его от себя с такой же лёгкость, как девушки откидывают непокорную прядь волос. Одним движением. И хотел было оскалить великолепные зубы, в улыбке превосходства, как в голову ему, прямо в угол, между лбом и виском врезался болт. Волков выстрелил сразу, как только увидел взмах монаха. Конь не стоял ровно, но до вурдалака было всего несколько шагов. С такого расстояния он никогда не промахивался. А нелюдь среагировав на топор, пропустил выстрел. Теперь солдат ждал его реакции. А вурдалак всё-таки улыбнулся белозубо. И на глазах опешивших людей взялся за древко болта и с хрустом и чёрной жижей вытащил его из головы:
— Ты думал убить меня так, ублюдок, — крикнул он, улыбаясь во весь рот и отбросил палку с оперением в воду.
Реакция нелюдя насторожила солдата, но он ещё не потерял надежды:
— Если бы ты и вправду был на войне, людоед, ты бы знал, что ни стрелы, ни болты так из себя доставать нельзя. — Крикнул ему солдат. — Иначе наконечник останется внутри.
От головы вурдалака на солнце шёл пар, а он улыбался и двинулся на копейщиков, что стояли перед солдатом:
— Да плевать мне на твой наконечник, — визжал он. — Плевать!
«А вдруг и вправду ему плевать, — думал Волков, — тогда мне конец, людишки-то разбегаться собираются. Думают, что его не убить».
Судя по всему так и было, а этот опять завизжал так, что кровь в жилах стыла, и снова двинулся на стражников. Люди стали поворачиваться, глядеть на своего коннетабля. Собаки сзади зашлись лаем и стали разбегаться, вырывая повода у егеря из рук.
— Господин, что делать? — крикнул один из мужиков.
Коннетабль пытался, что-то кричать, навести порядок и успокоить людей, но его никто не слушал. Конь стал крутиться вокруг своей оси поднимая, бил ногами, тучи грязных брызг.
И тут вурдалак, щурившийся до этого от солнца, вдруг широко открыл глаза, остановился, и замолчал, словно прислушиваясь к чему-то. Застыл, а из чёрной дыры в голове выползла струйка белого дыма. Он зашипел, словно огромный кот, широко разинув пасть, и с силой сдавил виски руками. Так и стоял с широко открытыми глазами. Уже и солнце его не пугало.
— Что? — Крикнул солдат, останавливая, наконец, своего взбесившегося коня. — Голова заболела?
Теперь нелюдь, зажмурился изо всех сил, продолжал стоять.
— Заболела, — продолжал Волков, — говорил же тебе, нельзя оставлять наконечники в себе.
И тут вурдалак снова завизжал, да так, что один из стоявших перед солдатом стражников бросил копьё, закрылся руками, как будто руки могли защитить от визга, кинулся бежать по болоту. Визгом этой твари, как кипятком обдавало. Двое других растеряно оглядывались на коннетабля. Он захотел остановить бегущего, и ободрить своих людей, но тут конь его совсем взбесился, он встал на дыбы. Правая нога солдата была не в стремени, а на левую он опереться и не мог, удержаться в седле шансов не было. И, роняя арбалет, он с грохотом рухнул в грязь и воду.
С трудом подняв голову над водой, он смотрел отрешённо, как разбегаются дворовые мужики, догоняя скулящих от страха собак. А тварь всё визжала и визжала, и всё ближе и ближе. Так, что уже резало уши. А он барахтался в тине и грязи пытаясь найти твердую и не скользкую почву под ногами, чтобы встать. И тут, чьи то сильные руки подхватили его, подняли. Это был Ёган:
— Господин, вы живы?
Волков был жив, и зол, уж он-то не собирался бежать, солдат вырывал из рук Ёгана секиру и сказал:
— Арбалет обронил, найди, — и двинулся навстречу вурдалаку, распихав сидевших на корточках, от страха стражников.
А тот остановился и визжал, зажмурившись, но уже не так громко и страшно. Всё ещё сжимая виски руками. А дыра у него в башке стала заметно больше, её края обуглились, и из неё шёл дымок. Тяжело шагая по чёрной болотной мути солдат подошёл к твари и забыв, что он может снова повредить, ещё не зажившее плечо, взял секиру в обе руки и вложил все силы в удар, всю свою злость. Он нанёс вурдалаку страшный удар. И плечо сразу заныло. У него было такое ощущение, что он рубанул старый, влажный дубовый пень. И что его удар бесполезен. Но визг, вдруг, стих, стало слышно как с криками и брызгами и шумом разбегаются его люди, лают собаки, ржут кони.
Вурдалак стоял и во все глаза смотрел на Волкова, даже протянул к нему правую руку, левая ключица с левой рукой у него было разрублены до соска на груди, из раны сочилась черная жижа.
— Ну, — сказал ему тот, — и кто из нас теперь тупой как свинья?
Нелюдь не ответил. Смотрел на солдата как то удивлённо.
И Волков, несмотря на ноющую боль в плече, ещё раз, со всего размаха рубанул вурдалак, на этот раз по башке.
Вурдалак безмолвно завалился на бок в чёрно-серую воду, от его притопленной головы шёл пар. А солдат опустив секиру, огляделся вокруг. Кроме пары стражников, сержанта и Ёгана был ещё монах. Все остальные разбежались. Было тихо.
Все смотрели на него. Во взглядах людей Волков видел восхищение даже благоговение. Но ему было не до этого:
— Ты арбалет нашёл? — Спросил он у Ёгана.
— Да нашёл, нашёл, — показал оружие тот, — цел и невредим он.
— А конь мой где?
— Сейчас сыщу, — обещал Ёган.
— Господин как вы себя чувствуете, — разбрызгивая грязь, подошёл к нему монах, — вы упали с коня, плечо ваше цело.
— Плечо, — солдат пошевелил плечом под латами, — ноет.
— Вы убили вурдалака, нужно снять доспех, плечо поглядеть.
— Нужно топор мой найти, помнишь, где он упал?
— Сейчас найду, — обещал монах.
— А где остальные? — произнёс солдат, ещё раз оглядываясь вокруг.
— Разбежались, — ответил ему сержант.
— Надо эту тварь к телеге отволочь.
— Не волнуйтесь господин, всё сделаем. — Сержант подошёл к нему и забрал из руки секиру.
А Волков стоял и глядел в небо, щурился на солнце. Он и представить себе не мог, что может так радоваться солнцу. Если бы не боль в ноге и нытьё в плече он был бы сейчас счастлив.
Коннетабль не поехал в телеге, нога, конечно, болела но, лезть в телегу, где между вёдер с жиром валялся вурдалак, ему не хотелось. Он был накрыт рогожей, но его белая как полотно рука, свисала с телеги. Вернее сначала она была белой,
