Измена. (не) Любимая жена - Лада Зорина

— Лиля Сергеевна, вам лучше… лучше туда не идти, — бритоголовый Сашка возвышается надо мной, преграждая путь в коридор.

На круглом добродушном лице читается искренняя обеспокоенность, почти сочувствие.

И мне это совершенно не нравится.

Я судорожно прижимаю к боку сумочку и чувствую, как холодит через тонкий свитер лёгкий плащ, намокший от долго собиравшегося над городом дождя.

— Саш… — голос у меня до противного тонкий, едва ли не заискивающий. Я боюсь своих предположений. — Саш, что там?..

Грамотно сформулировать недоумение не получается. Мысли путаются, к горлу подступает комок.

Потому что я видела второе авто у подъезда. И я знаю, кому он принадлежит.

Потому что десять минут назад дежуривший внизу на парковке охранник, завидев меня, приподнял светлые брови и неуверенно улыбнулся:

— Добрый день! Надо же, а я совсем недавно мужа вашего видел. Думал, он с ва…

Охранник осёкся и даже побледнел, сообразив, что проговорился.

— Добрый, — пробормотала я и кинулась к парадной, потом — к лифтам, и наверх, к обычно пустовавшей квартире. В Москве мы бывали только наездами, когда Герману требовалось подолгу присутствовать в офисе, решая дела по работе.

Но квартира содержалась в чистоте и порядке. Хозяева могли нагрянуть в любое время. Вот как сейчас.

Я смотрела на охранника, испытывая почти противоестественное желание сдаться на его уговоры. Развернуться и просто уйти.

Чтобы не слышать, не видеть, не знать.

Но моя нерешительность длится всего пару мгновений.

Да если я сейчас уйду, я жить не смогу дальше!

Я должна быть уверенна. Я должна. Я себе это должна, не кому-нибудь.

— Саш, отойди.

— Лиля Сергеевна…

— Он тебе приказал? Распорядился никого не пускать?

Охранник помотал головой.

— Да н-нет. Нет. С чего бы ему… мы же… он же… ну, никого ведь не ожидали.

Да, вот так. Никого не ожидали. А тут такая внезапность — жена.

— Ясно, — я стиснула ремешок сумочки. — Тогда отойди. Отойди, Саш. Отойди, бога ради. Ты уже ничему не поможешь. Просто… не мешай, хорошо? Я тебя очень прошу. Пожалей меня. Не мешай.

Сашка стоически держится пару лишних мгновений, но бросив на меня последний сочувственный взгляд, всё-таки отступает.

Я вынимаю из кармана карточку-ключ и киваю ему:

— Спасибо.

В просторной прихожей последние сомнения рассеиваются — к дизайнерскому пуфу на полу небрежно прислонены чёрные женские туфли.

Сердце рванулось, больно заколотилось о рёбра. А в отдалении по направлению к спальням уже слышатся приглушённые голоса.

Я не трачу время на то, чтобы разуться. В конце концов я здесь совсем ненадолго.

Из гостиной тенью прокрадываюсь в коридор, пересекаю его и безошибочно толкаю одну из дверей — в хозяйскую спальню.

И очень вовремя.

Прямо передо мной — наша постель, где уютно устроилась рыжеволосая стерва с телом богини. Марина Игнатьева — давняя и близкая подруга моего мужа.

А мой муж выходит из гардеробной, натягивая на себя чистую рубашку. Чёрные волосы влажно блестят после душа. Он мрачен, Марина жмурится от пережитого удовольствия.

Моё сердце идёт уродливыми трещинами, лопается и сыплется в чёрную пустоту.

— Господи… — сиплю я, мигом теряя голос.

Муж вскидывает голову. Глаза рыжеволосой богини превращаются в плошки.

Я силюсь что-то сказать, но не получается. Хочу закричать, может, даже заплакать, но онемела вконец.

Герман первым приходит в себя. Отнимает пальцы от пуговиц. Его лицо вконец темнеет, каменеет тяжёлая челюсть, а в синих глазах стынет ярость.

— Уходи.

Я даже не сразу соображаю, что он это мне. Не рыжей бестии, бесстыже развалившейся на нашей постели.

— Ч-что?.. — я смотрю на него во все глаза, не веря ушам.

— Уходи, Лиля. Немедленно! — он сосредоточен только на мне, будто женщины, с которой мне только что изменил, вовсе нет в спальне.

Я на миг выхожу из тошнотворного ступора:

— Герман, что…

— Я сказал, убирайся! — рычит муж, указывая мне на дверь. — Сейчас же! Поговорим дома.

Я смотрю в родные до боли глаза. Я их не узнаю.

А со смятых простыней на меня по-кошачьи щурится его подруга детства.

Мне кажется, я умираю.

Даже дышать становится в труд.

— Герман… — томно отзывается рыжеволосая.

— Заткнись! — рявкает муж. — Не смей в это лезть.

И вновь переводит взгляд на меня. Его голос непостижимым образом выравнивается. Он чует меня, он знает меня. Он слишком хорошо меня знает. И он даёт мне понять, что сбежать не получится. Его пристальный взгляд сам рычит на меня: «Даже не думай!»

— Лиля, езжай домой, — чёткий приказ. — Там всё обсудим.

Мой взгляд мутнеет от слёз. Я ничего больше не вижу — ни Германа, ни его любовницы. Ни своего будущего.

Разворачиваюсь.

И бегу.

Бегу, хоть и знаю — от него бежать бесполезно.

— Лиля! — его голос ещё гремел у меня в ушах, пока я неслась вниз.

Но я всё-таки слышала, как муж спешно отдавал какие-то приказы охраннику.

Герман ненавидел, когда я убегала. В начале наших отношений даже воображал, что я вот так когда-нибудь от него и скроюсь, растворюсь, исчезну из его жизни, потому что поначалу перспектива быть вместе с ним меня откровенно пугала.

И на то были причины. Тысяча с лишним причин.

Потому что наш брак был неравным с самого начала. Но тогда я всё-таки не считала, что неравен равно обречён.

А теперь…

Я кое-как добралась до парковки, где собиралась вызвать такси. Но тут Сашка меня наконец-то догнал, тронул за вздрогнувшее плечо — осторожно, но всё же достаточно крепко, чтобы я и помыслить не могла продолжать свой побег.

Мы шумно переводили дыхание и какое-то время не могли говорить.

— Я вас… не оставлю, — охранник, конечно, намного быстрее отошёл от этой бешеной скачки по этажам.

Ошарашенная увиденным, я и не подумала дожидаться лифта, а он, наверняка следуя указаниям Германа, помчался следом за мной.

Сумасшествие. Мы летели с самого тринадцатого этажа! Это чудо, что я ни разу не споткнулась и не расшиблась насмерть.

— Пойдёмте, — он чуть сжал моё плечо. — Я вас домой отвезу.

— Саш… н-не надо.

— Лиля Сергеевна, ваш муж пригрозил с меня живьём шкуру содрать, если на вас хоть царапинка будет, — нажаловался охранник. — Себя не жалеете, так хоть меня пожалейте.

Я наконец-то выдохнула, прекратив хватать ртом воздух.

Надо же, сколько заботы… Что же он её не проявлял, когда со своей Мариной в одну постель ложился.