— надо раздеться наверное?
— Стой. Погоди. — вытягивает руку вперед Вэйдун: — не торопись ты, коза молодая. Успеется еще тебя выпороть. Госпожа Чо, не могли бы вы еще раз повторить что вам сказал Старший господин Баошу и что сказала юная госпожа Лилинг?
Тетушка Чо начинает повторять, а Виктор ликует про себя. Промежуточные цели достигнуты, никто не считает, что эта странная девушка хочет избежать наказания, все думают лишь о том, как устранить противоречия в исполнении приказов. И тут нужна осторожность — с одной стороны нельзя показать себя как заинтересованное лицо (а на самом деле он очень даже заинтересован в том, чтобы не получить кнута) а с другой стороны — нельзя этому разговору скатиться в примитивное «чего думать, мы люди маленькие, сказали кнут, значит кнут, сказали — чтобы не трогали ее — а вот после кнута и не будем трогать». И еще — желательно, чтобы старик Вэйдун сам придумал нужное Виктору решение. Чтобы оно ему в голову само пришло. Якобы. Здесь же все просто — надо устроить итальянскую забастовку. Выходов на самом деле куча. Дать двадцать плетей — не было указаний что в полную силу. Можно просто погладить кнутом. Хорошо, честь старого палача не дает филонить. Тогда — бить кнутом со всей силы, но, допустим — через одеяло. Двадцать раз. Исполнено? Формально исполнено, а по существу — издевательство. Узнает кто — беды не оберешься. Промежуточный вариант — через несколько слоев хлопка, чтобы вроде и больно и следов нет.
Эх, рановато он тут расслабился. Из колодок выскочил и все? Как выяснилось, мир тут не такой уж солнечный и приветливый, а уж молодой девушке из простолюдинов и вовсе податься некуда. Какие выводы? А выводы очень простые — нельзя на месте сидеть. Надо расти. Надо самому стать сильным, богатым и при власти, а иначе никак, иначе так и будут на конюшне пороть, а как худоба пройдет да сиськи появятся — так еще и в качестве подстилки пользовать. Тут про такое вслух не говорят, но не слепой же он, все видит. Для господ повыше статусом служанки и за человека то не считаются. Так что отставить хандру и по течению плыть, надо контроль в свои руки возвращать.
— Так что? Будем меня пороть или нет?
— Да погоди ты, торопыга! Тебе лишь бы пороть. Видишь — думаем…
Старый Вэйдун никогда не был глупцом. Это сейчас он просто мясник и семейный палач в доме семьи Вон Ми, известного в Поднебесной как «Проводник Восьми Триграмм», но были времена, когда он возглавлял отделение дознания в уездном городе. И уж что-что, а когда люди врут — чувствовал за десять тысяч ли. У врунов глаза бегать начинают, руки потеют, пульс учащается, зрачки расширяются, во рту пересыхает, само тело выдает такого, кто против воли Неба врать начинает. Таких во времена оны в подразделениях Тихих Криков легко на чистую воду выводили, достаточно вздернуть на крюк да факелом по бокам и пяткам пройтись. А у северян и вовсе был способ — раскаленную докрасна монетку на язык положить. Ненадолго, чуть-чуть совсем. Но, если лжец и если боится правду сказать — то нету слюны на языке, обожжет такого монета. А если человек правду говорит — значит не обожжется. Северяне, конечно, говорят, что Пресветлая Богиня Гуаинь не дает врать и наказывает за ложь, но он-то знал в чем причина.
Никто не может врать старому Вэйдуну, по одной простой причине — он и сам умеет врать. Знает, как врать. И таких вот — раскалывал на раз-два, как орешки молоточком. Тюк. И раскололся очередной.
Но все же… он может и ошибаться. Потому что прямо сейчас смотрит на эту дерзкую девицу и не понимает, врет она или нет. С одной стороны — ну не дура же, должна понимать, что такое двадцать плетей, но не боится… или нет — боится? Боится, должна бояться. Любой на ее месте боялся бы. А где страх — там и гнев. Бессильная злоба. Он уже привык что на него глядят именно так — со страхом и злобой. Бессильной злобой, да. Но все-таки со злобой. А эта…
— Скажи-ка мне, досточтимая Сяо Тай, почему ты себя так ведешь? — спрашивает он, решившись все-таки прояснить все до конца: — госпожа Чо ушла, так что ты можешь говорить открыто.
— Я веду себя не так как положено приличной девушке из дома Вон Ми? — задает встречный вопрос девица и глазами так — хлоп-хлоп. Вэйдун думает про себя, что приличной девицей из любого дома эта Сяо Тай не станет даже если начнет культивировать Жемчужину Долголетия вот прямо сейчас, не сходя с места, чтобы десять тысяч лет прожить. И тогда она приличной девицей не станет, на лбу написано. Вот такой же взгляд был и у военачальницы из южан, безумно храброй Сун Сэнь, которая так легко управлялась с коротким составным луком кочевников, будучи верхом на своем жеребце Алом Ветре. Такой же дерзкий взгляд, да.
— Почему ты меня не… — старый Вэйдун уже хотел сказать «не боишься», но вдруг увидел быстрый взгляд, который эта девица метнула на боевой кнут, что на стене висел. Старый, добрый, сделанный из прочной коричневой кожи, сплетенный из пяти хвостов двуцветных змей, предназначенный для того, чтобы в бою кожу с плотью рассекать, особенно если в конец грузик-било из благородного металла вплести. Висел этот кнут тут как память, слуг им не секли, таким если перетянуть, да с оттяжечкой — так с одного удара покалечить можно, а то и убить. Однако не каждый слуга это понимал, далеко не каждый. Для них обычная плетка, в два раза короче, кошкодеркой называемая — куда как страшнее была, потому как именно ею их и секли. Мало кто мог просто взгляд кинув — понять, что этот кнут пострашней будет. Намного.
Эта вот девица — поняла. Аж поежилась. Вэйдун усмехнулся только. Значит она думает, что ее боевым кнутом сечь будут? То, как девица слегка плечами повела и кулачки свои маленькие стиснула, означало что боится она. Очень сильно боится. Потому что откуда-то знает, какие именно раны такой вот кнут оставить может. Украдкой она сперва на кнут, а потом — почти непроизвольно — на его руки посмотрела. Представила себе, значит, как он его в руки возьмет и исполосует ее на клочки. Северяне в пять хвостов еще и колючие лозы вплетают,
