Правда была гораздо непригляднее, поскольку репетиции и съемки на самом деле соответствовали третьей серии концертов Элвиса в «Интернационале», которая началась 10 августа 1970 года и длилась месяц. К вящему удовлетворению Тома Паркера, камера подолгу и без всякой надобности задерживалась на цирковой атмосфере, царящей вокруг Короля. Зрителю демонстрировали кучу самых разных постеров и плюшевых медвежат, сувенирные альбомы и прочее барахло, которые вырывали друг у друга из рук фанаты, съехавшиеся на «Летний фестиваль Элвиса» — так теперь назывались концерты в «Интернационале». На сцене Элвис уже начал выказывать первые признаки усталости, с пресыщенным видом рассказывая истории последних лет, перескакивая с пятого на десятое, даже симулируя приступ страха перед публикой ради оператора, который снимает его выход на сцену в вечер премьеры. «Вот и настал момент бояться», — говорит он в камеру не слишком-то убедительно.
Перспектива выхода фильма на экраны тем не менее побудила его снова перетряхнуть репертуар, подарив зрителям несколько новых песен. Некоторые из них — «Bridge Over Troubled Water» («Мост над мутной водой») Саймона и Гафункеля, «You Don’t Have to Say You Love Me» («Тебе не надо говорить, что ты меня любишь») Дасти Спрингфильда, «Funny How Time Slips Away» («Как бежит время») Вилли Нельсона или «Got My Mojo Working» («Мой талисман сработал»), излюбленный шлягер блюзмена из Чикаго Мадди Уотерса, — были отшлифованы в студии во время особенно плодотворных сеансов в Нэшвилле в начале июня, под руководством Фелтона Джарвиса.
Элвис также придумал для этого фильма игровой прием, который станет его фирменным знаком: десятками раздавал яркие платочки своим поклонницам, толпившимся возле сцены. Взаимодействие с публикой занимало все большее место в его шоу, но в отличие от прежних выступлений Элвис, казалось, забавлялся, потешаясь над зрителями, между ним и его почитателями словно разверзлась пропасть. Вот он с лукавым огоньком во взгляде расстегивает «молнию» своего комбинезона и тотчас застегивает снова, посмеиваясь украдкой, пока женщины в вечерних платьях пронзительно вопят; а теперь бросает плюшевого медвежонка в плотную группу фанаток и смотрит, как они таскают друг друга за волосы. «Странные они все-таки, — удивляется он, покидая сцену в конце шоу. — Нормальные люди так себя не ведут».
Обожание его обескураживает, подавляющее большинство мужчин и женщин, которые приходят на него посмотреть, оставляют способность критически мыслить за дверью. Он может острить или говорить пошлости, выкладываться на полную катушку или терпеливо дожидаться конца выступления — реакция всегда одна и та же, истеричная и несоразмерная. Только журналисты начинают подмечать отличия от предыдущих серий концертов, но полковник строго-настрого запретил ближнему кругу сообщать Элвису об отрицательных отзывах в прессе. На критику наложено табу, Король избавлен от неблагосклонных к нему статей. Этот систематический отбор продолжался с давних времен, когда Глэдис Пресли, чересчур оберегая своего сына, вклеивала в его альбом с газетными вырезками только хвалебные статьи. Полковник понял, какую выгоду можно извлечь из такой политики умственного заточения.
Сам Том Паркер мало тревожился по поводу мнения журналистов, которых глубоко презирал. Что до спектаклей Элвиса, то он не видел никаких причин что-либо менять, пока зал «Интернационаля» набит до отказа. Спрос не ослабевал, пришлось добавить к заключительному концерту еще один — в три часа утра; по такому случаю директор отеля подарил Элвису огромный пояс из массивного золота, как у боксеров, на котором была выгравирована красноречивая надпись: «Чемпионат мира — Рекорд популярности».
Другим наваждением полковника была рулетка, и его проигрыши достигли астрономических масштабов. Перепады настроения в зависимости от везения или невезения ни от кого не могли укрыться. «Он изменился, когда Элвис получил ангажемент в Лас-Вегасе, — рассказывает Жан Абербах. — Просто доктор Джекил и мистер Хайд, а он все проигрывал и проигрывал». По разным оценкам, проигрыши полковника достигали миллиона долларов в год, его в буквальном смысле снедала страсть к игре.
Руководство «Интернационаля» и не думало его сдерживать, радуясь тому, что может запросто возместить добрую часть затрат на гонорары Элвису, но Паркеру постепенно приходилось искать новые источники доходов. Все средства хороши, лишь бы отыграться. Затребовав 12 тысяч долларов за дополнительный концерт в конце третьего ангажемента в Лас-Вегасе, он в несколько дней организовал мини-гастроли из шести концертов с помощью Ар-си-эй и недавно созданного агентства «Менеджмент III».
