был кое-кого порвать на мелкие кусочки:
«Разило? Как это? Он, что по запаху нас учуял? Вот же, мать его жаба! Я же говорил Ти проверить надёжность защиты! Город у него виноват, понимаешь, чертов раздолбай! Ну, ничего, как выберемся отсюда, я тебе напомню, что к работе нужно подходить с предельной ответственностью, твою ж налево! И какого лешего, он так долго тянет?!
Эн, все ещё улыбаясь, чуть скосил взгляд на Ти. Комбинезон толстяка промок насквозь. Он теперь не просто икал, а как жаба начал гулко и гортанно квакать, а его желудок издавал совсем не свойственные ему звуки. На эти странности по-прежнему никто не обращал внимания, что было только на руку Эну.
— В молчанку, играть будем? — прохрипел вояка. — Мы ведь всё равно выпытаем кто вы такие. Что лыбу давишь? Думаешь я тебя недооцениваю? Наоборот. Для меня чем не примечательней человек, тем он более непредсказуем и даже опасен.
— Ой, да ладно те, — засмущался Эн, чуть краснея. Но при этом он сильно занервничал, ибо время уходит, а куда направился Дэвид он не знал. — Вы тоже красавчики. Мы даже не заметили вашего присутствия! Вы же здесь не первый день, а? А то мы давно пасём лохов, что должны были покуситься на одну «золотую гусыню».
— Лохов? — переспросил вояка, угрожающе сузив глаза. Солдаты невольно переглянулись.
«Неужели эти придурки впервые появились здесь лишь сегодня или вчера? Значит до недавнего времени Дэвидом вообще никто не интересовался?» — проскочила шальная мысль в голове Эна.
— Послушай меня, урод! Кем бы вы ни были, вы теперь ничем себе не поможете. Ни себе, ни тому парню. Так что ещё неизвестно, кто тут в лохах оказался на самом деле. На вашем месте, я бы…
Вояка так и не сказал, чтобы он сделал на месте пленников, так как он, наконец, обратил внимание на странное поведение Ти.
Толстяк теперь пускал слюни и ими же захлёбывался. Он дрожал всем телом, да так, что чуть ли не подпрыгивал вместе с шезлонгом. Его лицо покраснело ещё сильнее, а из горла стали доходить громкие хлюпающие и рычащие звуки. Массивная грудь Ти очень быстро поднималась и опускалась, а от одежды начал исходить алый пар.
— Что это с твоим «любовником»? — испуганно спросил вояка Эна. Он и его подчинённые благоразумно решили сделать несколько шагов назад. — Он, случаем, не болен?
Эн в ответ лишь заржал как умалишённый. Он тоже начал подпрыгивать вместе с шезлонгом, с лицом полным злого и нездорового восторга.
— Ха-ха! Яху! Ну, наконец, твою ж налево! — веселился Эн глядя на приступ друга, а потом резко оглянулся на военных. — Ой, бягите хлопцы, бягите, ибо если не спасётесь бегством, то вы покойнички, мать ваша жаба!
Командир недоверчиво всмотрелся в Эна, а потом вновь с отвращением посмотрел на конвульсирующего Ти. Он не понимал, что происходит и, впервые за свою долгую работу наёмника, испытывал нерешительность. Вояка действительно не хотел их убивать, так как они его заинтересовали. Он хотел их допросить. Да и целью и без него было кому заняться, но теперь вояка считал себя круглым идиотом. Ему следовало убить этих двоих сразу.
Шея толстяка покраснела и взбухла, как будто тот взял и проглотил футбольный мячик. Рот его был плотно сжат, а щеки втянуты. Толстяк теперь не просто дрожал, а вибрировал сильной, почти что сейсмической активностью. Но тут «мячик» резко пошёл вверх, щёки вздулись, а рот пленника с неприятным чавкающим звуком широко, чуть ли не на разрыв, открылся. Оттуда повалил чуть зеленоватый с примесью алого дыма густой пар, воняющий тухлым яйцом и гнилью. Дым быстро развеялся и перед солдатами, что вынуждены были отступить ещё на несколько шагов назад, защищаясь от тлетворного запаха, в ужасе увидели, что изо рта толстяка торчал, если седой наёмник не ошибся, своеобразный миниатюрный гранатомёт, измаянный слизью.
— Застрелите его?! — крикнул вояка своим людям, но было поздно.
Эн, по-прежнему зубоскаля, выпучил глаза на наёмников и с безумным восторгом произнёс: «Бум!»
В тоже мгновение внутри Ти что-то щёлкнуло и из оружия вылетел маленький, размером с куриное яйцо, снаряд и угодил в солдата, стоявшего напротив него. Тот ещё даже не успел как следует прицелиться во врага. Его отбросило к стене, а затем произошёл мощный взрыв. Стена развалилась на куски, потянув за собой часть и без того разрушенного потолка. Во все стороны полетели ошмётки наёмника вперемешку со штукатуркой и пылью.
Чуть ранее, когда снаряд только- только вылетел, Эн дотянулся пальцами до маленьких кнопочек на ладонях. Из двух выпуклых обручей на запястьях, появились лезвия, и тут же разрезали наручники.
Припадая к земле и прикрывая голову, Эн успел увидеть краем глаза, что Ти отбросило к окну, и он чудом не вывалился наружу. Лишь выбил раму и обрушил часть стены. Он, с кровавой кашей на лице, теперь лежал на земле без сознания. Также он увидел солдата, что до этого сильно ударил его прикладом. Его отбросило взрывной волной к боковой стене, где он и обмяк.
Эн приподнял голову и заметил, что солдат начал подниматься, держась за повреждённую руку. Тот, ещё не до конца придя в себя после взрыва, поднял взгляд и к своему ужасу увидел перед собой лицо Эна: перемазанное в крови и извёстке и почему-то дымящееся. Оно излучало безумие и жажду крови. Это последнее, что он увидел. Бывший пленник коснулся кулаком подбородка наёмника, что-то щёлкнуло, повернулось и сложилось. Голову солдата насквозь пронзило тонкое, как игла, лезвие. Он захрипел, дёрнулся и обмяк. Лезвие втянулось обратно, и труп глухо упал. Эн повернулся в сторону прихожей и увидел ещё одного наёмника. Он нацелил на него автомат, уже собираясь спустить курок, как с боку кто-то издал мощный клич. Солдат обернулся и увидел, что на него несётся Ти: рот порван, зубы обнажены. Он был покрыт красным паром, раны, издавая шипящий звук, затягивались прямо на глазах. Наёмник широко открыл глаза. Он только успел направить автомат на толстяка, как вдруг на его голове замкнулись огромные руки Ти, расплющив её в лепёшку. Шлем треснул, как ореховая скорлупа. То тут, то там хлынула кровь. Во все стороны полетели ошмётки мозгов, а глаза наёмника вылезли из орбит. Толстяк разжал руки и тело воина упало. Посмотрев на Эна, он, довольный собой, попытался усмехнуться, но в итоге стал ещё более жутким.
«Если я не ошибся, то остался лишь этот суровый мужик — подумал Эн, стирая со своего лица кровь и осматриваясь по сторонам. — Но
