Михайловский рудник с самого начала вскрышных работ был объявлен комсомольской ударной стройкой. Сейчас штаб ударной стройки перенесен на главнейший объект — строительство Михайловского горно-обогатительного комбината. Вместе с советской молодежью трудятся на этом объекте 600 парней и девчат из Болгарии. К концу девятой пятилетки Михайловское месторождение будет давать 17 миллионов тонн руды в год. Михайловские разработки — это лишь одна точка на КМА. Лебединский горно-обогатительный комбинат, строящийся в Губкине, в скором времени будет выдавать в год 30 миллионов тонн сырой руды и 13,5 миллиона тонн концентрата. Разворачивается строительство Курской атомной электростанции. Когда ее энергия хлынет в КМА, в землю вгрызутся новые машины, и потечет новый мощный поток РУДЫ... Выполняется задание Директив XXIV съезда партии: «Приступить к созданию нового промышленного комплекса общесоюзного значения на базе минеральных ресурсов Курской магнитной аномалии».
Мне показали холм, который собирались взорвать. Неподалеку стояли бурильные машины и оранжевые с черными ковшами экскаваторы. Приземистые и мощные, как танки. Один из них стоял на возвышении метрах в четырехстах. Можно было бы забраться в него или спрятаться за его гусеницами, когда начнут валиться с неба осколки руды. И горноспасатели соглашались — да, можно. Взрывчатка заложена рядами и будет подрываться не одним махом, а ряд за рядом, с интервалами в двадцать пять сотых долей секунды, отчего взрывная волна пойдет в заданном направлении. Но главный инженер по технике безопасности сказал, что при таком взрыве — тридцать шесть тонн взрывчатки! — находиться можно не ближе чем за семьсот метров от взрыва. Он отвез меня на край карьера, показал место, где я должен стоять, сказал, чтобы после взрыва спрятался за столб, и уехал вниз, в карьер. Ему нужно было сразу после взрыва вместе с горноспасателями обследовать воронки.
Я пробрался немного ближе. До того места, где стоял наблюдатель с красным флажком. Ему было приказано дальше никого не пускать, и он меня дальше не пустил. И все-таки для съемки это было далековато.
Карьер уже покинули люди. Только справа, в далеком от взрывов конце, еще сновали самосвалы, гудками перекликались шагающие экскаваторы с электропоездами-рудовозами, гремели слова команд на огромном, как линкор, роторном экскаваторе. Было такое ощущение, что стоишь над ущельем где-нибудь в горах. Все — и экскаваторы, и машины — казалось меньше спичечного коробка. Даже тот роторный экскаватор, рядом с которым я почувствовал себя почти микроскопическим, легко бы затерялся в карьере.
— Вот, — сказал наблюдатель, поглядывая на меня и явно опасаясь, что я убегу куда-нибудь вперед. — Едут. Шнур запалили... Теперь через пять-семь минут рванет. Давай посидим.
Мы сели.
Внизу, по сверкающей на солнце дороге, медленно уползал от того места, где будет взрыв, красновато-бурый КРАЗ подрывников. Дважды нервно взвыла сирена, и стало очень тихо. Энергию отключили, и все огромные механизмы, которые только что вскрывали верхний пласт земли, обнажали красноватые залежи породы — драгоценной железной руды, — остановились. Настал черед поработать самой титанической силе.
Уж больно медленно отъезжали подрывники. Вопрос сам невольно вырвался у меня:
— А если мотор заглохнет?
— Успеют, — не отрывая взгляда от холма, где вился легонький след дыма, сказал наблюдатель. — Успеют до укрытия пешком дойти. Все рассчитано.
Минуты тянулись медленно, как часы. Вот машина выехала за опасную черту, остановилась.
Нет, описать взрыв невозможно. Это надо увидеть, потому что все длится меньше секунды. В тишине взламывается земля, не успеваешь уследить, как она раскололась, а черные стрелы уже взметнулись на сотню метров вверх, к небу. И только тут раздается треск, как после вспыхнувшей молнии. Грохочет гром, огонь пожирает основание дымящегося фонтана, и фонтан на глазах расплывается, опадает.
— Пора прятаться, — говорит наблюдатель. — Сейчас камни начнут падать. Вон летят.
Долго же они летят...
Десятки огромных самосвалов, едва разошелся дым, устремились в карьер. Шоферы обгоняли друг друга, торопились первыми встать под ковши экскаваторов, которые загрузят их по самую крышу красноватыми обломками железной руды, потому что в этом заключалась их работа, в этом был смысл. Через несколько минут протяжно взвыла сирена, и весь механизм огромного Михайловского рудника на месторождении Курской магнитной аномалии пришел в движение. В тот же момент большая руда потекла к доменным печам.
