маленький сосед оказывается очень ранимый и чувствительный, как сто мягких игрушек. Нафаня любит внимание и если маленького духа не баловать этим редким подарком, то он начинает обижаться. Как Нафаня чудит, вы уже в курсе. Однако помнить об этом следует всегда.
Утром двадцать третьего февраля, я проснулся с гнетущим чувством, что должна случиться какая-то пакость. В моей комнате все находилось на старых местах. Кроме аквариума, в котором жил птицеед Олег, напугавший Нафаню до паранормального тика. Что, впрочем, не помешало духу в дальнейшем очень крепко полюбить волосатого питомца. Это я про Олега.
Зверушку пришлось отдать на содержание знакомому арахнолюбу Павлику, который не глядя отвалил за паука втрое большую сумму, чем я заплатил первоначально. Олег требовал ухода, а Нафаня через два дня наотрез отказался кормить паука, как должно, пытаясь подсунуть копченую колбасу. Но история не про паука, а про внимание к домовому.
То утро было сырым и холодным. С трудом выбравшись из теплой кровати, я потопал умываться, не удивляясь тишине вокруг. Вчера вечером Нафаня снова бузил. Поругался со мной, залез на холодильник с бутылкой виски и украденной у меня пачкой Chancellor, которые начал курить после того, как просидев полчаса над своей фотографией из детства, заявил:
– Барин, родители-то мои благородные люди и я получается – аристократ. Значит, я буду курить только изысканные сигареты и пить дорогое спиртное.
– Нафань, ты прости, но в тебе ни капли нет аристократии. Ты волосатый грубиян, плюющий на голову соседям из окна и устраивающий дебоши. Аристократы себя так не ведут, – парировал я. На что получил целый ушат ругани от аристократичного домового.
– Смерд, – Нафаня выпучил глаза и смачно выдал длинную и громкую отрыжку – Как смеешь ты обращаться со мной подобным образом. Я тут теперь барин!
– Ты же рыгаешь, прости Боже, как последний холоп. Благородным господам не пристало так себя вести, Наф.
– Поскольку я славный и гордый аристократ, – понесло Нафаню, – отныне ты будешь проявлять ко мне больше уважения. Иначе я высеку тебя ночью розгами и посажу на цепь!
– Вот поскольку ты славный и гордый, то иди и зарабатывай деньги на свои напитки и сигареты сам, – возмутился я. Домовой почесал свой зад и, встав, молча удалился. При этом стараясь ставить одну стопу на линии с другой, как благородные аристократы, дабы заметнее была легкость походки. Ничего из этого не вышло. Запутавшись, Нафаня грохнулся в коридоре и, вскочив, быстро помчался в туалет под аккомпанемент моего ехидного смеха.
Этим утром пахло пакостями, которые не заставили себя ждать. Зайдя в помещение, я увидел самозваного аристократа, спавшего на холодильнике. У домового был открыт рот, из которого свисал длинный язык, и текли слюни. Я демонстративно прошел мимо, сдерживаясь, чтобы не дернуть за язык, и поставил на огонь чайник. Затем, закурив сигарету, приоткрыл форточку и задумался о своем. Задумчивость испортил очень громкий чих и ворчливая брань. Нафаня проснулся. Я включил радио и под звуки вальса наблюдал, как кряхтит потомственный аристократ, пытаясь слезть с холодильника. Спокойно слезть не удалось и Нафаня растянулся на полу:
– Андреюшко, это не смешно. По этикету упавшему домовому нужно подать руку и порадовать хлебом-солью. И яишенкой.
Страсть домового к яичнице давно известна. Однако Нафаня, умеющий готовить сотни различных блюд, почему-то больше всего любил мою яичницу.
– По этикету упавшему домовому нужно вызвать экзорциста, дабы провести обряд изгнания мелкого пакостника из дома, а затем угостить парой тумаков на дорожку, – ехидно вставил я.
– Фу на тебя! Холоп, – Нафаня высунул длинный язык и угрожающе забубнил. Впрочем, на меня это не действовало. Привык уже.
Демонстративно хмыкнув, я стал жарить яичницу, краем глаза смотря за императором в замусоленной майке. Тот алчно уставился на сковороду, плюющуюся горячим маслом, от восторга забыв спрятать язык. Сдерживая желание дернуть его за язык, я поперчил и посолил яичницу. Выложив на тарелку, налил себе горячий чай и, усевшись за стол, начал трапезничать.
Нафаня не в силах это вытерпеть, залез на табуретку напротив и стал гипнотизировать меня жалобным взглядом иногда вздыхая, как бурлак, тащащий здоровенный нефтяной танкер. Я, смотря в глаза домовому, аккуратно прибрал остатки яичницы кусочком хлеба и с наслаждением все доел.
Тяжкий вой разнесся на кухне. Мохнатый предводитель дворянства безобразно бился в припадке на полу, обиженно гнусавя:
– О горе мне. У, бисов барин! Все сожрал, все слизал, Нафанюшку обделил, корки черствой пожалел! – он принялся кататься по полу и лягать табуретку ногами.
– Может, просто извинишься? – предложил я, спокойно попивая кофе и наблюдая за истерикой.
– Не мне поклоняться безродному холопу, – провыл Нафаня, утирая слезы грязной майкой. – Высеку тебя, Андреюшко за такое! Ей-богу, высеку. Яишенку пожрал! Нафанюшку обделил.
– Как хочешь. Только извиняться все равно придется, – сдерживая смех, я пожурил домового пальцем. – Мне пора на работу, деньги нам зарабатывать. Ведите себя хорошо, ваше высочество. Вы домовой, защитник дома, а ведете себя, как капризное дитя.
Нафаня, насупившись, хмыкнул и, повесив голову, поплелся в туалет.
Работать мне не хотелось, праздник же, однако доделать проекты надо. Сидя в пустом офисе, я оперировал обтравочными масками, фильтрами, наложениями, слоями и уровнями. Тяжек хлеб дизайнера, который раз говорю я вам. В итоге, закончив горящий проект, я потянулся и посмотрел на часы. Время пролетело ужасно быстро, как всегда и бывает, если чем-то сильно занят. Пора было идти домой к зазнавшемуся духу.
По дороге я зашел в магазин рок-атрибутики и купил там майку Cannibal Corpse стильного черного цвета. Домовой любил неожиданные подарки. На сдачу я захватил кулон с египетским крестиком. Нафаня, как ворона, так же любил все блестящее.
Придя домой и, открыв дверь ключом, я тихо позвал духа:
– Ваше сиятельство. Соблаговолите встретить слугу вашего нерадивого.
Ответом вновь была тишина. Я разделся и, бросив пакет с майкой в комнате, пошел на кухню. А открыв дверь, поневоле разинул рот от удивления.
На подоконнике, обнимая чашку с горячим кофе, сидел грустный Нафаня.
– Наф, ты чего? – опешил я. – О кусочке Польши мечтаешь?
Увидев меня, домовой пулей слетел с подоконника и, вцепившись в ногу, протяжно заныл. Я бережно поднял чумазого духа и прижал к груди.
– Ну что такое? Что случилось, мой зловонный принц? – в ответ на это Нафаня завыл еще сильнее.
Битых полчаса я пытался успокоить домового. Уговорами и поглаживаниями, я все-таки добился своего. Нафаня, хоть и продолжая хлюпать носом, сподобился ответить:
– Андреюшко. Я такой паскудник. Старый бис. Вот дернуло же считать себя аристократом. А я просто хотел твое внимание привлечь. Ты постоянно
