ведь одновременно видишь лица, видишь, кто есть кто. Очень Сахаров помог. Достаточно было смотреть на выражение глаз и сравнивать. Потом все превратилось в азартную игру.
– У тебя была злоба на систему?
– Концептуально она долго складывалась, и не скажу, что это принесло какие-то положительные результаты. А посмотри, чем все обернулось для Талькова. Этот социум, видимо, стал личной драмой, он пропустил его через себя, и такая развязка.
Я понял сейчас, что не стоит медитировать на этой теме – дурная энергия. Концентрировать отрицание, нигилизм. Я иногда играю в такие игры, но не на публику – это позиция.
Если рассуждать о некой философии русского рока, чаще всего придется, наверное, упоминать «Аквариум», «Алису», «ДДТ». Отцы этих групп, услышав дидактичное словосочетание «философия рока», наверняка синхронно поморщатся, но в беседу втянуться, тем не менее, могут. С каждым из них я веду своего рода диалог уже несколько десятилетий. Из фрагментов наших разговоров (в которых я иногда повторно касался каких-то тем по прошествии энного времени) составляется любопытный «календарь», отмечающий значительные и едва уловимые мировоззренческие подвижки БГ, Кинчева, Шевчука. Можно отталкиваться от какого-то важного, на мой взгляд, момента для каждого из них, и дальше следовать в хронологическом порядке.
Борис Гребенщиков
1997 год
БГ в это период фактически распустил очередную версию «Аквариума», остался один, не был связан никакими контрактами, и впервые записал русскоязычный альбом («Лилит») исключительно с англоязычными музыкантами, да какими – группой The Band, что играла с Бобом Диланом в его первом мировом туре и выступала на культовом «Вудстоке».
Мне по-спортивному интересно наблюдать – рассказывал мне Борис – что станет с альбомом, сделанным мной самостоятельно, без поддержки больших корпораций, вдали от тенет шоу-бизнеса. Годы нашего общения с шоу-бизнесом привели к тому, что мы остались такими же бедными, как были. По-моему, все пришло туда же, откуда начиналось в 80-х. Есть официальная музыка, есть люди, стремящиеся в нее залезть, и есть те, кто хочет остаться сам по себе. Сегодня мы в том же положении, в котором когда-то записывали свои первые самодеятельные катушки.
– Тебя это расстраивает?
– Меня поначалу это расстроило. Я рассчитывал, что в ком-то проснется интерес к моей новой работе и в нее вложат хоть какие-то деньги. Этого не случилось. В итоге я печалился 42 минуты, по-деловому так печалился. А затем понял, что вернулся к идеальному состоянию полной свободы.
– Наш рок-н-ролл одна из тех сфер, где едва ли не чаще всего обсуждается противостояние Москвы и Питера. Оно вообще-то существует или надуманно?
– Эти города различны. В Москве люди здоровые и более склонны дурить. В Петербурге люди хилые, чахлые, больные и формально более культурные, вежливые.
– Питерская ревность по отношению к москвичам сохраняется?
– Думаю, она есть. Когда мы записали «Русский альбом» и ездили с ним по России, то концерты в Питере прошли очень скованно. Альбом не приняли. «Как это, какие русские песни? Вы что, москвичами стали? Не-ет, не пойдет». Так к нам до сих пор там и относятся. Мы перестали быть питерской командой.
– Ты тоже внутренне испытывал питерский комплекс?
– Пожалуй. Для меня попадание в Москву, еще в 70-е, стало культурным шоком. Находиться здесь долго я мог, только сильно выпивая. Но после того, как пожил в Нью-Йорке, у меня все в голове перевернулось. Я приехал в Москву и понял, что она меня полностью устраивает. Здесь мне хорошо, а в Петербурге – скука.
2003 год
– Давным-давно вы с Сергеем Курехиным сочинили песню, где была лишь одна строка: «Хорошо бы золотых лошадей за копыта цапать…». Недавно ты сказал мне, что в твоих привычках не цапать, а приходить и брать то, что тебе положено. Что из положенного удалось взять за полвека?
– Прежде всего, я взял мир. В детстве судьба обрекла меня на жизнь в ленинградских новостройках. Прошло много лет, и теперь я имею возможность останавливаться в любой точке мира. У меня везде знакомые. Могу жить во дворце раджи, или в частном доме под Лондоном, или в Нью-Йорке. Согласись, не так уж плохо? И это лишь физический мир. Но есть и достижения во всех прочих мирах. Преодоление каких-то рамок, границ.
– Что сегодня может вывести тебя из равновесия?
– Любое хамство.
– Коего в нашей стране, как нигде в мире?
– Да, Россия – обитель хамства.
– И это непреодолимо?
– Пожалуй, нет. Это свойство природы. Бить по голове тех, кто ниже тебя, и лизать задницу тем, кто выше. Впрочем, всегда есть возможность индивидуально вырасти и поддержать стремящихся к такому росту. Нормальных людей много.
– Насколько помню, о родном городе ты всегда высказываешься без политесса. Какие чувства он вызывает у тебя сегодня?
– Разные. Из отрицательного бросается в глаза – петербургский комплекс бедности. Это настрой людей. Даже те, кто богат, ведут себя придурковато, словно слуги, которые разгулялись, пока барин в отъезде. В Москве люди не стесняются самих себя, а в Питере и нувориши словно бы испуганно предчувствуют, что барин скоро приедет.
– Давно это заметил?
– В детстве. Но тогда в городе еще жили настоящие личности, в 70–80-х почти все они уехали. Теперь хочется дождаться поколения НЕ слуг.
– За годы странствий по свету ты сохранил какую-то конфессиональную религиозную принадлежность?
– Нет. Я простой человек.
– Тебя вообще разочаровывает религиозное разделение человечества?
– Каждый волен делать, что хочет. Другое дело, что религия – это всегда…
– …уход от Бога?
– Совершенно верно. Религия – щит между человеком и Богом. Иногда люди считают, что такой щит нужен, но, возможно, когда-нибудь они будут считать иначе.
2006 (начало года)
– Не так давно ты встречался с представителями кремлевской администрации. Жизнь все-таки вынуждает идти на определенные компромиссы?
– Если мне звонит человек и говорит: я очень люблю ваши песни…
– Это ты о ком?
– Ну… О любом человеке, который добавляет при этом: мне хотелось бы с вами встретиться, возможно, я смогу вам чем-то помочь. Я готов с ним встретиться. «Аквариуму» всегда нужна помощь, потому что все наши записи стоят денег.
– Вот мы и переходим к прозаическим вещам…
– В деньгах нет ничего прозаического, деньги – очень поэтическая вещь, если их правильно воспринимать. В любом цивилизованном обществе такой коллектив, как «Аквариум», имел бы значительно больше денег, чем можно потратить. Поскольку у нас система устроена по-другому и нам до сих пор приходится играть концерты, чтобы зарабатывать на еду, мы принимаем любую помощь.
– А так бы ты концерты уже давно не играл?
– Мы можем позволить себе выступать два-три раза в месяц в столице. Однако даем
