звал, только она не соглашалась и мне не давала… а теперь… теперь у нее причин упираться нет… Он на ней женится, а на мне — нет…
И вновь про себя не согласился — моя эмпатия твердо настаивала: из двух Заек Сергей всегда выделял Инну сильнее. К Тушке он в итоге тоже не остался равнодушным, но любил — любил именно Гаю.
— Она же сейчас такая беспомощная…
Да ни хрена не беспомощная — заходил я к ней в палату несколько раз: последние дни уже носилась — только шум стоял. Я на ее фоне казался себе инвалидом (и пока что являлся им по сути). Конечно, при Младшем Наташка притворялась бледной немощью — хотя Серый вряд ли велся на ее спектакли. Он сам подругу не обсуждал — это Костик, пока они миловались, забегал и делился со мной сплетнями. Дерьмовый все же из него телохранитель в итоге вышел — может быть по физухе Старший и подрос, но обсуждать дела клиента с посторонним?.. И он явно завидовал положению брата: отец один, а такие разные судьбы. Раньше это не бросалось в глаза, зато теперь, когда Забелин полноценно закопался в придворные интриги, стало заметно.
— Он ме-ня бро-о-о-оси-и-и-т…
— Господи, Инна! — чуть встряхнул погрязшую в жалости к себе девушку.
— Ме-ня-я да-же ты-ы-ы… бро-о-о-осил… — еще пуще заголосила она.
В дверь заглянула Соня — моя вторая помощница, посмотрела на нашу парочку и состроила вопросительную мордочку. Над плечом Гаи дал ей знак — занят! Соня понятливо кивнула, беззвучно постучала пальцем по комму, напоминая о совещании через час, и скрылась обратно, захлопнув дверь на замок.
— Ты нас не люби-и-ил…
— Да, любил я вас, что ты себе выдумала?! — принялся утешать впавшую в истерику бывшую подругу, — Просто жизнь, она такая…
— Не любил!!!
— Любил!!! — снова возразил, уже даже сам поверив в это.
— Докажи!!! — горячие соленые губы Гаи впились в мой рот.
Ну, хоть не ревет больше! Осторожно ответил на поцелуй, окончательно погружаясь в чужой водоворот эмоций. Итицкая сила, как женщины могут так жить?!
Не мое желание за несколько мгновений стало моим и сразу же начало выпирать в гульфике, вынужденный поцелуй стал еще глубже.
Если существует прощальный секс, то это был, наверное, он самый.
Медленный (я стою с трудом!) и одновременно судорожный, приправленный острой, почти болезненной необходимостью почувствовать себя желанной и красивой (однозначно не мои эмоции!). Целомудренность моего стола, не нарушенная даже с Натали (упущение, но вот так случилось!), была осквернена самым бесцеремонным образом.
— Подпиши! — успокоившаяся Гая, приведя себя и частично меня в порядок, снова подсунула в руки прошение, — Подпиши и отпусти…
— Переписывай! — приказал я, глядя на пострадавший от наших действий лист бумаги, — в процессе мы смахнули его на пол и наступили, судя по грязи на обеих сторонах, — Перепиши, такую бумажку стыдно генералу показывать. Не пожалеешь?
— Не пожалею! — твердо ответила она, послушно усаживаясь за стол и беря в ладонь ручку, — Мне двадцать три, уже есть «Георгий», три «Анны» и «Владимир», а что я видела, кроме всадников? Это Тушка хотела славы и почестей, а я…
Косо усмехнувшись, но так, чтобы не заметила Инна, проглотил заведомую ложь — славы и почестей они когда-то хотели обе. Вот только к нашей известности еще прилагается весьма неприятная и опасная работа по уничтожению тварей. К которой недавно добавился риск быть убитым от рук каких-то неадекватов. Да и сейчас она не к дворнику дяде Пете рвется, а к члену одного из влиятельнейших семейств в империи.
Жаль терять бывшую подругу и исполнительного офицера, но не мне судить молодую девчонку за то, что она сломалась. Дождавшись последней точки, размашисто наложил резолюцию: «Согласовано».
Князь Сомов сдал, сильно сдал. Неудивительно: из четырех дочерей (говорю только об известных, как там обстоит на самом деле — не знаю, свечку не держал) одна — безнадежный инвалид, вторая недавно погибла. Он и раньше-то смотрелся на собственный возраст, будучи старше венценосной супруги почти на десять лет, но теперь превратился в развалину. Вот что значат искры: его ровесница — адмирал Погибель, тоже пережившая несколько личных трагедий и занимающая пост, не намного уступающий по ответственности, по сравнению с ним смотрелась молодухой.
— Я отменил совещание, — прошамкал он, встречая меня в пустом кабинете, — Проведешь его завтра сам.
— Повестка та же?
— Да, ничего нового. Садись, не стой, хочу с тобой поговорить.
Отказываться не стал — после внеплановой физкультуры хотелось не только присесть, а еще и прилечь. Впрочем, начальник выглядел еще хуже, а у меня наверняка причина поприятнее.
— Что это? — почти как я недавно спросил он на подсовываемую по случаю бумагу.
— Прошение лейтенанта Гайновой на увольнение.
— Жаль… — пробежался он глазами по строчкам, — Но не всем дано переступить через бабское начало, — довольно цинично заметил консорт, ставя росчерк, даже меня покоробив своими словами, — Вот напарница ее вроде бы из другого теста слеплена, но не повезло — из госпиталя прислали заключение, больше к службе не годна. Напиши приказ, присвоим ей по совокупности капитана перед отставкой. Казна не обеднеет, а девке будет прибавка на булавки.
— Даже не возражаете? — немного удивился его покладистости, все же офицером Инна была очень ответственным.
— Навидался таких, сломленных… Ничего, Забелин ей пузо надует, оправится. Бабы, они в чем-то нас слабее, а в чем-то сильнее… Мы вот, если ломаемся, то уже навсегда…
Есть подозрение, что между вчера и сегодня я пропустил не только получение заключения из госпиталя по поводу Тушки. Накануне князь тоже не фонтанировал позитивом, но той обреченности, что давила сейчас на плечи, в его присутствии не ощущалось.
— Петр Апполинарьевич, что-то случилось?.. — робко поинтересовался у босса, не надеясь на ответ — с самого моего прибытия мы с ним общались исключительно по делу.
— Случилось, Миша, случилось, — вставший из-за стола и подошедший к окну с видом на кладбище Сомов начал постукивать себя кулаком по бедру. По сравнению с ранее подмеченными жест выходил неуверенным — Давно уже случилось, а мы все проглядели… Впрочем, это наша с Марией забота, я тебя позвал за другим…
Минуты две прошли в тишине, нарушаемой лишь размеренным шорохом трения костяшек пальцев о генеральские лампасы.
— Слу-чи-лось… — вновь прошептал он на грани слышимости.
Скрипнула дверь, впуская в кабинет невзрачного мужчину, возрастом около сорока. Пару раз замечал приглашенного рядом с князем, но не присматривался — его эмофон обычно оставался такими же невыразительными, как и внешность. Так и сейчас:
— Вызывали?.. — интонация неуверенно-вопросительная, а в эмоциях полный штиль.
— Вызывал. Знакомьтесь, Михаил Анатольевич, это Арнольд, —