Паркер всегда отмахивался от идеи вернуться к изнурительному ритму one-nighters — по концерту в день, так было, когда Элвис колесил по всей Америке, сохранив об этом мучительное воспоминание. Первое турне новой эры Пресли стало своего рода тестом, поскольку требовалось еще доказать, что дело прибыльное. Вечером 14 сентября, после шести дней и восьми представлений с полным аншлагом, певец и менеджер поделили около 300 тысяч долларов за вычетом накладных расходов, и у полковника развеялись все сомнения по поводу того, что Элвис на правильном пути.
Потребовалось менее двух месяцев, чтобы организовать второе турне, которое началось 10 ноября в «Колизее» Окленда, в заливе Сан-Франциско, и закончилось неделей позже в Денвере, штат Колорадо. В каждом из восьми крупных городов, через которые пролегал путь Элвиса, билеты расхватали за несколько часов. Показательнее всего пример Лос-Анджелеса, известного своей пресыщенной публикой, где почти сорок тысяч билетов разошлись за одно утро. Некоторые фанаты стояли в очереди всю ночь, чтобы наверняка добыть билет, в мирной атмосфере благодушия, свойственной почитателям Элвиса.
В отличие от «Роллинг стоунз», которые годом раньше попали во все выпуски новостей, отметив свой концерт у дороги в Альтамонте печальным результатом (одно убийство, два несчастных случая со смертельным исходом и больше 800 пострадавших), Пресли привлекал мирную семейную аудиторию, оправдывая свою репутацию образцового американца. Почитающий Бога, муж и отец семейства, заклятый враг коммунизма и наркотиков во всех проявлениях, он пылко воспевал слово Божие и не упускал случая поговорить о своей матери, что приносило ему всепоглощающую народную любовь.
Путь Элвиса, отмеченный славой и скандалом, был весь соткан из парадоксов. 14 ноября, на сцене Инглвуд Форума в Лос-Анджелесе, он похвалялся тем, что продал больше пластинок, чем «Битлз», «Роллинг стоунз» и Том Джонс вместе взятые.
За несколько минут до этого заявления он получил повестку в суд по делу о признании отцовства.
Молодая жительница Лос-Анджелеса Патриция Энн Паркер уже несколько месяцев обвиняла Пресли в том, что он обрюхатил ее во время выступлений в Лас-Вегасе в начале года. В этом не было ничего удивительного, учитывая склонность Элвиса к юным девушкам, но на сей раз озлобленность истицы и легкость, с какой она обращалась за поддержкой в прессу, грозили бросить тень на его репутацию. 19 октября мисс Паркер родила сына, названного Джейсон Питер Пресли, и судебное разбирательство занимало внимание СМИ больше года, пока 26 января 1972 года Элвис не был окончательно оправдан благодаря анализу крови. Однако это происшествие спровоцировало целую цепь проблем, тяжело отразившихся на его поведении.
В рамках этого дела адвокат Элвиса вынужденно обратился к частному детективу, бывшему руководителю бригады по борьбе с наркотиками из Голливуда по имени Джон О’Грейди, и его присутствие сыграло ключевую роль, когда возникли новые осложнения. 26 августа 1970 года, во время третьего ангажемента Элвиса в «Интернационале», в службу безопасности отеля поступил анонимный звонок, сообщивший, что тем же вечером Пресли собираются похитить. Обычные меры безопасности были усилены, и оба концерта прошли без инцидентов.
Два дня спустя другой аноним связался с окружением Пресли и запросил 50 тысяч долларов мелкими купюрами в обмен на имя убийцы, которому поручено устранить певца. Присутствия Джона О’Грейди, которого спешно вызвали в Лас-Вегас, оказалось недостаточно, чтобы унять страхи Элвиса: он немедленно вызвал всех бывших телохранителей, многие из которых отдалились от него после свадьбы. Вооруженные до зубов, по большей части владеющие боевыми искусствами, они отныне окружали его преторианской гвардией, прославившись своей грубостью.
Угрозы прекратились так же внезапно, как и появились, но страх, испытанный Элвисом, превратился в длительную паранойю. Он окончательно отгородился от мира, оборудовал Грейсленд мудреной системой видеонаблюдения и часами следил по экранам за передвижениями фанатов вдоль забора: и так уже покрытое мраком ночи, его представление о внешнем мире отныне свелось к этим черно-белым картинкам.
