Вот, оказывается, как это выглядело со стороны. Но, что я хочу подчеркнуть особо. Пугачева очень талантливый и энергичный человек. Она пробилась бы на эстрадный Олимп и без моих советов. К тому же, я ей ничего не навязывал. Просто, когда произносил: «Я бы на твоем месте…» — она прислушивалась. А, могла бы, и пропустить это мимо ушей. Но тогда, наверно, ее образ, который теперь так хорошо все знают, был бы другим.
Глава седьмая
Кто у нас в ящике?
Важнейшей составной частью пятого пункта было грамотное управление слухами, скандалами и «правильными» появлениями на телевидении, создающим определенный образ в общественном сознании.
Я считаю — телевидение изобретено не для того, чтобы его смотреть, а для того, чтобы тебя там показывали. Тогда, как, впрочем и сегодня, оно было самым главным способом раскрутки артиста. Ведь в народном сознании давно уже сложилось представление: кто в «ящике» — тот герой, а кто не в «ящике» — того как бы и нет. И люди старались попасть на экран любым способом. И деньги за это платили.
Вероятно, взятки появились на телевидении одновременно с его изобретением. Просто сейчас «откаты» достигли заоблачных высот, а тогда, чтобы премьера той или иной песни состоялась в «Голубом огоньке», нужно было «занести» в музыкальную редакцию «каких-то» десять тысяч рублей. Столько стоил лучший в стране автомобиль «Волга». Но деньги останкинские редакторы гребли не с артистов, а с авторов стихов и композиторов. Ведь на следующий день после эфира песня становилась шлягером, и затраты окупались.
Алла, конечно, не могла столько платить за свои эфиры, но могла выстроить тактику своих появлений в телевизионных передачах. Я советовал:
— Не участвуй в программах, посвященных годовщине Октябрьской революции, дедушке Ленину или съездам КПСС, там есть кому петь. Нужно засвечиваться в «душевных» передачах — в «Огоньках» к Новому году или к Восьмому марта, в концерте, посвященном Дню милиции. Благодаря личному покровительству министра внутренних дел Щелокова это был самый популярный и качественный телеконцерт, собиравший лучших артистов.
Петр Анисимович понимал, на что способно телевидение, и хотел с его помощью улучшить имидж доблестной советской милиции, повысить уровень доверия общества к своим сотрудникам. И поэтому именно при его покровительстве была снята такая картина, как «Место встречи изменить нельзя» с народным кумиром Владимиром Высоцким, и сериал про деревенского детектива Анискина с великим Михаилом Жаровым.
На концертах рядом со Щелоковым почти всегда сидел другой наш замечательный артист — Всеволод Санаев. Петр Анисимович ему благоволил. Ведь Санаев снялся в двух «милицейских» блокбастерах 70-х — «Возвращение Святого Луки» и «Версия полковника Зорина» — и был олицетворением положительного милиционера…
— Но все артисты мечтают участвовать в кремлевских концертах! — пробовала спорить Пугачева.
— А тебе не надо. Пойми, если ты не появишься в концерте седьмого ноября, вся страна решит, что это неспроста. Пугачева, мол, диссидентка, ее преследуют и вырезают из программ. И тебя полюбит фрондирующая интеллигенция, а именно она, а не отдел пропаганды ЦК КПСС, задает сегодня тон в общественном сознании.
На вооружение были взяты слухи. Помню, сидели за столом в компании и кто-то пошутил: «Пугачева, как ты еще не убила своего мужа утюгом?» Все засмеялись. Мне запомнилась реакция публики на эту фразу, и я в застольных тостах стал обыгрывать ее на разные лады. И что вы думаете? Кто-то эту тему подхватил. Когда Алла приехала в очередной провинциальный город на гастроли, на ее выступление вдруг пожаловал местный прокурор. И на полном серьезе спросил: «А вам можно петь? Вы же под следствием находитесь, убили мужа, как я слышал». Это было неожиданно. «Вот так возникает „обратная связь“», — подумал я. И понял: нужно не бояться слухов, а наоборот, надо запускать про Пугачеву всевозможные небылицы. Прав был один известный исторический персонаж: «Важно, чтобы о тебе говорили, и совершенно не важно — что!»
Мой товарищ Саша Шлепянов, один из сценаристов фильма «Мертвый сезон», рассказал такой анекдот: «В будущем „Большая советская энциклопедия“ на вопрос „Кто такой Брежнев?“ будет отвечать так: „Мелкий политический деятель эпохи Донатаса Баниониса“». Банионис, сыгравший советского разведчика в «Мертвом сезоне», тогда был безумно популярен. Я этот анекдот несколько раз процитировал знакомым (шутить про Брежнева было модно), но однажды решил: «А зачем нам Банионис?» И стал рассказывать анекдот в новой версии: «Брежнев — мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой». Он тут же ушел в народ, его цитируют до сих пор. Этот анекдот даже президент вспомнил, вручая орден Алле Борисовне.
