чаю и бутерброды с сыром, а также представила ему его внука. Альф сказал, что очень хочет повидаться с Джоном, и я предложила ему подождать: Джон должен был вернуться через час — другой. Меня, конечно, беспокоила возможная реакция Джона, когда он приедет домой, но я также понимала, что не могу просто так захлопнуть дверь перед носом его родного отца. К тому же мне и самой было интересно, что это за человек, способный бросить маленького сына.
Мы с Альфом еще какое — то время пытались поддерживать довольно неуклюжую светскую беседу, пока он вдруг не заметил, что его волосы в полном беспорядке и что ему надо бы постричься. Может быть, он сказал это, видя, насколько его затрапезный облик контрастирует с обстановкой дома, не знаю. Однако я всегда любила стричь (пока мы с мамой жили вдвоем, я регулярно делала ей прически), поэтому у меня руки зачесались от желания взять ножницы и подровнять его шевелюру. Он с удовольствием согласился расстаться со своими длинными патлами, и я сделала все, чтобы придать ему более презентабельный вид. Два часа спустя Джона все еще не было, и Альф решил, что, пожалуй, пойдет.
Джона визит отца совсем не обрадовал. Он сказал, что Альф уже как — то появлялся у него в гримерке, несколько недель назад, когда снимали фильм Help!. Его привел какой — то репортер, в надежде, что ему посчастливится стать свидетелем воссоединения сына с давно пропавшим отцом. Джон тогда обрушился на репортера и сказал отцу, чтобы он шел домой. Меня удивило, что Джон ничего не рассказал мне о том случае, но я знала, что все, что связано с отцом, было для него особой темой.
Тогда Джон отложил проблему в сторону и предпочел не ворошить старое до лучших времен. Но через несколько месяцев он стал встречаться с отцом, и они, если так можно сказать, подружились, хотя Джон продолжал относиться к нему неоднозначно. Джон предполагал, что, возможно, Альфу в первую очередь нужны его деньги. Но это был его отец. Скорее всего, где — то в глубине его души до сих пор теплилась надежда вновь обрести отца. «Он нормальный мужик, Син. Только немного чокнутый, как и я, — сказал он мне однажды. — Теперь я знаю, откуда это во мне». Джону было очень важно узнавать в себе черты отца, видеть, откуда он происходит.
На Рождество 1965 года мы услышали, что Альф записал сорокапятку, подписанную: «Фред Леннон». Фамилия, понятное дело, была броской, однако песня, That's My Life, оказалась ужасной. Джона взбесило, что отец пытается прокатиться с ветерком на успехе собственного сына, и он попросил Брайана сделать все, чтобы прекратить это. То ли Брайан действительно что — то сделал, то ли нет, но в хитпараде этот сингл так и не появился, а вскоре и вовсе пропал без вести.
После этого случая Альф выкинул еще один фортель: в один прекрасный день он появился на публике с молоденькой подружкой, которая годилась ему во внучки. Студентке Полин было девятнадцать, ему — пятьдесят шесть. Они клялись, что влюблены друг в друга, и, несмотря на отчаянные протесты со стороны матери девушки, намеревались расписаться. Альф спросил, можем ли мы дать Полин какую — нибудь работу, и мы предложили ей сортировать письма от поклонников и выполнять кое — какие секретарские обязанности. Полин жила у нас в доме несколько месяцев, и это был сущий кошмар. Она постоянно плакала и ругалась со своей мамой по поводу Альфа. Спала она в мансарде, и когда ей звонила мать, до нас полночи доносились сверху вопли и рыдания. В конце концов им с Альфом надоело уговаривать родителей, и они сбежали вдвоем в Шотландию, в Гретна — Грин[27], где и прожили еще десяток лет, вплоть до его смерти. У них родились два сына, которых мы ни разу не видели. По — моему, Альф все — таки еще приезжал повидаться с Джоном, уже после нашего развода, но тот послал его куда подальше. По крайней мере я точно знаю, что перед смертью Альфа они разговаривали по телефону. Надеюсь, Джон в итоге примирился с отцом, который в свое время так бессердечно с ним обошелся.
Самой большой переменой в нашей тогдашней жизни, самым серьезным и, пожалуй, единственным фактором, приведшим к нашему разрыву, стал растущий интерес Джона к наркотикам. Вся четверка уже пару лет курила марихуану, когда нас познакомили с ЛСД. Против первого я не возражала: многие музыканты курили «травку». После нее Джон становился расслабленным, смешливым, каким — то отстраненным, но скоро это проходило, без каких — либо болезненных последствий. С ЛСД все обстояло иначе. Это случилось на ужине, куда мы отправились вместе с Джорджем, Патти и еще одной парой: хозяин дома потихоньку добавил наркотик в наши бокалы. Никогда не прощу ему, что он сделал это без нашего ведома, хотя наверняка не имел дурных намерений. Многие в то время именно таким образом знакомились с ЛСД и подсаживались на этот наркотик.
