— Зачем тогда хранишь?
— Затем и храню, чтобы не оторвали.
— Ладно, мое слово — тебя не подставлю.
— Добро, пошли ко мне.
Через полчаса Ручкин уже просматривал бумажки, собранные Лободой — копию рапорта участкового милиционера Бортова начальнику райотдела, рапорт лейтенанта Косухина об обстоятельствах задержания наркомана Немцева, опись вещей, изъятых при задержании, сообщение об обнаружении на территории Лужнецкого района автомашины «гранд-чероки».
Привлекла внимание Ручкина справка, оказавшаяся в той же папке.
Он взял в руки пожелтевшую четвертушку листа дешевой бумаги, забитую слепым типографским шрифтом, с графами, заполненными шариковой авторучкой.
ТРЕБОВАНИЕ
в оперативно-справочный отдел
Фамилия: Немцев Игорь Леонидович
Родился: 10 июня 1979 года в г. Зеленоборске
Чем вызвана проверка: задержание по подозрению в совершении преступления
Какая нужна справка: о приводах и судимости.
На обороте листка (экономия бумаги!) бледными синими чернилами была сделана запись:
«Немцев Игорь Леонидович 1979 г.р. в январе 1992 г. находился под следствием по обвинению по ст. 112 УК РСФСР «Умышленное легкое телесное повреждение и побои». В феврале уголовное дело прекращено по основаниям, указанным в ст. 52 УК РСФСР и ст. 52 УПК РСФСР с передачей на поруки».
Завиток неразборчивой подписи скрепляла круглая печать.
Ручкин положил листок на широкую ладонь:
— Весомая штучка. Одно удивляет, как такое сохранилось в архивах?
Лобода пожал плечами.
— Забыли изъять. А папаша не догадался, что такие штучки существуют…
Другой день Ручкин отдал поискам Игоря Немцева. Ему хотелось хотя бы издали посмотреть на человека, чья вина перекладывалась на плечи Вадима Васильева. И не потому что тот был его племянником, а лишь из-за стремления дознаться для правды и попытаться восстановить справедливость.
Поиски Немцева Ручкин начал возле дома, где проживая губернаторская семья. Он потолкался среди молодых парней, бездельничавших на скамейке под солнышком. Некоторые из них были под «балдой», но не очень сильной. Отсутствие денег заставляло «лизать по слабенькой» — принимать самые дешевые препараты, которые умеренно грузят голову дурью и несильно опустошают карманы.
Удалось выяснить, что никто Игоря уже несколько дней не видел, а где он могли знать только некие Шах и Ирек. При этом Шах — крутой, его просто так не найдешь. А вот Ирек — шестерка без прикупа, и его всегда можно встретить на «пятачке» автовокзала, где тот промышлял «мелким бизнесом». Как Ручкин понял сие определение обозначало розничную торговлю наркотиками.
Потолкавшись на автовокзале минут двадцать, Ручкин обнаружил парня, который походил на описанного ему человека.
Ирек!
Пацан был тощенький, хлипкий, и когда Ручкин сжал его плечо крепкой еще клешней, тот жалобно пискнул.
— Больно!
— Да ну? — Ручкин изобразил удивление, но плеча не выпустил. Шустрый малый мог рвануться и убежать. Догнать его шансов было мало, а искать заново означало терять массу времени — Будет еще больнее. Где мне найти Игоря Немца?
— Я его не видел с того дня.
— С какого «с того»?
— Какая разница? Сказано — давно не видел и все.
Ирек пытался освободиться, но чужая рука держала крепко.
— Уверен, знаешь. — Ручкин посильнее сжал пальцы. — Где Игорь?
— Отпусти.
— Скажешь, и катись куда хочешь.
— Нету Немца. — В голосе Ирека заиграло торжество: вот, мол тебе, старик! Ищи ветра в поле.
— Что значит «нет»?
Ирек уже понял — крутому деду нужен вовсе не он, а значит бояться нечего. Раз так, его все равно отпустят.
— А то. Его в солдаты запятили. Повестка, ложка, вилка и ать-два, левой!
От такого сообщения Ручкин слегка опешил.
— Свистишь?
— Правду говорю, век свободы не видать…
— Куда вызвали? В военкомат?
— Не, прямо на сборный пункт.
Новость была интересной, хотя ход, который прочитывался в ней, выглядел примитивным.
Ладно, решил Ручкин, разберемся.
Сборный пункт областного военкомата, куда со всей области свозили призывников перед отправкой на армейскую службу являл собой нечто среднее между казармой дисциплинарного батальона и обычной пересыльной тюрьмой.
