— Отдохни, — говорит он Косыреву, — посушись, потом вместе пойдем.
— Может, нам и ходить не надо, — отвечает, насупившись, Косырев. — Мои ребята сами все установят.
— Э, нет, — отвечает Алиев и грозит пальцем. — Я понимаю, ты их воспитываешь, но сейчас не время для педагогических экспериментов. Я отвечаю головой за то, чтобы здесь не было никаких недоразумений.
Лейтенант Косырев вновь облачается в мокрую штормовку, натягивает промокший плащ и выходит вместе с Алиевым. За ними в ночь выхожу и я.
...Безлюдный железный остров с пляшущим факелом посередине ночью являет собою жуткое и в то же время фантастически красочное зрелище. Сверкает мокрый металл, скрещиваются водяные струи, как лучи прожекторов, протянувшиеся к огню от нескольких кораблей. При сильных вспышках далеко вокруг озаряется море. И тогда становится видно, как в ночи все еще летают чайки, как всплывают из глубины тюлени. Их много. Они смотрят на огонь, глаза их при этом сверкают, но долго звери не выдерживают и вновь уходят на глубину. Пожарные смеются, по выражению их лиц — слов в грохоте не разобрать — можно догадаться, что они приятно удивлены, будто увидели зверей впервые.
В кают-компании матросы смотрят телевизор. Здесь не слышно ни надсадного рева насосов, ни грохота газового фонтана. Звучит мелодичная музыка, и сидеть в кают-компании приятно. Но Косырев, вернувшийся на корабль еще более мокрый, чем был несколько часов перед этим, неумолим:
— Завтра подъем для всех в пять ноль-ноль.
— А как же мне? — Встает из-за стола Низами. — У меня вахта с трех.
Видно, что Низами просто хочется поговорить с командиром.
— Ну, значит, для тебя все начинается с трех. Ничего, Низами, — говорит Косырев, — отоспишься, как пламя собьем. Пошли...
Сонное серебристое море с утра ожило. Засновали небольшие катеришки. Стали подходить всепогодные, большие пожарные корабли. Появилось судно — оно доставило автомашины с турбореактивными установками. Это был главный козырь пожарных. Все шло по плану. Даже ветер в нужный момент стих, как и предсказывали синоптики, и пар над огнем стал подниматься столбом.
Старпом на «Генерале Гамидове» заволновался. Успеть бы, пока не начался южак. Тогда пламя смогло бы дотянуться до корабля, и пришлось бы отходить, покидать столь выгодную позицию. А корабль множеством шлангов, как пуповиной, был теперь связан с островом, и от положения его, как и остальных судов, зависел исход дела.
Операция по ликвидации пожара напоминала штурм осажденной крепости. Три машины вместе с турбореактивными установками встали на настиле вокруг скважины, одну установку укрепили под настилом. Затем корабли перегруппировались, заняли нужную позицию и ударили в тридцать лафетных стволов всей своей мощью по огню. Какое-то время продолжалось охлаждение металлических конструкций вокруг скважины. Сам Мамедкулиев в парадной шинели и папахе, не пожелавший облачиться в брезентовый плащ, всем своим видом показывавший, что часы пожара сочтены, руководил операцией. Когда настал черед турбореактивных установок, они, взревев, обрушили на огонь клубы белого газа, и через десять минут огня не стало.
Пожалуй, эти десять минут были самыми томительными. Волновались командиры. Я видел, как Косырев, стоящий на настиле, сигнализировал обо всем на свой корабль, где так же волновались не имеющие возможности все видеть его товарищи. И когда стало ясно, что пламя удалось сбить, он, повернувшись к кораблю, улыбаясь, сложил руки перед собою так, что получился крест, и в ответ ему радостно заулыбались Низами и все, кто стоял в тот момент на палубе «Генерала Гамидова».
Но газовый фонтан по-прежнему продолжал реветь. Пожарные корабли оставались у скважины, обрушивая тысячи тонн воды на металлические конструкции острова, продолжая его охлаждать, готовые в любую минуту прийти на помощь фонтанщикам.
Еще ночь команда Косырева несла вахту. В эту ночь огонь вспыхнул вновь, но его вовремя успели заметить и потушили, сбили струями. На следующий день фонтанщики приступили к работе. Люди — пожарные, нефтяники, моряки — вышли победителями в схватке со стихией. Многие из них за эту победу были отмечены и награждены. И было приятно знать, что вместе со всеми достойно несли вахту и молодые ребята, те, кто участвовал в таком трудном деле впервые.
