коннетабля.
Его люди волновались, это было заметно, это было нормально. Главное чтобы они верили в него, и тогда всё должно получиться. А они вроде бы верили, выполняли всё, что он сказал, суетились, малость бестолково, но старались.
Волков достал топор, с которым никогда не расставался и протянул его монаху:
— Держи. Слушай внимательно, не знаю, как всё сложится, но если кровососа удастся вытащить на свет, ты должен кинуть топор в него.
— В кого? — удивился монах, беря оружие. — Я не попаду!
— Слушай меня, болван, нужно просто кинуть в него топор и всё. — Говорил Волков тихо, что бы другие не слышали. — Просто кинешь в него, отвлечёшь внимание. Нужно будет отвлечь его. Понял?
— Я попытаюсь.
— Не надо пытаться. Нужно кинуть топор в вурдалака, понял?
— Да, я кину топор в вурдалака, господин.
— Слушай внимательно, — продолжал солдат тихо, чуть склоняясь с коня, — ты кинешь топор, когда я вытащу ногу из стремени, будешь стоять справа от меня и следить за ногой. Я вытаскиваю — ты кидаешь. Понял?
— Да, господин, — монах подбросил топор, — я всё понял.
— Ёган, арбалет, — скомандовал Волков.
Ёган молча передал ему уже взведённый арбалет на ложе, которого уже лежал болт с серебряным наконечником.
Солдат проверил оружие и закричал:
— Копейщики, в морду не колоть, в ляжки тоже, только брюхо, только пах. Длинным выпадом, чтобы насквозь, мне нужно, чтобы вы его прокололи как кабана и держали, пока мы будем его рубить. Кто верует в Господа нашего — читайте молитвы.
Он осенил себя святым знамением. Его люди делали то же самое. Шептали молитвы, многие подходили к монаху, тот наскоро благословлял их. Становились в боевой порядок.
— С Богом, — крикнул солдат. — Пойдёмте и убьём эту тварь, вернём её обратно в ад.
Они пошли в болото. Шли они то по щиколотку, то по колено в грязи к центру кладбища, обходя покосившиеся надгробия. Туда, где в тумане темнел склеп. Шли не спеша, как положено, держались вместе, не разбегаясь. Все молчали, все были напряжены, даже собаки, бредя в воде почти по живот, не лаяли.
И тут, за порывами ветра, облака разлетелись, и вдруг пришло солнце.
— Вот, видите? — Сказал солдат громко, — кого-то из вас, чертовых грешников, Господь еще слышит, он послал нам солнце.
Люди тихо радовались. Глядели на солнце и на коннетабля.
— Молитесь, добрые люди, о том, чтобы адская тварь была там, но не сбежала.
Вскоре они подошли к склепу. Он был старый, черный, без лишних украшений, только крест на стене да дверь из железных прутьев. Камни его старые поросли мхом.
— Господин! — Крикнул один из стражников, что шел справа рядом с сержантом. — Глядите!
Волков поглядел, куда указывал стражник и увидел, что у поваленного надгробия из воды торчали не то женские, не то детские ноги, серые от разложения.
— Ну, вот, — сказал солдат, — кажется, мы его нашли.
— Конечно, он здесь, — крикнул Сыч. — Чувствуете, трупьем воняет?
— Пошли, — солдат взмахнул плетью, и его люди двинулись вперед.
А солнце разгоняло туман, светило не через облачка, не лучиком, а жарило во всю мощь солнцем уходящего лета. Оно осветило мерзкое, запущенное, старое кладбище, разогнало туман, а заодно и мрачное предчувствие смерти. Перед ними было просто замшелое и мрачное здание, сложенное из огромных камней. В двадцати шагах от склепа Волков поднял руку, приказывая остановиться.
Все стояли тихо, даже собаки понимали, не лаяли. Все ждали, что будет делать командир. А коннетабль крикнул:
— Эй, кровосос, я знаю, что ты нас слышишь! Выходи, мы пришли за тобой!
Он не знал наверняка, но очень, очень надеялся, что вурдалак там. Самое страшное, то, чего он больше всего боялся — это то, что склеп окажется пуст.
— Я знаю, что ты там! И не надейся, я не полезу в твою могилу. Я привел достаточно людей, чтобы нарубить хвороста и дров. Я завалю дровами весь склеп по самую крышу. Я привез бочку жира, я запеку тебя как гуся в печи!
Он замолчал, но ничего не происходило. Светило солнце, было тихо, даже птицы не пели.
— Ну, что ж, значит, быть посему, — кричал солдат.
Надежда на то, что вурдалак там, у него таяла, но отступать он был не намерен. И Волков крикнул мужикам, что были сзади:
— Эй, вы, рубите жердины, подопрем дверь. Запечем этого гуся.
И тут, напугав многих, заунывно и страшно заскрипели старые петли. Дверь из железных прутьев с грохотом ударилась о стену склепа, распахиваясь настежь. И из склепа вышел он, вурдалак, остановился, щурясь на солнце, по колено в воде. Это был молодой белокурый абсолютно белокожий красавец, его штаны были изрядно потрепаны, а рубаха, некогда белая, была серой и буро-черной на груди и животе. Солдат даже думать не хотел, сколько человеческой крови засохло на этой рубахе. Вурдалак, продолжая, щурится от солнца, пошел навстречу людям, он улыбался. Остановился в десяти шагах прямо перед копейщиками, что стояли перед Волковым. Его зубы были на удивление белы, сам он был бледен, грязные волосы до плеч и никакой растительности на лице.
—Вот, вы какой, коршун-ворон! — Произнес он звонко и отчетливо. — Снимите-ка шлем, коннетабль, а то за ним и бугивером я не вижу вашего лица.
И тут Волков неожиданно заметил, что люди его стали волноваться, стали шептаться и смотреть на своего коннетабля.
— В чем дело? — Видя замешательство среди людей, рявкнул солдат. — В чём дело?
Стоявший перед ним стражник повернулся к нему и произнес с испугом:
— Так это наш молодой барон…
— Какой еще барон? — Не понял Волков.
— Наш молодой барон, сын нашего барона, что сгинул на войне.
— Вы удивлены, коннетабль? — С усмешкой произнес вурдалак. — Холопы узнали меня. Сержант, ты ведь тоже меня узнал?
Волков глянул на сержанта. Тот смотрел на вурдалака с ужасом и удивлением. И тут коннетабль почувствовал себя неуверенно. И от души пожалел, что не дождался барона. Он даже представить не мог, что сержант может выглядеть таким растерянным. И он сразу понял, что нужно что-то делать.
Из-под шлема и бугивера докричаться до кого-то непросто. Железо глушит голос. Солдат это знал и знал, что докричаться нужно. Поэтому заорал изо всех сил:
— Они тебе не холопы! Они люди барона фон Рютте! А ты — кровосос. С тех пор, как ты решил стать кровососом, ты перестал быть наследником фон Рютте. Даже если ты им когда-то был! Теперь ты — бешеная собака. Ты вне закона.
И тут случилось ужасное.
— Ты