После ужина мы почувствовали себя как — то странно. Перед глазами все плыло, и поначалу я подумала, что у меня пищевое отравление. Мы ничего не понимали, пока хозяин дома, покатываясь со смеху, не просветил нас относительно того, что с нами на самом деле происходило. Мы были так напуганы, что тут же бросились прочь, желая как можно быстрее добраться домой. Джордж на своем новеньком «мини — купере» собрался доставить нас, но мы находились в центре Лондона, в часе езды от дома, а, он не очень — то соображал, в каком мы полушарии.
Одному богу известно, как, после немыслимых кругов по городу, мы оказались дома у Патти и Джорджа. Мы с Джоном так и не смогли добраться до Кенвуда, поэтому всю оставшуюся часть ночи просидели в креслах, наблюдая замысловатые движения стен и таинственные разговоры растений, перемещения людей, больше похожих на кровожадных вампиров, — и все это в каком — то застывшем, остановившемся времени.
Ощущение было по — настоящему ужасным: я сознавала, что не могу контролировать происходящее и не знаю, что меня ждет впереди.
На следующее утро мы с Джоном с трудом доползли до дома и улеглись в постель, чтобы наверстать бессонные часы. Я отнеслась к этому эпизоду как к дурацкому событию, которое нужно поскорее забыть, и дала себе слово, что больше никогда не буду принимать наркотики. Джон же был настроен совсем по — другому. Несмотря на шок и страх, он ощутил притягательную силу ЛСД. Ему как раз понравились эта бесконтрольность и странные видения. То, что было концом для меня, для него стало началом. Он решил попробовать еще раз.
В течение следующих нескольких месяцев Джон принимал ЛСД регулярно. Он был жаден до новых впечатлений и никогда не боялся экспериментировать. Джорджу тоже понравилось, и он не раз повторял опыт, впрочем, как и Пол с Ринго. Но Джон, в отличие от них, воспринимал наркотик как новый поворот в своей жизни; он погрузился в них с головой, убедив себя, что это путь к просветлению, новым творческим высотам и счастью.
Когда Джон «улетал», мне казалось, что я живу с чужим человеком. Он был полностью отрешен от происходящего, витал в других мирах и не мог даже четко выражать свои мысли. Мне было ненавистно это его состояние и то, что наркотик отдалял его от меня. Я не хотела присоединяться к Джону, и он находил себе тех, кто хотел. Спустя несколько недель после первого раза Джон уже принимал ЛСД ежедневно, чем беспокоил меня все больше и больше. Когда он находился под кайфом, до него было не достучаться. Когда воздействие препарата заканчивалось, он опять становился нормальным человеком, пока не принимал его вновь.
Поначалу наркотики не влияли на его работоспособность, он употреблял ЛСД после сеанса звукозаписи или после концерта и никогда — во время работы. Позже это пагубное пристрастие заметно сказалось и на творческом процессе, но пока что выступлениям и записи пластинок оно вроде бы не мешало.
Довольно скоро Джон стал приводить домой разных людей, с которыми он познакомился через наркотики. После вечеринки в клубе он мог притащить домой каких — то личностей, и ему было не важно, знает он их или нет. Все они были под кайфом и могли часами, а иногда сутками находиться в нашем доме. Они бродили из угла в угол, с мешками под глазами, заваливались на диваны, кровати и просто на пол, а проспавшись, съедали все, что им попадалось под руку на кухне. Джон, как мало кто другой ценивший право на личную жизнь, под воздействием наркотиков становился полностью беззащитным и подчинялся каждому, кто намеревался использовать его.
Я знала, что бесконечно это продолжаться не может. Наш дом был оккупирован людьми, которых я не знала и знать не хотела. Неудивительно, что я боялась за Джулиана и за себя. Мне вовсе не правилось слушать громкую музыку всю ночь напролет или пробираться утром между бесчувственными телами, чтобы накормить Джулиана завтраком. Однако каждая моя попытка покончить с этим натыкалась на кирпичную степу. Пропасть между мной и Джоном росла на глазах, а я не знала даже, как перекинуть через нее мост. Может быть, мне пора уехать отсюда, может быть, это начало конца? Нет, думала я, так просто я не могу разрушить нашу семью. Я должна испробовать все возможные средства. Но как можно жить под одной крышей с человеком, который все время находится в другом измерении?
