В голове, как саранча, крутятся мысли о разговоре с матерью и отчимом. Их много. Слишком.
Тут всё настолько чужое, что хочется волком выть. Любимые книги, нотные тетради, диски с прекрасными подборками, мягкая кровать с пятью разноцветными подушками, фортепиано, зеркало во весь рост, шикарный шкаф размером с гардеробную, полностью оборудованная ванная комната, куча разных статуэток, привезенных с отдыха — это всё вызывает отторжение и стимулирует желание уехать подальше, наплевав на ответственность и чувства близких людей. Кажется, что во мне поселились две разные личности. Одна воспламенялась от мысли о побеге и мечтала пойти против всего мира с шариковой ручкой в руке в качестве оружия, а вторая давала подзатыльник и давила на совесть, вынуждая остаться и сделать выбор.
Возможно, я бы не вернулась в дом к Филатовым, но беседа с Машей обрубила крылья. Я не ощущала воодушевления после этого, скорее спокойствие с привкусом горечи. У меня накопилось много вопросов, которые я не могла ей задать. Например, нашла ли она управу на своего мужа? Что было в баре? Какие сюрпризы ещё приготовила ей жизнь? И почему она такая грустная временами, когда смотрит на небо и улыбается?
— И что ты, Ярик, такая кислая?
Вздрагиваю, когда Лёня нагло стягивает наушники и бросает их на фортепиано, и складываю руки на груди, смотря на сводного братца снизу-вверх. Какого чёрта он припёрся ко мне в комнату?!
— Я стучал, — словно читает мои мысли Фил и принимается осматривать моё временное пристанище, — ты не ответила.
— Если не ответила, то значит not disturb, Лёня.
— Understand, baby, но меня мало волнует степень твоей занятости.
— Хамло.
— Сабелька.
— Что?! — фыркаю и разворачиваюсь на стуле, чтобы видеть, куда его потащила нелёгкая сила. — Какая ещё сабелька?
— Острая, Ярик, — Лёня дарит мне бесячую позитивную улыбку и берёт розового слоника, которого мне дала бабуля перед отъездом.
— Хватить лапать мои вещи! — вскакиваю со стула и буквально вырываю из рук Лёни фигурку. — Зачем ты вообще припёрся?
— А ты далека от понятия дружелюбие, да?
Издевается гад, пока я пытаюсь успокоиться. Как-никак, а я перед ним виновата.
— Я уже извинилась, — ставлю слоника на его место и бросаю на Лёню раздражённый взгляд, — ты промолчал. Больше повторять не буду.
— Я не глухой. С первого раза услышал.
Продолжает улыбаться, выводя меня из состояния спокойствия, которого я достигла при общении с Машей. Он стоит рядом со мной. Очень близко. Я отчётливо чувствую аромат мяты и скриплю зубами. Леонид не делает ничего сверхъестественного, но меня всё равно корежит от его присутствия. Я ищу причину этому ощущению и не могу найти. Видимо, Фил является моим раздражителем. Природным. Когда ты на дух не переносишь человека без какой-либо уважительной на то причины.
— Мне не нужны твои извинения, Ярослава, — улыбка исчезает с его лица, заставляя отступить назад, — и пришёл я, чтобы узнать, как ты, и сказать, что родители зовут к ужину. Всех. И да, я тоже не в восторге от этой дерьмовой ситуации, но не срываю зло на тебе.
— Я не…
— Идём, — Лёня равнодушно мажет по мне взглядом и уходит из комнаты, убрав руки в карманы джинсов.
Сводный брат не закрывает дверь, оставляя её открытой, словно кинул на пол красивое приглашение. Я же тяжело дышу из-за его слов и ощущаю сильное давление внутри, которое затапливает меня с головой, но не ледяным холодом, а огромной волной помоев. Мерзкое ощущение, направленное на саму себя. С трудом переступаю через него и спускаюсь в столовую, где все в сборе. Подхожу к месту рядом с Лёней и отодвигаю стул с непристойным скрежетом ножек по паркету. Боковым зрением ловлю мамин недовольный взгляд и сажусь с каменным выражением лица.
Вряд ли мне кусок полезет в горло, но игнорировать слова родителей себе дороже, поэтому в гробовой тишине мы приступаем за ужин. Я ковыряюсь вилкой в салате, пока Фил уминает всё под чистую.
— Ты подумала?
Голос матери звенит, разрезая пространство на рваные пласты, и врывается в мою голову, включая там режим защиты. Невольно напрягаюсь и тянусь за стаканом с водой.
— Раиса, не дави на неё.
— Я не давлю, Семён. Время идёт. Можно быть обиженной хоть век, но это не поможет. Ярослава?
Делаю несколько глотков под пристальным вниманием двух пар глаз. Спасибо сводному брату за отсутствие интереса к моей моральной порке, иначе я бы не знала, куда бежать.
— Я ничего не решила, мама.
— Боже…
Родительница откладывает столовые приборы в сторону и устало вздыхает, усиливая мою внутреннюю дрожь. Бросаю взгляд на Леонида, но он и бровью не ведёт, продолжая трапезничать, в отличие от нас троих. От Семёна Кирилловича тоже веет ожиданием, и я выпаливаю то, что приходит первое на ум:
— Я хочу сначала съездить к бабушке.
— Что?
На лице матери неподдельное удивление, которое она не успела замаскировать другой эмоцией. Брови отчима ползут вверх, и лишь моё сердце грохочет в груди так, что уши закладывает.
— К бабушке, мама, — повторяю увереннее, — я имею полное право. Хочу сходить на могилу отца и навестить бабулю. Я не была у нее несколько лет.
— Зачем это?
— Я. Имею. Право. Если хочешь заставить меня ходить к психологу, то прежде я сделаю так, как считаю нужным.
— Бред какой-то!
На стол летит белоснежная салфетка, и мама показательно прикладывает руку ко лбу.
— Не бред, мама.
— С каких пор ты горишь желанием увидеть Клавдию Степановну, скажи на милость?
— С тех самых, как родная мать решила сдать меня в психушку!
— Стоп! — отчим поднимает руку, пока моя грудная клетка трещит по швам от накала эмоций. — Успокойтесь обе.
— Лёня, — справа прекращается движение. Кажется, сводный
