Осень 1942 года запомнилась еще одним боевым эпизодом в жизни звукобатареи. На данном участке фронта у фашистов появился наглый, «распоясавшийся» артиллерист, который, используя преимущества возвышенной местности, взял под огневой контроль территорию расположения наших войск. Дело дошло до того, что артиллерийский огонь гитлеровцами открывался даже по одиночным бойцам. Имея на нашей местности ряд пристрелянных ориентиров (реперов), немецкая артиллерия стреляла сразу на поражение. Жизнь для наших войск, скажем мягко, была очень и очень затруднена. Работал этот фашист-артиллерист как по расписанию, с перерывами на прием пищи и отдых. Попытки обнаружить, засечь его батарею успеха не приносили.
Срочно пишу докладную командиру своего дивизиона: «Товарищ командир! Прошу срочно прислать топографическое отделение для привязки звукопостов. Иначе позор на всю Европу!». Почему я так написал? Необходимо было обратить внимание начальства на особый случай, особую ответственность, которая легла на звукобатарею. Кратко объясняю командиру огневой батареи сложившуюся ситуацию и предлагаю ему командовать своей батареей при стрельбе по фашистской батарее прямо из автобуса ЦС[2]. «Ну вот, скоро фриц начнет», — говорит командир, и с немецкой стороны, как бы в подтверждение этих слов, — бах-бах! А лента на ЦС уже бежит, звукопосты четко фиксируют поступившие сигналы и передают на центральную станцию. Считанные минуты, которые кажутся часами, и вот цель на планшете. Смотрим по карте: да, здесь фашистская батарея вполне может быть, — и одновременно прикидываем место (по карте), по которому надо будет дать пристрелочный выстрел.
А командир уже командует: «Азимут такой-то, прицел такой-то, осколочным, один снаряд, огонь!». И почти тут же, где-то за нашими спинами выстрел — бух! Пошел наш снаряд. Буквально через несколько секунд снова бежит лента на ЦС, и с той, фашистской, стороны доносится звук разрыва. Быстро обрабатываем, наносим на планшет. Вот куда мы целились, а вот где координаты разрыва снаряда. Командир огневой батареи вносит поправки в азимут и прицел для своей батареи и командует: «Осколочным, два снаряда, беглым, огонь!». Бах-бах-бах! — всего восемь снарядов по вражеской батарее. Засекаем разрывы наших снарядов и полученные ленты от них накладываем на ленты от засеченной перед этим вражеской батареи. Совпадение полное! Удалось — есть, значит, Бог на свете!
Зимой 1942–1943 годов военные действия в полосе 16-й армии продолжались, артиллерия работала вовсю, используя и данные звукоразведки. Делалось все возможное, чтобы как-то помочь нашим войскам на основном участке советско-германского фронта в этот период — в Сталинградской битве.
В марте 1943 года наша армия перешла в наступление, прорвала оборону противника и, форсировав речку Жиздру, двинулась дальше на Запад. Вообще, весна 1943 года стала переломной вехой в ходе войны. В войсках чувствовалось приподнятое настроение. Победа в Курской битве многократно усилила его.
Нашей армии, 11-й Гвардейской (бывшей 16-й), довелось участвовать в Орловской операции как одной из составляющих Курской битвы. Армия наносила главный удар с севера по так называемому Орловскому выступу, который находился в руках гитлеровцев.
Буквально в считанные часы вражеская оборона была прорвана на всю глубину и в прорыв введены наши танковые соединения. Конечно, в то время мы, младшие офицеры, не знали и не могли знать всех замыслов нашего Верховного командования, но знали твердо самое главное: врага надо бить и гнать с нашей земли.
В этих боях 11-й Гвардейской армией командовал генерал К. Н. Галицкий, сменивший генерала И. Х. Баграмяна, назначенного командовать 1-м Прибалтийским фронтом.
Летнее наступление 1943 года 11-й Гвардейской армии было не просто успешным, но именно таким, о котором мы мечтали. Несмотря на то, что фашисты с отчаянием обреченных ожесточенно сопротивлялись — стреляла их сохранившаяся артиллерия, бомбила авиация, — все было не так, как раньше. Мы наступали, мы, а не они! Вот здесь-то, на отвоеванной у врага родной земле, впервые за месяцы и годы удалось, правда недолго, посмотреть на засеченные звукобатареей цели, подавленные огнем нашей артиллерии. Сказать о том, что мы были удовлетворены увиденным, было бы неправильно, так как это не отражало нашего состояния; сказать, что мы были в восторге, вроде подходит больше к театру. Наряду с глубоким удовлетворением мы просто не были готовы к тому, чтобы рядом с искореженной, побитой осколками техникой видеть трупы орудийной прислуги, ящики неизрасходованных снарядов… Все засеченные цели были там, где они и должны были быть. По указанию штаба артиллерии армии результаты комиссионного обследования целей противника были официально зафиксированы.