В. Орлов, наш спец. корр.
Оранжевые краски Ольстера
Гудят набатом огромные барабаны Ламбега, самозабвенно заливаются флейты и аккордеоны. В колоннах свирепо горланят «Шарф, который носил мой отец». Впереди степенно шествуют дородные мужчины в черных котелках и костюмах, при белых перчатках, держа под мышкой свернутые зонтики, символ респектабельности. Вполне могли бы сойти за клерков лондонского Сити, если бы не оранжевые и алые шарфы, перекинутые через плечо, — знак принадлежности к Оранжистскому ордену. Вдоль кромки тротуара маршируют «офицеры» с саблями наголо. Над головами колышутся штандарты с пышными кистями: «Оранжистская ложа Указующего перста № 64», «Оранжистская ложа Шэнкилл-роуд № 9», «Оранжистская ложа Путеводной звезды № 1013». Несут хоругви с портретами английской королевы Елизаветы II и «короля Билла» — Вильгельма III Оранского — на белой лошади.
В стороне от марширующих приплясывают, задирая зевак, две подвыпившие тетки. Одна в полосатом платье красно-бело-голубых цветов «Юнион Джек» — английского флага. Другая в светлом балахоне с грубо намалеванной красной рукой — гербом Ольстера. Сосредоточенные и угрюмые участники парада резко отличаются от толпящихся на тротуарах истерически восторженных девиц и дам в праздничных нарядах, будто только что из церкви или со свадьбы. У детских колясок, украшенных флажками Англии и Ольстера, молодые мамы в мини-юбках не больше носового платка. «За бога и Ольстер!», «Ни шагу назад!» — вопят из толпы. В переулках затаились грязными жабами броневики английской армии, ощетинившиеся дулами пулеметов. Рядом с ними безучастно наблюдают за происходящим автоматчики. У рации что-то быстро бубнит офицер. И все это сводится к одному: на улицах Белфаста поет, паясничает, пляшет, угрожает и беснуется традиционный парад Оранжистского ордена, тайного общества, возникшего в графстве Арма в 1795 году. При вступлении в него дается клятва «защищать протестантскую религию, противостоять доктринам Римской церкви и бороться против роста ее влияния». Это формальная сторона. Фактически орден служит центром мобилизации сил протестантских экстремистов, играя роль североирландского ку-клукс-клана в борьбе против «белых негров», как окрестила католиков Ольстера американская печать. Не случайно члена ордена исключают, если он женился на девушке-католичке или даже отправился на похороны соседа-католика.
По оценкам ирландских газет, Оранжистский орден насчитывает более 100 тысяч активных членов, входящих в 1500 местных лож, то есть отделений, каждое из которых объединяет от 5 (до 500 человек. Организации оранжистов существуют также в Англии, США, Канаде, Шотландии, Австралии, Гане, Нигерии и нескольких других странах, но реальная власть и влияние ордена ограничиваются пределами Северной Ирландии, где он установил тесные связи с юнионистами, составной частью консервативной партии Англии. В свою очередь, главы правительств Северной Ирландии в публичных выступлениях всегда старались подчеркнуть лояльность «дела оранжизма». Например, премьер-министр Ольстера Брайан Фолкнер, который, правда, продержался на этом посту всего год до введения Англией прямого правления, подчеркивал: «Что касается меня, я абсолютно уверен, что если члены Оранжистского ордена когда-либо откажутся от участия в политической жизни Ольстера, то можно считать обреченным и Ольстер, и Оранжистский орден». Сейчас Фолкнер возглавляет Исполнительный совет Северной Ирландии, новый административный орган с урезанными правами, приступивший к исполнению своих обязанностей с первого января нынешнего года.
Оранжистский орден имеет свои клубы, где проводят время рабочие-протестанты, участвует в благотворительных обществах, помогает подыскать жилье, работу, открывает путь и в бизнес, и в политику.
Другая сторона деятельности ордена — организация по всей Северной Ирландии традиционных маршей-парадов, число которых достигает восьмисот в год. Красочное шествие можно принять за карнавал, если бы не военное построение колонн и печатающие шаг «офицеры», если бы не злобные антикатолические лозунги и песни, не открыто провокационный замысел марша, который призван, по словам его организаторов, «продемонстрировать презренным католикам, кто здесь наверху».
В песне «Я родился под «Юнион Джек», которую распевают оранжисты в таких случаях, есть слова:
