было сказано, что вы должны погрузить всё в вагоны, а вы только выгрузили на пирс.
— А что мы виноваты, что ли, что вы эти вагоны не подали?
— Я не подал⁈ — возмутился краснощёкий подрядчик. — Это железнодорожники не подали.
— А нам плевать, кто их не подал, вы или министр путей сообщения. Что ж нам теперь здесь палатки поставить и ждать, пока вагоны придут? У нас и другая работа есть, подписывайте по-хорошему.
Пиноккио не стал дослушивать этот разговор до конца, он понимал, что подрядчику сейчас не до термоса. Парень вышел из-за ящиков, спокойно подошёл к бочке и взял блестящую вещицу. Взял и пошёл себе не спеша. Сердце его бешено колотилось, хотелось побежать изо всех сил, но он говорил себе: бежать нельзя, это привлечёт внимание, надо быть хладнокровным. Зато папа Карло меня похвалит.
И вдруг подрядчик зачем-то обернулся, ну не должен был он обернуться, а обернулся и увидел Пиноккио с термосом в руках. Секунду он смотрел на него, не понимая, что происходит, а потом спросил, ни к кому особо не обращаясь:
— Это что такое?
— Где? — поинтересовался один из докеров.
— Вот же, — подрядчик указал пальцем на мальчишку, — это что, он у меня термос ворует что ли?
Пиноккио остановился и голосом, абсолютно невинным, произнёс:
— Да нет же, синьор, как вы могли подумать. Я только хотел рассмотреть получше эту удивительную, блестящую вещицу.
— А куда ты его понёс, жулик? Ты что хотел его дома рассматривать?
— Ага, — мальчик кивнул головой и бросился бежать что было сил.
— Ловите скотину, — заорал подрядчик, — пять сольдо тому, кто принесёт мне мой термос и ещё пять за эту носатую башку, что его стянуло. Можно без туловища.
Услышав это, двое здоровенных докеров с огромными кулаками, не раздумывая, бросились за Пиноккио.
Мамочки, кто же знал, что воровать так страшно. Вернее, воровать-то не очень, страшно становится, когда тебя могут поймать. Всем своим юным организмом паренёк чувствовал этот страх. Он бежал так, как не бегал никогда в жизни, а сзади топали огромными ботинками два здоровенных докера и орали при этом:
— Держи вора! Эй, пацан, стой, а то хуже будет.
«Куда уже хуже, — размышлял на бегу Пиноккио, чувствуя, как в термосе булькает жидкость, — хуже не бывает».
Один из прохожих, услышав крики докеров, попытался схватить Пиноккио, но тот, ловко сманеврировав, ушёл от него и… И выронил этот замечательный предмет, из-за которого всё и случилось. Термос грустно звякнул об булыжную мостовую и остался где-то сзади. Вернуться за ним не было никакой возможности. Докеры не стали догонять мальчика, заработав пять сольдо на термосе, они вернулись к своим делам, а деревянный человечек бежал до самого дома.
Глава 8
Советы верных друзей
Забежав домой, Пиноккио залез на кровать и горько заплакал:
— Никудышный я человек: ни в школу меня не берут, ни вор из меня не получится, и петь я не умею. Я неудельный.
— Прекрати рыдать — донеслось из-под комода.
— Ах, уйдите от меня, синьор Говорящий Сверчок, а то как дам вам веником, — пообещал мальчик.
— Ну, хватит, хватит убиваться. Что ты так расстраиваешься? Что случилось?
— Всё плохо, всё плохо. В школу я пойти не могу: у меня нет ни ботинок, ни рубахи, ни азбуки. А без этого меня учитель в класс не записывает.
— И всё? — спросил Говорящий Сверчок.
— Нет, не всё. Я сегодня с папой на пирсе пел.
— Ну и?..
— Так за моё пение папе по башке зонтом врезали. Сильно.
— Это и вовсе не беда. Не тебе же врезали, а этому болвану Карло, а он того заслуживает. Надо было не зонтом, а ломиком.
— Как же он того заслуживает, если он хороший, — вступился за отца сын.
— Дурак он, я-то сразу понял, когда вы ещё песню учили, что из вашего пения ничего хорошего не выйдет. А этот осёл Карло, пока ему зонтом по башке не врежут, ни о чём и не догадается. Тоже мне, композитор.
— Ладно петь, — продолжал реветь Пиноккио, — я даже и воровать не умею. Хотел стырить термос у портового подрядчика, так и этого не смог.
— Это хорошо, — вдруг заявил Говорящий Сверчок.
— Почему? Что же в этом хорошего?
— Потому что воровать термосы у портовых подрядчиков, а также кошельки на базаре и бельё с верёвок — последнее дело.
— Вы и вправду так думаете?
— Правда.
— А почему же это последнее дело?
— Потому что, глупость ты несусветная, надо быть последним дебилом, чтобы заниматься такими делами.
— Да что вы говорите? Разве воровать плохо? — удивился Пиноккио.
— Прежде чем воровать, надо долго учиться. Учиться, учиться и учиться.
— А зачем?
— Ну, например, чтобы стать муниципальным депутатом, ответственным чиновником, учредителем акционерного общества или руководителем общества инвалидов. Тогда ты сможешь воровать красиво, с размахом, и никто не посадит тебя на пять лет как за украденный кошелек. В общем, образование это сила! Это путь в светлое будущее. Понимаешь?
— Я понимаю, — грустно сказал мальчик, — да только как мне записаться в школу, где мне взять всё необходимое?
— Выиграй в карты, зря я тебя учил что ли?
— У кого? — оживился Пиноккио.
— У оболтусов.
— А где же мне найти этих самых оболтусов?
— В их природной среде обитания, в учебных заведениях.
— А в гимназии они есть?
— И в гимназии, и в лицее, и в университете. Добрая половина учеников — настоящие, можно сказать, стопроцентные оболтусы.
— А как же мне их отличить от необолтусов?
— Очень просто. Они ленивы, не хотят учиться, а хотят веселиться и развлекаться. Подавляющее их большинство, как правило, тупые и хулиганистые. В общем, ты их сразу узнаешь. Они с удовольствием играют в карты, курят, рано начинают пить и плохо учатся.
— А вы дадите мне карты?
— Дам, но это завтра, а сегодня давай отработаем некоторые приёмы.
— Хорошо, давайте, — сказал мальчик, поудобнее усаживаясь.
— Запомни, — начал Говорящий Сверчок, доставая колоду, — оболтусы не играют в умные игры, их любимые игры: сека, очко, бура, деберц. Поэтому мы займёмся именно ими.
Они сели играть и играли до