В. Орлов, наш спец. корр.
Курский кратер
Место, куда я ехал, называлось Лебеди. Лебеди... В зелени лежат темные и тихие озера, плывут по ним белоснежные царь-птицы — как в сказке. Лебеди...
...Почти подо мной земля кончалась. Нет, не кончалась, а уходила вниз, вниз, открывалась колоссальной овальной чашей, чьи берега разнесены километра на три: кричи — даже эха не будет. Стены кратера слоисто расписаны. Тонкий черноватый прослой почвы, снежные мела, канареечные пески, коричневатые суглинки, серые глины и, наконец, в самом низу чуть зеленоватые железистые кварциты и она — руда. Темно-вишневая, точно запекшаяся кровь.
Это были Лебеди. То место, где стояло село с поэтическим именем. Теперь его нет. Парит, что ли, незримо в воздухе над этой чашей. Над Лебединским карьером. Жителям дали хорошие ссуды, построили они новые дома, кто хотел — перевезли старые. Их нынешние беленькие добротные домики стоят у шоссе. На месте прежней деревни теперь могучее предприятие КМА.
Курская магнитная аномалия. Два подземных железных хребта, с юго-востока на северо-запад, восемьсот пятьдесят километров в длину и до двухсот пятидесяти в ширину. Величайшее месторождение планеты. Запасы его не исчерпать многим поколениям. Всему свету хватит.
Людей в чаше карьера, можно сказать, и не было. Так, несколько точек, еле движущихся среди отвалов. Землю черпали ковши железных мастодонтов — шагающих экскаваторов; с ревом ползли сорокатонные БелАЗы; кузовы их полнились добычей. «Ископаемые...» Они внизу, подо мной. «Полезные». В них почти все, что окружает меня в городской, да и не только городской, жизни. Мост и отопительная батарея, лайнер и стакан, авторучка и ракета, завод и гривенник — все это сначала было извлечено из недр в первозданном виде. Вся промышленность оттуда, снизу. Порой забываешь об этом, как о воздухе, которым дышишь.
Прошли века — каменный, бронзовый, а сейчас длится век железный. Без железа не нашли бы мы тропу ни к пару, ни к электричеству, ни к атому. Человек вскормлен железом — плугом, лопатой, колесом. Тем железом, чье начало вот в этих темно-вишневых камнях, что лежат на дне чаши. Долгое время масштаб строек любили измерять объемами египетских пирамид. Здесь, на Лебединском руднике, наивно это сравнение. Здесь пирамида Хеопса показалась бы мелкой рядом с чашей, измеряемой кубическими километрами.
Люди, механизмы, машины, взрывы — и вот распахнуты недра земли. Взрыв в карьере — это поразительное зрелище. Сирена. Длинно и коротко. Вдруг желтая молния. Земля разорвалась и вздыбилась. В небо выбросился вихрь огня. Зарево. Гигантский кактус породы встал метров на сто, словно колючками, ощетинился расходящимися струями, весь в коричневых, серых, белых клубах. Небо раскололось в грохоте. В ушах тугой звук, точно вата. Пыль рассеялась: передо мной гора раздробленной породы. Все ожило. Закланялись ковшами экскаваторы, покатили самосвалы. Дел теперь, дел! Поодаль стоят внушительные конусы песка и суглинка. Горы вынутой, перевернутой человеком земли. Чужаки средь окрестного пейзажа. Отвалы. Тихо у их подножия. Желтоватым дымком курятся на ветру вершины. Здесь не увидишь любопытных. Что интересного? Голо, пыль, зной... Под ногами редкие выбросы жиденькой травки. Кое-где лепится пионер откосов и канав мать-и-мачеха. Даже неприхотливой полыни нет. Ее листья, если в земле много железа, становятся ярко-желтыми. Нет золотистой полыни на земле замечательного плодородия, былого чернозема, теперь вскрытого, убранного, засыпанного. Как оборотная сторона медали, лежит голая, бесплодная земля.
Под отвалы, карьеры, сооружения КМА ушло около тринадцати тысяч гектаров. И это лишь начало. Неизбежная плата за сталь и чугун? Взамен железа — хочешь не хочешь — поступайся хлебом? Что прикажете делать? Восхищаться могуществом техники — ах, какие мы сильные! Жалеть травинки? Относиться к убыткам как к должному?
Не по-хозяйски так было бы. Есть проблема. Большая, сложная, срочная, экономическая, психологическая — какая угодно. Вот и начнем с понимания ее сути. Не сегодня она возникла.