Но такие шутки хороши для простого слушателя и зрителя, а нам было очень важно завоевать еще и интеллигенцию, которая от советской эстрады нос воротила. У нее были другие кумиры: Высоцкий, Галич, Окуджава, Евтушенко, Вознесенский, Бродский. И чтобы попасть в этот список, требовалось вылепить образ интеллектуальной певицы.
Мой приятель, будущий главный редактор журнала «Огонек» Лева Гущин возглавлял тогда один из отделов «Комсомольской правды». Как-то я затащил его в ресторан Дома кино и там, под шашлычок и грузинское вино, принялся рассказывать о любви Пугачевой к французской живописи и к китайской поэзии. (Подозреваю, что о существовании последней она даже не догадывалась.) Называл среди ее любимых поэтов Ли Бо и Ду Фу, цитировал «ее любимое» китайское стихотворение:
Плывут облака отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц улетела последняя стая.
Гляжу я на горы, а горы глядят на меня,
И долго глядим мы, друг другу не надоедая.
И далее в том же духе про других ее кумиров — Босха, Эль Греко, Луиса де Камоэнса, Сартра, Кафку, Дос Пасоса и модного тогда Хемингуэя. Лева рыдал.
В результате в «Комсомолке» вышли три «подвала» о Пугачевой! Публикация в самой популярной газете страны произвела эффект разорвавшейся бомбы. Ксероксов тогда не было, поэтому те, кто сумел купить экземпляр газеты, перепечатывали статьи на машинке и переплетали в самодельные брошюрки. Я сам потом видел такую затертую до дыр «книжечку» у одной из поклонниц Аллы.
После «Комсомолки» к ней стали проявлять интерес и другие издания. Звонят, к примеру, к нам на квартиру из газеты «Советская культура»:
— Можно Аллу Борисовну?
— Нет, она на гастролях.
— Ой, как жалко. Восьмое марта на носу, мы хотели сделать о ней небольшой материал. Так, может, вы расскажете что-нибудь интересное про ее последние творческие достижения?
— Хорошо, пишите… Японская газета «Асахи»… (С какой стати «японская»? Что это меня занесло в такую даль?) назвала Аллу Пугачеву… (А сам думаю: кем же она ее назвала?) и Юрия Гагарина… (О, какая хорошая получилась компания!) самыми знаменитыми людьми двадцатого века… — неожиданно для самого себя вдруг завершаю я.
— Как интересно. А это точно?
— Да точно, точно. — А еще?
— Что же еще?.. Ах да, чуть не забыл, пишите — общий тираж ее пластинок достиг ста миллионов экземпляров.
— Вот это да! Большое спасибо! Как вы нас выручили! На следующий день в «Культурке» народ читает и про «Асахи», и про сто миллионов дисков. Правда, если посчитать даже с мягкими вкладками в журнале «Кругозор», пластинок ее и трехсот тысяч не наберется, но кто будет спорить с печатным органом ЦК КПСС? Эти небылицы радостно перепечатывают другие издания. Как их пропускала цензура, до сих пор не пойму. Но главное сделано — в сознание народа вбивается «залепуха» про немыслимый успех Пугачевой не только в СССР, но и в остальном мире.
Через какое-то время у Аллы намечаются концерты в Ленинграде. Я тоже еду, чтобы навестить родной город. Выступление проходит на стадионе «Юбилейный». В перерыве заглядываю в артистический буфет. И глазам своим не верю. Потому что за одним из столиков сидит кумир всей советской «фронды», небожитель, великий театральный режиссер Георгий Александрович Товстоногов.
Я был с ним немного знаком. Подхожу, вежливо здороваюсь и недоуменно спрашиваю:
— Георгий Александрович, простите великодушно, но что вы здесь делаете? На эстрадном концерте?
— Да вот, сегодня выступает какая-то восходящая звезда — Пугачева. Жду второго отделения, когда она должна выйти на сцену. В газетах пишут, что это явление.
И я понимаю, что волна, поднятая «Комсомолкой», докатилась и до Питера…
Приезжая на родину, я всегда собирал друзей. Обычно мы с Аллой жили в «Европейской». Однажды к нам туда пришли Александр Журбин — автор первой советской рок-оперы «Орфей и Эвридика» — и Ирина Понаровская, исполнявшая в ней главную женскую партию. Посидели, выпили, закусили. Помню, я о чем-то беседовал с Сашей, а Алла шушукалась с Ирой. Девушки разговаривали достаточно тихо, но до меня доносились отдельные фразы. И вот я слышу:
