Через мгновение я пришла в себя.
Я полулежала боком на капоте. Надо мной стояли двое: он и она.
— Синьора! — крикнул он, освещая лицо фонариком.
— Это русская, — сказала она. — Я ее видела.
Это были Илона и Анри. Луна, ставшая белой и яркой, выплыла из-за тучи.
— О Господи, что же ты наделала! — сказал Анри. — Я же говорил тебе, не садись за руль. Почти целая бутылка…
— Что же делать?! — голос Илоны дрожал. От нее сильно пахло смесью духов и перегара.
— Вы русская? Как вы себя чувствуете? Давайте, я вам помогу, — он взял меня под локоть и тихо потянул на себя. Боль вспыхнула в бедре и в шее одновременно. Я застонала.
— О Господи! — прошептала Илона. Она обхватила свое лунно-фонарного цвета лицо ладонями, тонкие пальцы впились в щеки.
— Ничего страшного, — сказала я. — Сейчас пройдет. Если вам не трудно, довезите меня до отеля, пожалуйста.
— Конечно, конечно!.. Давайте, давайте… — он опять подхватил меня за локоть.
— Нет, я сама.
Было больно, но терпимо. Какой-то разряд то и дело гулял от бедра к шее и наоборот. Я встала, сильно хромая, побрела к задней двери машины. Анри поддерживал меня за локоть. Илона продолжала стоять, вдавливая пальцы в лицо.
— Ну, садись же, — сказал Анри Илоне.
Он сел за руль, и мы поехали молча.
— Какой кошмар! — через минуту тихо сказал Анри. — Мы ужасно виноваты. Мы все понимаем и готовы на все… Вам нужна медицинская помощь. Может быть, мы сами организуем… ну, вы понимаете. Конечно, никакая компенсация… Но мы готовы… На все готовы…
— Не волнуйтесь, никакая компенсация мне не нужна.
— О Господи! Сейчас мы заедем к нам. У нас есть врач. Он все сделает. А потом мы… Мы сделаем все, что вы скажете… Как вас зовут?
— Евдокия.
— Очень приятно. Это Илона. Я — Анри.
Через пять минут мы были у особняка. Привратник, похожий на индуса, тот самый, но не в костюме, а в индийском балахоне, открыл нам. Он же оказался врачом. Его звали Ганеш. Он неплохо говорил по-русски. Я действительно отделалась хоть и сильным, но ушибом. Ганеш обработал ушиб, наложил какую-то мазь, пахшую сандалом, на шею.
Через полчаса Анри, Илона и я сидели в гостиной в мавританском стиле и выпивали. Илона была уже очень пьяная. Она много курила и была на редкость разговорчива, весела, но в этом веселье сквозило что-то недоброе. Анри несколько раз пригубил коньяка. Я выпила мартини. Боль отступала, и мне было тепло и весело.
— И все-таки, — сказал Анри. — Чем бы мы смогли загладить свою вину? Поверьте, я искренне хочу сделать для вас что-нибудь хорошее. И у меня есть возможности.
— Мне ничего не надо, Анри. Правда.
— У вас есть муж?
Я подумала и зачем-то сказала: — Да.
— Где он работает?
— В бизнесе.
— Вот и замечательно. Я даже не спрашиваю вас — в каком. Это неважно. Давайте договоримся так: вы дадите мне его телефон, я свяжусь с ним, и мы заключим какую-нибудь очень выгодную для нас обоих… для всех нас (он посмотрел на Илону, та улыбнулась; искренне, как мне показалось) сделку. А? Заметьте: раз вам ничего не нужно, раз вас это унижает, а вы гордая женщина, это видно, то я и не буду заниматься благотворительностью. Мы просто взаимовыгодно посотрудничаем. Идет?
— Идет.
Мы чокнулись и выпили.
Анри достал телефон:
— Я записываю.
«Господи, как все просто!» Я высветила «Мой Т. Т.». Продиктовала номер Анри. Тот записал. Я набрала номер. Шесть гудков. Потом:
— Здравствуй, Дуся.
— Здравствуй, Тимур. Как дела?
— Все хорошо. А у тебя?
— Отлично. Тебе позвонит… некто… Анри, — я посмотрела на Анри, тот закивал головой, улыбаясь. — Хорошо? Вам есть… что обсудить.
— Умница. Вылетай завтра. Марко тебя подвезет. Ну, до встречи?
— До встречи.
— Да, вот такая история… — сказал Анри, чтобы что-нибудь сказать.
— Вот пусть Илона ее и опишет, — сказала я.
Илона посмотрела на меня. В ее медленных от опьянения глазах что-то быстро ускорилось — и опять замедлилось, замутнилось и провалилось еще глубже и закрылось там.
— Вы ведь та самая Зулич?
— Да, та самая… — у нее получилось что-то типа «тсамая».
Я смотрела на Илону, и почему-то мне отчетливо вспомнился Роберт и Анна Кайль. Не мой вечно пьянствующий и вечно добрый отец. А эти…
— Вы известная писательница, — сказала я. — Я ваши романы читала…
— А хотите честно? — вдруг сказала Илона. В ее лице появилась злость.
