туша свалилась в полуметре, а я выругалась сквозь зубы.
Бишоп подошел к ближайшему волку, попытался вытащить торчащую из туши стрелу, но та не выдержала и сломалась.
— Проклятье, Питикака! — вспылил рейнджер. — Знаешь сколько времени и материалов уходит, чтобы сделать эти стрелы?! Надеюсь, от тебя есть хоть какая-нибудь польза, иначе мне придется пересмотреть нашу сделку!
— Эй! Чего орешь-то?!
— Ты не справилась с волками! ВОЛКАМИ! — разорялся Бишоп. — Их дети бьют. А что будет, когда начнется настоящая заварушка? Я не собираюсь один подставляться только лишь из-за смазливой мордашки.
— О, значит, я теперь «смазливая мордашка»? А куда делось «ты такая страшная, что твой норд сбежал»?
Бишоп зарычал от злости:
— Даэдра тебя задери, женщина! Ты сути не уловила? Или специально цепляешься к словам?
Он бросил что-то на неизвестном мне языке и, убрав лук на спину, прошел мимо волчьих туш. Оставшийся путь до дозорной башни мы брели молча. Точнее я молчала, а рейнджер что-то ворчал себе под нос, косясь в мою сторону. Иногда до меня долетало «связался», «бестолочь» и «бабуля лучше стреляла».
К вечеру, когда начало уже темнеть, а островки зелени почти перестали попадаться по дороге, сменившись сугробами, мы вышли к месту ночевки. Дальше по тропинке стояла полуразрушенная дозорная башня, в бойницах которой мелькал огонь и слышались голоса.
— Ты помнишь, сколько их там? — нехотя буркнул Бишоп.
— Трое. Два внутри и один снаружи, простые разбойники.
— Сиди тут и не высовывайся, — велел он, указав на большой валун, а сам скрылся за поворотом.
Через несколько минут послышались звуки схватки. Лязг металла и звук спускаемой тетивы. Кто-то закричал, но крик вдруг оборвался горловым бульканьем. Это раз. Снова крик, но он вдруг как-то странно удалился — ага, понятно. Кто-то улетел с обрыва. Это два.
— Иди сюда! — заорал незнакомец.
Удар, еще удар, и наступила тишина.
Так, надеюсь там не завалили моего спутника? Я выглянула из-за камня. Бишоп наклонился и вытащил из горла разбойника свой кинжал. Рейнджер толкнул обмякшее тело носком сапога, и оно перевалилось через край узкого мостка, ведущего в башню, и с глухим стуком упало куда-то на дно ущелья. Я передернулась — неприятный звук, надо признать.
— О, три-ноль в пользу рейнджера! Трибуны в неистовстве, группа поддержки ликует: Бишоп-Бишоп…
— Ох… — рейнджер закатил глаза. Убрав кинжал в ножны, направился ко входу в башню, откуда так заманчиво подмигивал горящий очаг.
Поправив рюкзак, я поспешила за ним, аккуратно обходя лужицы крови на обледенелых камнях.
Старая дозорная башня внутри оказалась такой же, какой выглядела снаружи: голые стены, сложенные из крупных камней, деревянные перекрытия и пустые окна-бойницы. На первом этаже от разбойников остался разведенный костер и несколько спальников. Бишоп проверил второй этаж, а когда вернулся снял со спины свой рюкзак и бросил его около одного из спальников. Я последовала его примеру. Рейнджер доложил пару поленьев в костер, бросил короткий взгляд в черный проем окна: за стенами уже успела разыграться буря, и ветер начал яростно завывать в щелях.
— Думаю, можно спать спокойно. В такую бурю даже зверь не высунется из норы, — Бишоп сел около костра, протянув руки к огню.
Порывшись в рюкзаке, я обнаружила кусок жареного мяса, завернутого в чистую тряпицу — Спасибо, Гердур.
— Будешь?
Рейнджер отрицательно покачал головой. Он снял со спины лук с колчаном, положил на расстоянии вытянутой руки и привалился к стене. Я молча жевала кусок, рассматривая свалившегося на мою голову спутника — Бишоп прикрыл глаза, то ли игнорируя откровенное разглядывание, то ли просто уснул. Его не разберешь. Непроницаемое лицо, словно высеченное из дерева, можно было бы назвать красивым, если бы не недельная небритость и короткие шрамы, перекроившие скулу. Хотя нет. Так даже мужественнее, простигосподи. О чем я вообще думаю? Или вот его короткие коричневые волосы свалялись и торчали ежиком — забавно, но некоторые мужики из моего мира тратили кучу времени, чтобы уложить их гелем в таком вот беспорядке. Если смотреть в целом — очень… очень привлекательный тип.
— Знаешь, что интересно?
Ответом мне было молчание.
— Интересно, что я помню каждого в Ривервуде, а тебя — нет.
И снова молчание.
— Хотя тебя-то я бы обязательно запомнила…
До меня донесся тяжелый вздох:
— Так хочется поболтать, да? — Бишоп открыл глаза и уставился своим подозрительным волчьим взглядом, — ты же не думаешь, что знаешь всех в Скайриме?
— Нет, но Ривервуд знаю весь. Это самая ближняя деревня к Хелгену — началу истории — и не такая большая, чтобы кого-то пропустить. Так откуда ты взялся?
— Прости, «красотка», но я не настроен откровенничать с тобой, — Бишоп, кряхтя, сменил позу, вытянув ноги. — Ну, а что ты сама?
— В каком смысле?
— Почему Скайрим? Если твои мысли верны, и ты не отсюда — почему тогда оказалась именно здесь?
Я задумалась. У меня были кое-какие догадки и до этого разговора, но амнезия не давала определенного ответа.
— Не знаю. Возможно, я сейчас лежу привязанная к койке в какой-нибудь лечебнице, и галлюцинирую под препаратами.
— Грезишь, значит… Паршивая у тебя, видно, была жизнь, раз грезишь о Скайриме, — усмехнулся Бишон, глядя в окно, за которым бушевала непогода, — если бы я был на твоем месте, я бы лежал где-нибудь у большого очага на мягких шкурах, с бутылкой хорошего вина и тремя обнаженными красотками. Ну, знаешь, как это бывает: одна слева, другая справа, одна сверху…
— О-о, — я закатила глаза и, застегнув рюкзак, демонстративно принялась укладываться.
— Что? Ты сама захотела поболтать, — развел руками Бишоп, — впрочем, если разговор уже надоел, то можем перейти к делу: прыгай ко мне в спальник, и я покажу, как в нем можно уместиться вдвоем…
— Спокойной ночи, — не снимая брони, я залезла в меховой мешок, оставшийся от разбойников.
Под завывание ветра и тихое потрескивание поленьев в костре попыталась уснуть, но все время что-то мешало. Слишком шумно, слишком неудобно, всего слишком. Кое-как устроившись, наконец забылась тревожным коротким полу-сном, когда даже не знаешь, спал ли ты на