Два больших пятиэтажных здания с прочными решетками на окнах по периметру окружал забор. Он предназначался для того, чтобы ограждать строгий армейский быт и порядок от тлетворного влияния окружающей городской среды.
Бетонные плиты, снаружи покрашенные охрой говнистого цвета, достигали высоты трех метров. Поверху для надежности по забору вилась спираль Бруно — колючая проволока, способная разрезать мясо до самой кости.
Через проходную, которую охранял караульный, войти на территорию и покинуть ее можно было только по пропуску.
Жизнь, если судить о ней по звукам, которые доносились из-за забора, в небольшом гарнизоне била большим ключом.
— И-раз! И-раз! Левой! Левой! Атъ! Ать! Ать-два!
Пушечно ухавший голос учил новобранцев азам строевой подготовки. Здесь, на сборном пункте их натаскивали печатать шаг, тянуть носок, громко шлепать подошвой по утрамбованному солдатскими ботинками плацу.
Иногда из-за забора из самого дальнего угла территории доносились скорбные слова надгробной речи:
— Мы прощаемся с тобой, наш дорогой боевой товарищ, и перед открытой могилой торжественно обещаем, что никогда не забудем ни тебя, ни день твоих похорон…
Потом слышался шорох лопат и хруст песка, сыпавшегося на могилу.
У человека неискушенного от ужаса мог пробежать мороз по коже — сколько же их бедных, лопоухих и тонконогих умирает за этим проклятым забором, если похороны случаются не реже двух раз в неделю?
Однако действительность была не так уж мрачна и пугаться ее не следовало. В дальнем углу за забором у кустов пыльной бузины находилась могила, в которой погребали «бычки». И происходили эти похороны по одной и той же отработанной опытом схеме.
Вся территория сборного пункта была разбита на участки которые закреплялись за командами призывников. Иногда, проходя по участку, кто-то из офицеров находил на земле брошенный нерадивым призывником окурок, в просторечии — «бычок». Тут же гремел раздраженный командирский голос:
— Старшина!!!
На зов мгновенно являлся прапорщик, краснолицый, строгий, исполнительный.
— Э-т-то что?!
Голос командира возбуждал в душе прапорщика могучие биотоки. Лицо из красного превращаюсь в фиолетовое. Голос рева, как сирена пожарной машины, несшейся по тревожному вызову.
— Р-р-рота, строиться!
Топотали ноги защитников демократии, еще не осознавшие величия своего призвания и потому бросавших окурки где-попало, а не там, где это положено делать человеку, носящему на законном основании военную форму. На плацу в месте, указанном старшиной, солдатики становились в шеренгу.
— Взять лопаты! Принести гроб!
Специально отряженные новобранцы волокли с хоздвора огромный тяжелый ящик, наспех сколоченный из толстых сосновых плах. В нем однажды на сборный пункт прибыл груз «200» — цинковый гроб из Чечни, в котором привезли паренька, призванного на войну из Орловска. Деревянный ящик, после похорон остался на сборном пункте и продолжал служить по назначению.
Окурок клали в гроб. Скорбная процессия строем направлялась к кустам бузины. Там, орудуя лопатами, новобранцы отрывали яму. Большую как братская могила. Из ящика вынимали окурок и бросали на дно. Старшина произносил скорбную речь. Яму закапывали.
Так вершилось великое дело воспитания воинской дисциплины, закалялось стремление лопоухих новобранцев с гордостью носить форму российской армии, защитницы демократии, у которой в мире не осталось противников, способных ее бояться.
Собираясь посетить сборный пункт, Ручкин прихватил с собой соседа— Николая Ильича Булкина. Сопровождающий потребовался по самой простой причине: по сценарию развития действа могла возникнуть необходимость выпить. Ручкин, как соперник зеленого змия, сошел с дистанции по возрасту, а Булкин, как более молодой игрок в литрбол еще мог состязаться с соперниками любой весовой категории. Он и должен был взять дело Ручкина на себя.
Добравшись до контрольно-пропускного пункта, Ручкин спросил караульного:
— Кто сегодня дежурит?
Была суббота и оставалась надежда, что в выходной день нести службу назначили не офицера, а кого-то чином пониже.
Предположение оправдалось.
— Прапорщик Тишков, — сообщил солдат.
— Покличь его, сынок, — попросил Ручкин и подал служимому батончик «баунти» — райского заморского наслаждения. — Пусть выйдет к нам.
Лицо у прапорщика Тишкова круглое, насыщенное свекольными цветами. Гуще всего краска легла на щеки и нос, мясистый, рыхлый. Из-под припухших век с белыми ресницами настороженно, как мыши из норки, поглядывали хитрые быстрые глаза.