— Конечно.
— В жжжопе я видела все это псательство. И все ваше чтательство… тоже там видела. Ясно? И вот его тоже — она нетвердо ткнула пальцем в Анри. — Я видела… тоже…
— Перестань, Илона… — произнес Анри, морщась. — Ну хоть не сейчас… Не при…
— Не при ней? — она ткнула тем же пальцем в меня. — А кто она ткая? Никто! Я — Илона Зулич! А она кто?.. Дуська с мльного… этого., как его… звода… Подумйшь, сбили Дуську… Сидит теперь тут, рссуждает…
— Ну, Илона!.. Перестань!..
— Цыц, — Илона взяла бокал и метнула его в стену. Бокал весело взорвался, и на белой стене расползлась клякса, похожая на алого чертика с длинными ногами. Ноги текли за диван. Илона сидела и, нервно покачиваясь, смотрела в стол. Потом она зевнула.
— Мне пора, — сказала я.
— Извините ее, пожалуйста.
— Ничего. Выпила лишнего. Бывает.
— Да, да… Я обязательно перезвоню вашему мужу. Его зовут… Тимур, кажется…
— Да, Тимур. Тимур Тимурович. Всего доброго.
— Всего доброго. Я, впрочем, вас подвезу.
— Не надо. Спасибо. Спокойной ночи.
Я, прихрамывая на левую ногу, пошла к отелю.
Вот и все. Неужто все так просто? Не может быть. Здесь что-то не так. Я чувствовала: что-то здесь не так.
Я остановилась у входа в отель, посмотрела на особняк и, спрятавшись за мусорный контейнер, стала ждать. Через пару минут дверь открылась, и из нее вышла Илона. Она сильно качалась, держа в одной руке бутылку вина, а в другой сумочку. Вслед за ней вышел Анри:
— Илона!..
— Отзынь…
— Куда ты?
— Куда надо.
— Иди назад: тебе надо спать.
— Сам спи, кзёл..
— Ну, Илона…
— Я те скзала: счас прветрюсь и приду. Отстань. Я хочу пбыть одна. Поньл? Счас прду… Ясное слово…
Она несильно, имитируя нежность, оттолкнула Анри за дверь и, смеясь, закрыла ее. Из-за двери раздалось:
— Приходи быстрее.
— Хршо.
Она постояла с минуту, покачавшись, прошептала:
— Хрн я тебе прьду… — и пошла к морю. До моря было метров сто.
Я пошла за ней, держась на расстоянии. Впрочем, Илона мало что понимала.
У моря она села на камень, поставила бутылку слева, а сумочку справа. Я стояла метрах в трех от нее, за кабинкой для переодевания. Дождь кончился, тучи рассеялись, и белая полная луна светила вовсю. Полнолуние. Луна светила так сильно, что еле видно было алюминиевые тусклые булавки звезд. Море тихо шелестело всего в нескольких метрах от нас.
Илона долго сидела молча. Потом громко сказала почти трезвым голосом:
— Вот и все. Черт с вами со всеми. Будьте вы все прокляты.
Она действительно как будто вдруг резко отрезвела и говорила зло и сквозь зубы.
Она отхлебнула вина, плюнула, откашлялась, потом, шурша бумагой, порылась в сумке. Я пригляделась. Она сыпала что-то белое в ладонь. Насыпала полную горсть:
— Инну… Усритесь все без меня…
Илона сыпанула белое в рот и стала запивать вином. Я кинулась к ней и, нагнув ее грудью к земле, молча стала давить ей костяшками пальцев на щеки между зубами. Внутри у Илоны все захрипело и заворковало. Потом там хлюпнуло, и изо рта рванул поток винной блевотины с белыми крапинками таблеток, отчетливо видными при свете луны. Три бурых транша фонтаном вырвалось из нее, а затем Илона, по-мужски деловито откашлявшись, вдруг пронзительно завизжала. Этот свиной отчаянный визг отдавался электричеством в моем позвоночнике и резкой болью в бедре. Илона задергалась, пытаясь освободиться. Она зарычала и вцепилась мне в запястье зубами. Тогда свободной рукой я инстинктивно очень сильно ударила ее кулаком в скулу, и она разжала зубы и снова завизжала. Сквозь визг я услышала шум. Сзади.
— Держите ее, она хочет отравиться! — закричала я, зная, что шум — это Анри.
Илона, предварительно зарычав, снова укусила меня. Теперь — за мизинец. Это было так больно, что я потеряла сознание.
Я плохо помню эту ночь. Обычно говорят, как в тумане. Но ночь была светлая и лунная. Все тот же диван в особняке Анри. Ганеш подчеркнуто бережно бинтует мне палец. Опять пахнет погребальным сандалом. В это время мне что-то быстро говорит Анри. Я смотрю на его губы. Я что-то отвечаю, но не помню, что. Помню, что хочу увидеть его глаза, но он уже отвернулся и куда-то звонит. Что-то долго объясняет.