Настроение было хорошее, бодрое, в том числе и потому, что накануне наступательных боев автору этих строк был вручен первый для него орден — Отечественной войны II степени.
После освобождения г. Брянска в сентябре 1943 года наша армия была передана в состав 1-го Прибалтийского фронта и отличилась в Городокской операции. Во время этих боев я был ранен, попал в госпиталь. В это же время погиб мой отец, который участвовал в Курской битве и похоронен на городском мемориале в этом городе.
В июне 1944 года я был принят в члены коммунистической партии. Прием в партию был значительным для меня событием, определившим на всю жизнь мою идеологию. Проходил он в полевых условиях, на боевом рубеже. До этого момента мне казалось, что я недостаточно подготовлен к вступлению в партию, так как поверхностно был знаком с ее историей. Но старшие товарищи убедили меня в том, что это дело поправимое, а в данное время главная задача заключается в разгроме фашизма и освобождении от «коричневой чумы» не только нашей Родины, но и других народов Европы. Не согласиться с этим было нельзя.
И вот наконец наступил 1945 год. Наши войска стремительно продвигались к столице Восточной Пруссии — городу Кёнигсбергу. Предстояли последние, самые ожесточенные бои Великой Отечественной войны.
На пути к Кёнигсбергу запомнился боевой эпизод, не имеющий аналогов в боевой практике. В боях за город Инстербург была проведена корректировка ночного огня артбатарей с помощью звукометрии по объектам противника. За взятие этого города мы получили благодарность от Верховного Главнокомандующего.
Еще до того, как был окружён Кёнигсберг и шла подготовка к штурму, мы получили результаты аэрофотосъемки города. Бросилось в глаза то, что с высоты птичьего полета кварталы города странно напоминали пчелиные соты (только, разумеется, не наполненные медом). Буквально ни у одного из домов не было крыши. Таков был результат бомбежки города английскими и американскими самолетами. Как говорили сами немцы, за какой-то промежуток времени, предшествующий бомбежке, на город были сброшены листовки с обращением к немцам: покинуть город к такому-то числу, так как будет авиационный налет. Всего в налете участвовало 500 «летающих крепостей», которые превратили город в руины.
Но немцы есть немцы: за короткий срок до подхода советских воинских частей они сумели навести в городе относительный порядок — убрали завалы на улицах, сгребли кучи обломков. Но, конечно, всё то, что было в подвалах домов, магазинов, всякого рода предприятий и учреждений, так там и осталось. Позднее, после взятия Кёнигсберга, когда автору пришлось некоторое время работать с военнопленными немцами по восстановлению казарм и помещений для размещения советских войск, не раз приходилось поручать немцам (пленным) расчищать те или иные подвалы, из которых они извлекали не только необходимую арматуру для ремонта, но и продукты, в частности заплесневевшие полукопченые и копченые колбасы, консервы, сыры. Немцев, включая военнопленных, мы должны были кормить и оказывать им медицинскую помощь.
Штурм Кёнигсберга начался 6-го и закончился 9 апреля 1945 года. Перед этим начальнику фашистского гарнизона нашим командованием был предъявлен ультиматум о сдаче города и сохранении при этом жизней всем сдавшимся. Этот ультиматум фашистами был отклонен, поскольку, располагая большими силами, они надеялись затянуть борьбу за город, отвлечь на себя часть советских войск, наступающих на Берлинском направлении.
Только в ночь на 10 апреля появились колонны сдающихся в плен фашистов.
Столица нашей Родины Москва в ночь на 10 апреля 1945 года салютовала из трехсот двадцати четырех орудий двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами в честь взятия «неприступного» Кёнигсберга.
На допросе генерал Ляш, в частности, сказал: «Никак нельзя было предполагать, что такая крепость, как Кёнигсберг, так быстро падет. Русское командование хорошо разработало и прекрасно осуществило эту операцию. Под Кёнигсбергом мы потеряли стотысячную армию. Потеря Кёнигсберга — это утрата крупнейшей крепости и немецкого оплота на востоке».
